Страница 2 из 3
Через тридцать минут моя карта кончилась, а никакого фронта я не обнаружил. Лечу дальше, обходя населённые пункты, где могут быть зенитки. Прошёл час, это 180 км. Линии фронта нет. Куда лечу? А вот и фронт! Почти у самого Белгорода! Из аэродромов я знаю здесь только Белгород-Северный, но это через город. Зенитки собьют. Наконец, вижу площадку, на которой явно видны следы взлётов. Самолётов не видно, замаскированы, наверное. Включил бортовые и поморгал ими. Ни ответа, ни привета. Прошёл над площадкой, места хватит, пошел на коробочку. Выполнил заход, выпустил шасси, включил фары и сел. Развернулся, пошел к середине площадки, но ближе к городу. Появились люди. Остановился и заглушил двигатели. Потопал к двери. На таких машинах обычно большое начальство летает. А я — один, зато куча трофейного оружия и нет документов. Сейчас начнётся! Я выпрыгнул из самолёта, затем вытащил МГ и сидор.
— Сержант Сухов! Захватил у немцев в Княжичах самолёт, прибыл для прохождения дальнейшей службы.
— Ваши документы!
— Нет документов. Немцы меня расстреляли где-то под Дарницей. Вышел к Княжичам. Там большой аэродром, много наших брошенных машин, и почти нет охраны. В этом — и тут я промахнулся! назвав это ведро с гайками 'ДиСи-3', а это был 'ПС-84'! — 'ДиСи-три' находился немецкий пост.
— Постой-постой, как ты его назвал?
— ДиСи-3.
— Сдать оружие, сержант! Вы арестованы!
Ну, арестован, так арестован! Я расстегнул немецкий пояс, отдал его приказавшему меня арестовать капитану. Похлопал по карманам, извлёк кусок пулемётной ленты с четырьмя патронами.
— Всё! Там в сидоре, какие-то шифровки из дупла под Княжичами. Сидор не мой, а какого-то полицейского из-под Дарницы, одного из тех, кто меня расстреливал.
— Потом, и не мне, расскажешь!
Четвёртые сутки повторяю одно и то же трём разным следователям из Особого отдела. Мне шьют немецкого шпиона, хотя, всё говорит за то, что я прав.
— Я уже это говорил. Я рассказал всё, что я помню. Я не помню ни номера части, в которой я служил, ни марку самолёта, на котором я летал. Ни того, что происходило до того, как очнулся в могиле. И место я выяснил после того, как нашёл карту, радиостанцию и бинокль возле аэродрома в Княжичах. На карте аэродром был помечен. Кстати, недалеко от этого места есть могила, но я её не вскрывал.
— Пришли документы на имя Константина Васильевича Сухова из полка, в котором он служил. Номер полка! Номер дивизии! Быстро.
— Не помню!
— За Вас говорит только одно: фотография. Вам что-нибудь говорит фамилия Коробков?
— Нет. Где-то слышал, но где — не помню!
— В твоей лётной книжке нет ни одного вылета на ПС-84! Как ты умудрился поднять его в воздух.
— Так ведь, товарищ капитан госбезопасности, поднять мало! Ещё же сесть нужно! А я сел. И ночью. Не иначе, как немцы за три дня научили!
Кончилось это тем, что в кабинет следователя ввели нескольких человек.
— Подследственный, Вам знаком, кто-нибудь, из этих людей?
— Капитан справа меня арестовывал, лейтенанта в середине видел на аэродроме, имен и фамилий не знаю, остальных вижу впервые.
— Товарищи командиры, кто-нибудь из Вас знает подследственного?
— Я знаю, это-сержант Сухов, чего он придуривается, и меня не узнает, мне не понятно.
— И мы его знаем, больше года служит у нас в полку. 13 сентября в составе пары улетели на разведку. На аэродром не сели, через час мы оттуда начали эвакуироваться. Немцы прорвались. -сказали ещё пять человек.
— Куда летел Сухов?
— К Киеву.
— Подследственный, вы с парашютом в последние дни прыгали?
— С момента расстрела не прыгал. До этого — не помню.
— У Вас на плечах следы от лямок парашюта.
Я расстегнул ворот гимнастёрки, на плечах были синяки.
— Когда с-1 открываешь на пикировании, такие синяки бывают. — сказал кто-то из лётчиков.
— Подследственный, Вы прыгали с парашютом?
— Не знаю!
— У Вас на гимнастерке следы крови нескольких человек.
— Я уже Вам рассказывал, что вылез из могилы, настоящей, после этого убил двух полицаев и четырёх немцев. Одного лопатой, остальных ножом.
— Выйдите, товарищи. А Вы, капитан Коробков, останьтесь. Это Ваш человек?
— Да, был у меня в эскадрилье и в полку.
— Он — хороший лётчик?
— Так себе. Молодой ещё.
— Он мог поднять в небо двухмоторный самолёт и посадить его?
— Вряд ли. Впрочем, жить захочешь, и не то сделаешь.
— Вы привезли, как я Вас просил вещи подследственного?
— Да привез, вот они в пакете.
— Позовите остальных.
Вошли те же лётчики. Капитан ГБ выглянул из кабинета и кого-то позвал. Вошёл проводник с собакой. Ей дали понюхать вещи из пакета, и она выбрала меня.
— Возьмите, сержант. — Следователь протянул мне документы и пакет с вещами. — Забирайте его, капитан.
— А пистолет его где?
— У него был только трофейный 'Парабеллум', и кинжал эсэсовский.
— И пулемёт. Товарищ капитан госбезопасности, а разрешите кинжал забрать. Удобная вещь.
— Символика там неподходящая, сержант. — Он открыл стол и вытащил моего спасителя.
— Он мне жизнь спас, а символику я уберу.
Капитан качнул нож на руке: 'Ладно, уговорил!' — и протянул мне его.
В полку я пробыл не долго: полк воевал плохо, его постоянно штурмовали, сожжено много машин. 'Безлошадных' очень много, а меня, с моими 'странностями', встретили хорошо, но потом все отгородились. Каждый понимал, что мне просто повезло, а у них это может не получиться. Я свободное время между дежурствами по аэродрому проводил в тактическом классе, уча матчасть, и в рощице, где оборудовал что-то вроде спортплощадки. У Сухова оказались дряблые мышцы, и у меня не всегда хватало сил, чтобы выполнить обычные для меня упражнения. Первого октября меня вызвал и.о. командира полка капитан Коробков и отдал мне предписание прибыть в Ейский учебный авиаполк. Выпроваживая меня из хаты, где располагался штаб, он сказал, чтобы я не рассчитывал на то, что вернусь в 12 полк. 'Ребятам ты, после возвращения, совсем не нравишься. Я понимаю, что пройти через расстрел и выжить, это тяжело, Костя, но твоё присутствие в полку давит на всех. Даже на меня. Наверное, потому, Костик, что я бы остался в той могиле. Извини!' Пожал ему руку, подхватываю вещмешок, выхожу за КПП и сажусь в полуторку до Белгорода. Там в поезд и в Ростов. Оттуда в Ейск. Поезд долго колбасил по каким-то полустанкам. В Ейск я прибыл ночью. Комендантский час. Хорошо, что меня прямо в вагоне сагитировала проводница вагона пойти к ней переночевать. Причём, без всякой задней мысли. Дома у неё были дети, мать, свекровь. Мужиков никого не было. Все на фронте. Разбудили меня рано, и я пошёл пять километров до аэродрома. Много патрулей.
Учебный полк располагался в землянках на самом краю аэродрома. Мои документы посмотрели, посмотрели на меня и зачислили в штурмовую эскадрилью.
— Я, вообще-то, истребитель. Может быть, сразу в пехоту? Всё толку больше будет.
— И пойдешь!
— Я, так с удовольствием!
— Ты чего, сержант, выёживаешься, как муха на стекле? Тебе сказали куда идти, туда и иди.
— Так я ведь тоже могу послать.
— Ты — меня?
— Запросто. Я — истребитель. И у меня в предписании написано именно это. (Все знали, что за 10 боевых на Ил-2 давали Героя Советского Союза, но, Героев не было, потому, что летали без прикрытия.) Я на фронте с 22 июня.
— Ну, раз так, пойдём, поглядим, что ты можешь, сержант.
Старлей Герасимов предложил драться на Як-1, но, согласно книжки, я на нём ещё не вылетал, поэтому сошлись на И-16. Он подсунул мне самую убитую машину. Она брызгала маслом, заедал механизм шага винта, но, я — пилотажник. Из меня истребитель, как из моей бабушки — футболист. А вот высший пилотаж — это моё родное. Кстати, как оказалось, это в моё время меня бы сбили в пять секунд! А здесь, главную роль играла стрелковая подготовка, в сочетании с умением держаться в строю и высшим пилотажем. Причём, именно в этой последовательности. А стрелять по движущимся мишеням я умею профессионально. В результате, старлей сорвался в штопор, несмотря на более мощную и новую машину. А я зашёл ему в хвост. А сбросить меня с хвоста он не сумел.