Дьявол весной (ЛП)

Её ресницы затрепетали, и она пошевелилась. Пандора медленно повернула к нему голову. Он посмотрел в полуночную синеву её глаз и его пронзила настолько острая нежность, что ему захотелось плакать.

– Девочка моя, – прошептал он. Габриэль потянулся к миске за кубиком и дал ей. Пандора не глотала лёд, позволяя жидкости смочить пересохший рот. – Скоро тебе станет лучше, – сказал он. – Тебе больно, любимая?

Посмотрев ему прямо в глаза, Пандора слабо покачала головой. Её лоб пробороздили озабоченные морщинки.

– Миссис Блэк... – прохрипела она.

Сердце Габриэля сжалось в груди, будто его скрутили, как половую тряпку.

– Чтобы она тебе не сказала, Пандора, это не правда.

– Я знаю, – она разомкнула губы, и он выудил в миске ещё один кусочек льда. Пандора рассосала его, подождав пока он не раствориться. – Она сказала, что я тебе наскучила.

Габриэль посмотрел на неё пустым взглядом. Из всех сумасшедших идей Нола додумалась до этой. Уронив голову на ладони, он издал смешок, и его плечи задрожали.

– Мне не было скучно, – в конце концов, проговорил он, посмотрев на неё. – Ни секунды с тех пор, как я впервые тебя встретил. По правде говоря, любовь моя, после того, что произошло, я бы не отказался несколько дней поскучать.

Пандора слабо улыбнулась.

Не в силах совладать с искушением Габриэль наклонился вперёд и на мгновение прижался к её губам. Конечно, перед этим он глянул в сторону дверного проёма, подозревая, что если бы доктор Гибсон его поймала, то заставила бы продезинфицировать губы.

В течение следующих двух дней Пандора крепко спала, просыпаясь только на короткие промежутки времени и проявляя мало интереса к тому что происходило вокруг. Несмотря на заверения доктора Гибсон, что эти симптомы были нормальными для пациента, перенёсшего анестезию, Габриэль переживал, видя в каком состоянии находится его энергичная жена.

Пандора лишь дважды проявила свою обычную живость. В первый раз, когда её кузен Уэст приехал на поезде из Гэмпшира, чтобы подежурить у её постели. Она была рада его увидеть и потратила десять минут, пытаясь убедить его, что в тексте песни “Плыви на лодочке своей” есть фразы: “вдоль свечки не спеша” и “жизнь-каша хороша”

[10]

А во второй, когда в дверях появился Дракон, чтобы её проведать, его обычно непроницаемое лицо выражало беспокойство. В это время Габриэль кормил её с ложечки фруктовым льдом, но заметив возвышающуюся фигуру на пороге, Пандора измученно воскликнула:

– Это мой сторожевой дракон! – и потребовала, чтобы он подошёл к ней поближе, и показал перевязанную руку. Однако, не успел он оказаться у её кровати, как она уже спала.

Габриэль находился у её постели каждую свободную минуту, периодически отходя к кушетке у окна, чтобы немного вздремнуть. Он знал, что члены семьи Пандоры жаждали провести с ней время, и, вероятно, их раздражало, то с какой неохотой он покидал комнату, не желая вверять заботу о жене кому-то другому. Тем не менее, Габриэль находился возле неё не только ради её блага, но и своего собственного. Когда он оставался, пусть даже на несколько минут, вдали от неё, его начинал одолевать страх и, в конце концов, ему казалось, что когда он вернётся, то найдёт её умирающей от кровотечения.

Габриэль прекрасно понимал, что некоторая толика беспокойства была спровоцирована океаном вины, которая его захлёстывала. Не имело значения, если кто-то приводил доводы, почему это не так, он мог легко придумать столько же свидетельств в доказательство своей правоты. Пандора нуждалась в его защите, а он её подвёл. Если бы Габриэль поступил иначе, она бы не лежала на больничной койке с прооперированной артерией и трехдюймовым отверстием в плече.

Доктор Гибсон часто заходила, чтобы осмотреть Пандору, она следила за её температурой тела или выискивала признаки нагноения, отёка руки или в надключичной области, прислушиваясь, нет ли компрессии в лёгких. Врач сказала, что Пандора идёт на поправку. Во избежание всех осложнений, она сможет возобновить свою обычную деятельность через две недели. Тем не менее, ей всё равно придётся быть осторожной следующие несколько месяцев. Сильный толчок, такой как падение, может вызвать аневризму или кровоизлияние.

Месяцы переживаний. Месяцы попыток обеспечить Пандоре покой и безопасность.

Из-за всего, что ожидало его впереди, из-за кошмаров, мучивших каждый раз, когда он пытался заснуть, и, самое главное, из-за постоянной дезориентации и сонливости Пандоры, Габриэль становился молчаливым и хмурым. Странно, но доброта друзей и родственников только ухудшала его настроение. Особыми раздражителями служили цветочные композиции: их почти ежечасно доставляли в клинику, но проносить букеты дальше вестибюля запрещала доктор Гибсон. Они скапливались, словно поминальные венки, их сладкий запах вызывал у него тошноту.

На третий вечер Габриэль поднял затуманенный взгляд на двух вошедших в палату людей.

Это были его родители.

Увидев их, он испытал облегчение. В то же время присутствие родителей высвободило на волю все те жалкие эмоции, которые он сдерживал до этого момента. Стараясь выровнять дыхание, он неловко встал на задеревеневшие от нескольких часов, проведённых на жёстком стуле, ноги. Первым к нему подошёл отец, притянув к себе, он заключил его в сокрушительные объятия и потрепал волосы, прежде чем отойти к постели.

Следом подошла мать, она обняла его со свойственными ей нежностью и силой. Габриэль всегда приходил к ней первой, всякий раз, когда совершал плохие поступки, зная, что мама никогда не осудит и не станет критиковать, даже если он того заслуживал. Она была источником бесконечной доброты, ей он мог доверить свои самые жуткие мысли и страхи.

– Я обещал, что ей никогда никто не навредит, – проговорил Габриэль надломленным голосом, уткнувшись в её волосы.

Эви нежно похлопала его по спине.

– Я отвернулся в тот момент, когда не следовало, – продолжил он. – Миссис Блэк подошла к ней после спектакля, я оттащил стерву в сторону, чересчур отвлёкся и не заметил... – Габриэль замолчал и резко откашлялся, стараясь не поддаваться эмоциям.

Эви подождала, пока он успокоится, прежде чем тихо сказать:

– Помнишь, я рассказывала о том, как твоего о-отца тяжело ранили из-за меня.

– В том не было твоей вины, – раздражённо отозвался Себастьян со своего места у кровати. – Эви, ты все годы лелеяла эту абсурдную идею?

– Это самое жуткое чувство в мире, – пробормотала Эви Габриэлю. – Но ты не виноват, и попытка себя очернить не поможет ни одному из вас. Дорогой мальчик, ты меня слушаешь?

Всё ещё прижимаясь лицом к её волосам, Габриэль кивнул.

– Пандора не станет винить тебя в произошедшем, – сказала Эви, – не больше, чем твой отец винит меня.

– Никто вас ни в чём не винит, – отозвался отец, – за исключением того, что вы меня раздражаете, продолжая говорить ерунду. Очевидно, что единственная на кого следует возложить вину за ранение бедной девушки, это женщина, которая пыталась насадить её на вертел, как утку. – Он расправил покрывала на постели Пандоры, наклонился, нежно поцеловав невестку в лоб, и присел на стул у кровати. – Сын мой... испытывать чувство вины в умеренных количествах, может оказаться полезным. Однако, если в этом деле переусердствовать, оно становится губительным, и что ещё хуже, утомительным. – Вытянув длинные ноги, он небрежно их скрестил. – Незачем рвать на себе волосы, беспокоясь за Пандору. Она полностью поправится.

– Теперь ты стал врачом? – язвительно спросил Габриэль, хотя уверенное заявление отца частично облегчило груз его скорби и волнения.

– Осмелюсь сказать, что в своё время я видел достаточно болезней и травм, включая ножевые ранения, чтобы точно предсказать результат. Кроме того, я знаю силу духа этой девушки. Она поправится.

– Я согласна, – твёрдо проговорила Эви.

Судорожно выдохнув, Габриэль крепче её обнял.

Спустя долгое время он услышал грустный голос матери:

10

Row, row, row your boat Плыви на лодочке своей

Gently down the stream, Вдоль речки не спеша,

Merrily merrily, merrily, merrily Весело, весело, весело, весело.

Life is but a dream Жизнь наша хороша.