Ревизия

[4] Пешкова (урождённая Введенская) Н.А. (1901—1971) — жена М. А. Пешкова, невестка Максима Горького. Предполагается, что она была любовницей Г. Г. Ягоды

[5] Карахан (Карахенян) Л.М. (1889—1937) — крупный советский дипломат, с 1926 года заместитель наркома иностранных дел СССР. В 1937 году арестован и расстрелян.

Протокол допроса № б/н от 15 марта 1938 года

В. Вам было известно, что Карахан работает на немецкую разведку?

О. Честно сказать, мне это было всё равно. Карахан такой тип, который может работать на все разведки мира, и при этом будет работать только на себя. Мне это, знаете, близко. Я тогда подумал, если умнейший Карахан уверен, что нам каюк в будущей войне, то надо и гнуть в эту сторону.

В. Что конкретно Вы решили?

О. Я тогда решил запустить двойную игру. С одной стороны через дипломатов готовить почву для реального переворота в стране. Можно сказать, мелкобуржуазного — никаких троцкистов-коммунистов, никаких старых большевиков, в этом смысле московские процессы над оппозицией очень кстати оказались. Карахан на роль нового главы страны не тянул, мелковата фигура, да и сам он не очень хотел из-за ширмы выходить. Посаженным дядькой хорошо Сокольников[1] смотрелся, и глуповат в меру, и на Западе определённый авторитет имеет, и в кровожадности не замаран, был одним из немногих, кто против отмены НЭПа выступал, в целом, удачная умеренная фигура.

В. С Сокольниковым Вы лично договаривались?

О. Нет, я действовал через Карахана. Да и Сокольников не стал бы со мной напрямую разговаривать, зверь опытный, осторожный. Сокольников, в конечном счёте, не сказал ни да, ни нет, но идею о перевороте воспринял благосклонно. Этого, собственно, было достаточно, можно сказать, что лицо для внешней фабулы событий было обеспечено.

В. Тогда начался ваш контакт с военной группой Тухачевского?

О. Я не сказал бы, что на тот момент (конец тридцать пятого года) была чётко оформленная группа. Был, конечно, очевидный лидер среди недовольных военных, я имею в виду Тухачевского. Помнится, в конце двадцатых годов один белогвардейский журналист — Роман Гуль — написал книжку «Красные маршалы», тогда ещё и звания маршал в Красной Армии введено не было. Такой восторженный панегирик Тухачевскому, Блюхеру, всей этой банде — Якир, Егоров, Корк, Уборевич, Примаков, Путна, покойный Котовский.[2] Вот, мол, достойная смена узурпатору Сталину, советские военные — патриоты, а не революционеры. Я это к тому говорю, что на Западе отношение к Тухачевскому было скорей доброжелательное, чем негативное.

В. Вы считаете, что Тухачевский видел себя новым Бонапартом?

О. Если и видел, то очень глубоко в душе. На тот момент, когда я и Карахан с разных сторон начали обработку военных, пределом мечтаний Тухачевского был пост наркома обороны вместо Ворошилова, которого он ненавидел просто. Не думаю, что Тухачевский планировал всерьёз с товарищем Сталиным конкурировать.

В. В таком случае, откуда уверенность, что военные поддержат переворот?

О. А уверенности и не было. Была обреченность людей, которых в любой момент могут оправить на заклание. Поймите правильно, мне в конце тридцать пятого года уже деваться было некуда. Проведенная по поручению товарища Сталина ревизия точно показала: невзирая на все титанические усилия партии и репрессивных органов, страна находится в глубоком отставании от западных держав, даже от Германии, которая только начала восстанавливать свою военную мощь. Мне иезуит Ежов выкладки из этого секретного доклада показывал, смотри, мол, доработался. Впрямую, конечно, так не говорил.

В. Вы полагали, что руководство Красной Армии тоже обвинят в этом провале?

О. Во всяком случае, вероятность такая была, и совсем не малая. Надо сказать, что военная доктрина Тухачевского была главной с конца двадцатых годов. Ворошилову она не нравилась, но, в принципе, он помалкивал, не считал себя полноценным военным человеком. А доктрина Тухачевского была, прямо скажем, шапкозакидательская, танков понастроим всяких разных, плавающих, семибашенных, самолётов почти одноразовых, отбомбились и что потом с этими самолётами будет, насрать, бить врага на его земле, опережающим ударом ворваться в Европу, а там уж рабочие нас точно поддержат. В мозгах у человека это сидело, опыт польской компании[3] ничему не научил. Наивная доктрина.

В. Почему?

О. Да вы поймите, не те настроения в Европе, особенно когда Гитлер в Германии к власти пришёл. Эти его расистские идеи и антиеврейские многим импонируют. Коммунисты что, обещают светлую жизнь в отдалённом будущем. Газетчики буржуазные тоже стараются — почти двадцать лет после революции в России прошло, а до счастливой жизни там как до Луны. Газетам не все, конечно, верят, но думают как — не бывает же дыма без огня, и еврейский вопрос тут очень некстати нам боком выходит. Гитлер, он чем хорош, он конкретен. Если злодеи — жиды, цыгане и большевики. Их изничтожить, избранной белой расе все права и привилегии, отсталые народы типа славян в рабов превратить. Точно вам могу сказать, очень эти идеи по душе европейскому обывателю, не только немецкому. Вы посмотрите, что в Испании произошло, когда Франко путч поднял, народ сразу раскололся.

В. Вы сказали, что затеяли двойную игру. Не вполне понятно, в чём двойственность?

О. Тут всё просто. Я ведь действительно себя таким новым Фуше полагал. Думал так, если заговор пройдёт успешно, я на коне, Тухачевский, в принципе, человеком слова был. Если начнёт стопориться, Ежов пронюхает, как ситуация разворачивается, всю эту братию сдам скопом. Я был абсолютно уверен, что в этом случае товарищ Сталин точно мои заслуги оценит, хороший провокатор при любом раскладе нужен.

В. Сколько времени у Вас ушло на «обработку» военных?

О. Весь тридцать шестой год. Сложно было с Тухачевским. Сталин его как раз пальчиком обратно поманил, замнаркома обороны назначил. Тухачевский колебался весь год, никак не мог решиться на переворот. Думаю, что он понимал, не тянет он на руководство страной. Я тоже это осознавал, предлагал Карахану, может, на кого-нибудь другого ставку сделаем. «Только вот на кого, — резонно отвечал Карахан. — Ворошилов и Будённый сыкуны, Блюхер мужик волевой, был, во всяком случае, он когда советником в Китае воевал, я с ним плотно общался. Но пьёт последние годы как ишак, неврастеничен стал из этой пьянки беспрерывной, далеко он, задавят сразу, если рыпнется[4]. Не на кого больше ставить, давай Тухачевского толкать».

В. Вы вступали во взаимодействие с германской разведкой в период подготовки переворота?

О. Я — нет. Может, у Карахана и Сокольникова какие-то разговоры и были, но я вам так скажу, немцам на тот момент плевать было на то, что у нас происходит. У них своих забот хватало. Единственно, что я попробовал разыграть с Тухачевским германскую карту. Тухачевскому вообще немцы нравились, он себя в вопросах стратегии их учеником считал. В будущей войне он скорей хотел бы иметь Германию союзником против всей остальной Европы. А Сталин, как вы знаете, в тридцать пятом году отношения с Гитлером резко свернул. Выходило так, что главным нашим врагом немцы становятся, это Тухачевскому не очень нравилось.

В. Тухачевский мог быть завербован германской разведкой?

О. Исключено. Он себя птицей другого полёта мнил. Просто его симпатии, я уже говорил, на стороне немцев были, даже не столько Гитлера, сколько самой этой нации. Он, собственно, искренне полагал, что рано или поздно весь мир поделят немцы и русские. Он и Сталина в этом неоднократно пытался убедить, но тот, видно, думал по-другому: мир не делят, миром владеют. Мне кажется, Тухачевский до конца не верил, что Сталин с ним играется как кошка с мышкой, до поры, до времени.