Страница 26 из 124
«Ты будешь висеть здесь, пока мне не надоест, Вонючка, – сообщил он, подходя: охотно, с энтузиазмом, увлечённо – будто рассказывал очень интересную историю. – Ты будешь висеть здесь, пока твои суставы не придут в негодность настолько, что ты не сможешь двигаться. Не то что убегать».
Улыбка – пухловатые щёчки раздвинулись ещё шире: Рамси показал аккуратные белые зубы, по-хищному мелкие, с отчётливо выступающими остриями клыков.
Теон настороженно, исподлобья следил за каждым его движением. Безуспешно дёрнулся – на этот раз его привязали так, что верёвки врезались в запястья до содранной кожи.
«Я…» – «Вонючка, – назидательно перебил Рамси и ткнул острие ножа едва ли не в лицо жертве, под самый нос, заставив отдёрнуться. – Для начала тебя надо пометить. Чтобы ты всегда помнил, кому принадлежишь. Выбирай, где тебе нарисовать наш фамильный герб».
«В смысле “нарисовать”?» – в голосе Теона проскользнул страх. Взгляд непроизвольно метнулся на стену напротив дыбы: там от пола и до самого потолка был изображён герб Болтонов – огромный, во всех кровавых подробностях, до последнего рельефа облупленных мышц жертвы.
Теон всухую сглотнул и просипел: «Нет! Ты не сможешь!» Рамси многозначительно приподнял бровь, обозначив лёгкую улыбочку.
Страх в широко распахнутых глазах, то, как пленник вжался в дыбу, неосознанно стремясь хоть как-то отдалиться от своего мучителя, подрагивающие губы… О, да, он тоже знал: Рамси сможет. Не просто сможет – сделает.
«Это не ответ, – возразил Болтон-младший. – Дам тебе ещё одну попытку, проявлю милосердие». Он демонстративно прокрутил между пальцами нож и, пробуя на остроту, скребнул ногтем лезвие. Теон с возрастающим ужасом следил за нарочито медленными движениями. Взгляд прозрачно-голубых глаз непринуждённо скользнул к ране на ноге – всего лишь взгляд, но пленник дёрнулся, поджав нижнюю губу в ожидании боли.
«Ну? – нетерпеливо поинтересовался Рамси. – Ты решил?»
«Не надо!» – Мальчишка на дыбе почти выкрикнул это, голос дрогнул.
«”Не надо” – это не часть тела, – терпеливо, с ноткой удовлетворения даже, объяснил маленький маньяк; в ответ на мольбу жертвы он улыбался широко и почти умилённо. – Ладно, можешь не напрягать больше мозги, я и сам придумал. Герб будет самый большой и красивый, какой только можно изобразить на твоей тощей тушке! Вот только сперва её нужно распаковать…»
«Нет! – голос сорвался на совершенно детский, а загнанный взгляд метался между болтонским ублюдком и его изуверским гербом. – Нет, не-е-ет!..»
Рамси заулыбался, как сытый кот, – почти с таким же восторгом, как в ответ на первые слова отца о щенке. Вот они, эмоции. Вот он, ужас – стоило только подумать, что тебя целиком превратят в болтонский герб. Больше не хочется язвить и насмехаться, верно?..
«Придурок! Распаковать – не значит ободрать, – снисходительно пояснил малолетний палач. – Кроме кожи, на тебе ведь и шмотьё имеется…»
На рубашке – дешёвой детдомовской тряпке – не хватало рукава. Наверное, это он сейчас валялся заскорузлым бурым комком возле дыбы. Отлично, меньше возни! Распороть рубашку сверху донизу и взрезать оставшийся рукав – два привычных движения ножом. Теон даже не пикнул на этот раз, только зубами скрипнул – потому Рамси с некоторым удивлением заметил новый порез на правом предплечье, лениво набухающий капельками крови.
«Когда я не в духе, то бываю немного неосторожен, – с деланным сожалением отметил он и провёл по ране подушечками пальцев – с нажимом, будто Теон был пластилиновым и лишний штрих на нём можно было просто загладить. – Хорошая новость: твоя кровь пока не провонялась, – юный маньяк сообщил это, придвинувшись ближе и глубоко вдохнув металлический запах – с таким удовольствием, будто и на вкус сейчас попробует. – И не провоняется: ты больше ни разу не закуришь. О! Слышал, Вонючка, песня такая есть, – оживился он, жутковато улыбаясь, и напел: – Это первый день остатка твоей жизни… Это первый день остатка твоей жизни…»
Одним движением Рамси выдернул разрезанную рубашку и принялся за футболку. Та была явно мала – на десятилетку или около того: чёрная, на груди нарисована полустёршаяся желтая каракатица с перепутанными щупальцами, а под ней – надпись, в которой не хватало почти половины букв: «М.. ..е с..ем».
Неожиданно Теон – будто страх потерял – рванулся вперёд, выворачивая запястья. В глазах ещё плескался страх, но гнев – что на него нашло? – оказался сильнее. «Убери свои грязные лапы!» – прорычал он. И на мгновение Рамси вновь увидел того непокорного зверёныша, каким его привёл отец.
Не обращая внимания на боль, Теон пытался освободить руки. Даже не думал, что упадёт вниз головой и искалечит привязанные ноги, если получится, – только судорожно дёргался в верёвках. «Не смей!» – в голосе ненависть, в глазах – огонь.
Рамси нахмурился, не отступив ни на дюйм: «Ты что же, так психуешь из-за старой тряпки?.. – наивно приподнявшиеся брови, половинка усмешки – пленник в ответ только таращился с отчаянной злобой смертника. – Она тебе о чём-то напоминает? Ненадолго. Я между делом составил план твоей дрессировки, и сразу после “научить имени” там значится “вычеркнуть прошлое”».
Яростный ненавидящий взгляд был совсем некстати: Рамси до сих пор немного огорчался от сильного негатива в свою сторону и стремился побыстрее превратить жертву в сломанное, запуганное до полного безволия ничтожество. Только с такими и приятно иметь дело…
Аккуратные чуткие пальцы впились в рану на голени обстоятельно и метко; по мере того, как нарастал их нажим с тихим хлюпаньем погружения в плоть, мордашка младшего Болтона из невозмутимо-скучающей делалась увлечённой и требовательной: громче крик! Жалобнее стон! Дёргайся, вот так! Мотни ещё раз головой, грохни о балку дыбы! Молодец, вот такой взгляд и нужен был сразу…
Детскую футболку пленника Рамси подцепил и оттянул снизу, черкнув пальцем по горячему судорожно поджавшемуся животу. Вспорол снизу вверх; в ответ на костяной чирк острия по ключице – только задохнувшийся всхлип и дрожь.
Боль в ноге была невыносимой, пульсирующей, до темноты в глазах и тошноты – даже когда рука мучителя давно убралась; охрипший от вопля, Теон был поглощён только одним желанием – чтобы это прекратилось. Настолько, что даже поругание последней памяти о семье разом утратило своё значение. Мальчишка не заметил, как отлетела драной тряпкой распоротая футболка, которой он так дорожил; не заметил даже новой раны поперёк ключицы. Задумчивый взгляд палача будто пригвоздил его к дыбе, заставляя цепенеть в ожидании…
Рамси наблюдал – невозмутимо, с лёгкой предвкушающей улыбочкой. Примеривался, окидывая жертву взглядом, как холст для художества: натянувшиеся жгуты мышц, слишком жилистых для ребёнка; рёбра судорожно вздымаются в такт дыханию… Прежде всего нужно было наметить перекрестье дыбы, на основе которого и будет строиться весь рисунок.
«Во-от здесь. – Рамси небрежно взмахнул лезвием крест-накрест и, увлечённо расширив глазищи, поделился восторгом: – Будешь вспоминать, кому принадлежишь, при каждом вдохе!»
Теон похолодел – то ли от подвальной сырости, впившейся в оголённую кожу, то ли от внезапной догадки. Этот псих хочет вырезать герб у него на груди! Как рисунок по дереву… Если возмущение и пришло, оно сразу погасло, перебитое паническим ужасом – тот намертво стиснул горло, выпуская только жалкий скулёж.
Первый лёгкий разрез Рамси вёл не спеша – от левого плеча до нижнего края рёбер справа, – крепко держа Теона за горло, чтоб не дёргался. Слишком крепко, наверное: вместо крика был только прерывистый хрип – попытки вдохнуть, с каждой секундой всё более судорожно-хаотичные, – безумные от боли глаза жертвы вытаращились, став почти такими же круглыми, как у мучителя, а перекошенная ужасом физиономия начала синеть. Аккуратно завершив разрез на нижнем ребре, Рамси отпустил горло живой игрушки. Стоял и с удовольствием наблюдал, как Теон жадно хватает ртом воздух – всё с такими же безумными глазищами, больше трясётся, чем дышит – и как наперегонки бегут вниз по его груди и животу багряные потёки.