Страница 268 из 287
Она хотела заговорить…
— Нет, нет, сестра моя, нет, не протестуйте. Я начинаю перепись документов вашего супруга. Во-первых, сто облигаций общества Deseret Iron Company, выпущенных по сто долларов. Сегодня по курсу они стоят пятьсот пятьдесят долларов. Я запишу 55 тысяч долларов. И сбоку поставлю букву X.
И пояснил:
— Ценности в портфеле можно разделить на три категории: хранить, наблюдать, ликвидировать. Айрон Компани вполне надежные бумаги, обеспеченные как видами на продажу железа, так и осторожностью, с которой действует ее административный совет. Когда цена на облигацию подымится до семисот долларов, мы посмотрим. А пока я пишу X, хранить.
Он перешел к другой связке документов:
— Гумбольдт Крик: десять акций, выпущенных тоже по цене в сто долларов. Теперешний курс 1.250 долларов. Итак: 12.500 долларов. Несмотря на это головокружительное повышение, я, не колеблясь, напишу букву X. Залежи буры, эксплуатируемые обществом Гумбольдт Крик, расположены как раз по линии, которую федеративное правительство признало подходящей для проведения железной дороги от Атлантического до Великого океана. Нам останется только наблюдать за администраторами, у которых, как мне кажется, слишком широкий размах. Но мы имеем право совещательного голоса в собрании.
С удивлением смотрела на него Аннабель. Он улыбнулся ей.
— Вас удивляют мои познания? А вы за ничто считаете долгие дни болезни, когда вы оставляли меня одного с Deseret News? Благодарение Создателю, потому что чтение биржевых бюллетеней в этой газете сделало меня способным теперь помочь вам. Бог знает, куда он ведет нас. Каждый, умеющий читать, всюду найдет Его слово… Мантийский уголь, поставим его на третье место. Двадцать две акции — какое смешное число — выпущенные по пятидесяти долларов; теперь цена им шестьдесят четыре, а всего 1.408 долларов. Хранить по причине незначительности суммы. Во всяком случае, я не скрываю перед вами, что я не питаю большего доверия к будущности этих копей, хотя и уверяют, что тамошний уголь так же хорош, как уголь из Элмлениса. Но во всяком случае хранить… Я написал, например, не колеблясь ни секунды, на группе акций Нью-Лебанона, которая упоминается вместе с № 4 в прилагаемой здесь росписи — ликвидировать. Замечу в скобках, что роспись эта очень добросовестно составлена, и была мне чрезвычайно полезна.
— Очень счастлива, что слышу это, — сказала Аннабель. — Отец д’Экзиль, по моей просьбе, начал ее составлять.
Удивленная последовавшим за ее словами молчанием, она подняла голову. Она успокоилась. Гуинетт невозмутимо продолжал свое дело.
— В-пятых, сорок облигаций реки Зеленой. Опять документы на предъявителя. Вообще, дорогая Анна, не очень-то умно хранить у себя такую массу документов на предъявителя. Эта становится большой неосторожностью, если позволить, как вы позволяете, первому встречному разбираться в ваших ценностях в портфеле.
— Первому встречному! — вскричала она.
— Да, Анна.
— Но ведь только вы да отец д’Экзиль занимались этими делами.
— Я не хочу огорчать вас, Анна, но почему вы постоянно произносите это имя, имя, возмущающее всю мою душу?
— Как это? — немного смущенная спросила она.
— Да, сестра моя, оно возмущает мою душу, заставляя меня вспоминать, что я постоянно стараюсь забыть — возмутительную неблагодарность, составляющую основу натуры человека. Как, Анна! Вот человек, который жил у вас более года, — на ваши средства, сказал бы всякий, кроме меня. Вот уже около трех недель, как он простился с вами, — с какой грубостью, Боже сохрани меня и говорить об этом! И с того дня, сестра моя, ни слова извинения, ни слова благодарности, ни словечка воспоминания.
— Не будем больше говорить об этом, — тихим голосом попросила она.
— Слушаю-с, Анна.
После получаса работы преподобный провел финальную черту под колонною цифр, возглавляемых именем полковника Ли, и принялся подводить итог.
— По курсу дня капитал ваш равняется ста сорока пяти тысячам долларов, — сказал он. — Если считать по 6 процентов, то у вас будет дохода 8.700 долларов чистых.
— Чистых, — сказала она, — нет. Есть еще вот что.
Она вынула из конверта и протянула ему бумагу.
— Это? А что это такое? — спросил он, слегка нахмурив брови.
— Это последняя воля полковника Ли, — сказала она. — Он оставляет мне все свое состояние с условием, что я буду ежегодно выплачивать по четыре тысячи долларов в вспомогательную кассу ассоциации Whiteboys.
— Четыре тысячи долларов ассоциации Whiteboys! — вскричал он, подымая глаза к небу. — А знаете ли вы, сестра моя, что такое ассоциация Whiteboys?
— Знаю, — ответила она. — Это ирландская революционная организация, к которой принадлежали мой муж и отец.
Пастор сделал важную мину.
— Анна, я не имею права обсуждать ваше поведение. Но сейчас вы мне рассказали историю ирландской семьи из Баниласлое, и я выслушал ее. Позвольте же и мне в свою очередь рассказать вам историю, коротенькую историю, и выслушайте ее, сестра моя. Дело происходило десять лет тому назад. Один из моих друзей, достопочтенный Артур Темелти, был проездом в Лондоне. Он сидел в Джоо-сквере на скамейке и с восхищением любовался играми очаровательных малюток, охотно гуляющих в этом народном саду. Все было покой, счастье и наслаждение жизнью. Достопочтенный Темелти возносил со слезами на глазах благодарение Создателю. Вдруг появилось ужасное красное пламя, сопровождаемое ужасающим взрывом. Достопочтенный Темелти был повержен на землю. Когда он поднялся, со всех сторон убегали матери, а на траве, в луже крови, впитываемой черной землею, валялось четыре зверски истерзанных детских трупа. Это было дело рук Whiteboys.
Аннабель закрыла лицо руками.
— Что делать? — прошептала она.
— Что хотите, — холодно сказал Гуинетт. — Не мне, еще раз повторяю, диктовать вам ваш долг. Но на случай, если вы начинаете провидеть его, я могу успокоить вашу щепетильность, сказав вам, что все законодательства мира объявляют недействительными незаконные или безнравственные оговорки.
— Не будем больше говорить об этом, не будем, — просила она. — Ах! сойдем вниз, выйдем отсюда.
Она поднялась. Он остановил ее, взяв за руку.
— Мы еще не окончили задачи, которую поставили себе. Мы закончили опись движимого имущества. Но остается еще вилла.
— Она стоила шестнадцать тысяч долларов, — сказала она.
— Теперь она стоит двадцать пять тысяч. Я напишу 25 тысяч. Есть еще ваши драгоценности?
Она не отвечала. Он записал цифру.
— Наконец, ваши негры?
— Роза и Кориолан? — вскричала она. — Вы с ума сошли!
С невыразимым выражением грусти взглянул он на нее.
— Я родом из северных штатов, сестра моя, и вам известен, я думаю, взгляд этих штатов на жестокое учреждение, каким является рабство. Но мы, Анна, живем тем не менее в настоящее время на южной территории, законы которой подтверждают эту несправедливость. Вы не можете помешать тому, что оба ваши служителя — негры — подчинены экономическому закону, управляющему вещами, подлежащими обмену. В правильно составленном инвентаре должна значиться и сумма, которую они составляют. Сколько вы заплатили за них?
— Я не отвечу вам, — сказала она. — Не хочу отвечать. Довольно с меня всех этих ужасов!
Он горько улыбнулся.
— Анна, Анна, — и в голосе его слышались слезы, — разве я не был прав, когда умолял вас избавить меня от этого креста и не заставлять заниматься вашими имущественными делами. Ах! Я, видите ли, слишком хорошо знал отвратительное могущество денег, которые могут самых близких людей в одну минуту сделать врагами.
Она молча плакала. Он обнял ее. Она улыбнулась.
— Я неблагодарная, — произнесла она. — Но мы не останемся здесь больше. Я задыхаюсь, сойдем вниз.
— Я кончил, Анна. Нужно подвести только маленький итог.
— Пожалуйста, — сказала она. — Только я больше за вами следить не буду. Я к этому решительно не способна.
На пальто, которое сбросил с себя, войдя в комнату, Гуинетт, лежала книга в черном переплете с золотым крестом. Аннабель взяла ее и принялась пробегать, ожидая окончания подсчета.