Страница 43 из 65
Отдавая людей и явки, Казанцев понимал, что расстается с ними насовсем. И все же отдал лучшее. И этих двоих, и Петра Франко, и Семена Евстратенко; на флотскую разведку — и только на нее — стали работать хозяева явочных квартир — ливадийской Иван и Анна Шульга, дерекойской Евгения и Афанасий Цыганковы… Всех опять-таки не перечислишь. Да ведь и он сам, Казанцев, работал на флотскую разведку.
Не будем преувеличивать их роль в отряде «Сокол», чтобы не получился нечаянный перекос, чтобы не подумал кто, будто на этих людях из ялтинского подполья все держалось. Нет и еще раз нет. Но делали они многое. Поток разнообразнейшей, часто неожиданной и чрезвычайно важной информации не иссякал. Нелегко было добыть эту информацию, однако же добывали. Свои люди были везде: повариха у румынского полковника, уборщица в казармах итальянских моряков, содержатель харчевни, шоферы, мотавшиеся по всему Крыму, рыбаки, мальчишки, работавшие на прибрежных виноградниках, словаки и хорваты из вспомогательных частей вермахта…
Следующая трудность — доставка этой информации в отряд. Ах как не просто ночью, в туман или пургу по обледеневшим скалам, в обход вражеских засад, постов и кордонов пробраться в уютный ялтинский амфитеатр! Но не легче потом проникнуть в сам город… Этим как раз и занимались главным образом Василий Кравцов и Дмитрий Кондратьев.
Кравцов был резкий, жесткий человек. О таком можно сказать: несгибаем. К счастью, эта несгибаемость никогда не оборачивалась прямолинейностью. У него были недюжинное воображение, артистичность, изворотливый ум; он всегда надеялся — даже когда надежды, по всей видимости, не оставалось — на последний шанс. Единственный случай, когда надежда покинула его, произошел как-то на квартире Жени Ткачевой.
Ночью в дверь стали ломиться немцы. Уйти незаметно Кравцов не мог — немцы были и во дворе, и на улице. Попытка прорваться исключалась. И не потому, что была безнадежной. Если бы дело только в этом, он попытался бы использовать шанс. Но прорываться в том положении означало: самому удрать, а Женю с двумя детьми (мальчишка совсем маленький, привык, что в кармане дяди Васи всегда припасено для него что-нибудь…) бросить на растерзание.
Сдаться живым он тоже не мог. Кстати, это нисколько не облегчило бы положение Жени. Застрелиться? Для приютивших его людей и это ничего не меняло. Оставалось одно — погибнуть здесь всем вместе.
Был ли он виноват перед Женей — не женой, не возлюбленной, просто товарищем, другом, смелым человеком, хозяйкой явочной квартиры? Чувствовал себя виноватым. Но еще безысходней было чувство вины перед маленькими.
Спасла их случайность. Сосед сказал немцам, что напрасно они стучат — там никого нет, и немцы вопреки своему обыкновению поверили. Какое счастье, что никто из детей не заплакал…
Вообще же на случайности Кравцов не рассчитывал, и надежда на последний шанс не была пассивной надеждой. Углядев опасность, он не замирал настороженно, а делал шаг ей навстречу.
Из воспоминаний Василия Кравцова.
«Осенью 1943-го я получил задание отправиться в Ялту. После инструктажа распрощался с товарищами и двинулся в путь. Ноша не велика: вещмешок с продуктами и одеждой, автомат. Но подниматься по горной тропе на яйлу было тяжело. Тяжесть была и на душе от полученных сведений. Противник стягивает силы, затевает что-то недоброе. Я должен пройти в Ялту, узнать точные намерения и планы врага. Эта прогулка не сулит ничего хорошего. Никто не ожидает меня в Ялте, меня ждут через два дня…
Перевалив яйлу, стал спускаться вниз. На полпути услыхал человеческие голоса, свернул в молодой сосняк и переоделся. Свою лесную одежду и автомат спрятал.
Подходя к дороге, увидел женщину. Подошел к ней и пошел рядом. Неподалеку от Дерекоя увидели румынский патруль. Я взял, почти отнял у спутницы мешок, взвалил на спину. Шагаем навстречу патрулю. Вперед вышел капрал. Подойдя ко мне, стал щупать мешок. Не ожидая его вопросов, ставлю мешок на землю, быстро развязываю, достаю яблоки, говорю:
— Бери. Себе и солдатам.
Обрадовавшись, капрал подставил полу шинели. Я отсыпал яблок завязал мешок и пошагал со спутницей дальше. Дойдя до первого двора, передал ей мешок и нырнул в калитку. Быстро прошмыгнул в другую калитку, на другой двор, потом в огород…
Обернувшись, увидел эту женщину. Она все еще не опомнилась от изумления. А я подумал: только бы не подняла шум…»
Было немало разного. Как-то Кравцова задержали и вместе с другими подозрительными отправили в полицию. По дороге сбежал, выпрыгнув из кузова грузовика, в котором их везли. Под видом дельца, лояльного «новому порядку», побывал на каком-то гулянье в воинской части (сам он называл это потом «балом»), пил чуть ли не на брудершафт с разными чинами. Напоровшись на патруль, уходил вместе с Кондратьевым, отстреливаясь, в горы…
Он не просто был, но и хотел быть лихим, отчаянным, поигрывающим опасностью парнем. А как ещё утвердиться в глазах этих ребят, новых товарищей, которые раз по двадцать (а иные и больше) высаживались в тылу противника? Никто ему не говорил, что вот-де, пока ты кантовался в Ялте, ребята стояли насмерть на кавказских перевалах, побывали на Малой земле, брали языков, разведывали вражеские аэродромы и береговые укрепления, но сама возможность подобной мысли жгла. Он будто спешил наверстать, догнать, сравняться. Он с кровью отдирал приросшие к телу лохмотья окруженца, «пленяги» и при этом улыбался. Он стремился утвердить себя и в будущем, не хотел пропасть безвестным, и в потаенных горных пещерах, где случалось дневать или пережидать опасность, появлялись надписи вроде такой вот: «Здесь были матросы-разведчики Вася Кравцов и Дима Кондратьев». И дата.
Может показаться, что Кондратьев был в этой компании, так сказать, вторым. Ничего подобного. Он был уравновешеннее и спокойнее, от него было меньше шума. А вдвоем они составляли великолепный дуэт, надежнейшую связку, они прекрасно дополняли друг друга.
Казанцев не только отдал ребят в разведотряд, но и продолжал, как мог — деликатно, ненавязчиво, — помогать им. А таких возможностей было немало.
Из воспоминаний Василия Кравцова.
«Большая земля все время „бомбит“ нас радиограммами. Все новые и новые задания. Радисты почти не отрываются от аппаратов — передача, прием, — а самолеты вот уже недели две к нам не летают. Сброски нет. Радиопитание на исходе. Сообщаем Большой земле. У них нелетная погода. А затем настает нелетная погода в Крыму. Остался один дежурный радист, и тот имеет запас питания для аппаратуры на несколько часов. По лагерю проходит дежурный, заглядывая в шалаши, кричит:
— Васю и Диму к командиру!
Являемся в шалаш командира отряда Глухова.
— Вот что, дорогие. Где хотите, как хотите, а достаньте батареи радиопитания…»
Батареи! Проблема передачи информации всегда была одной из труднейших в разведке. В самом деле, в глубокий тыл врага с немалыми трудностями заброшен целый отряд. Насколько широка и всеобъемлюща его работа, говорит то хотя бы, что в отряде есть даже метеоролог — его называли «Коля Ветродуй». Время — конец сорок третьего — напряженнейшее. Отдельная Приморская армия закрепилась на плацдарме под Керчью, 4-й Украинский фронт навис над Крымом с севера. Скоро-скоро грянут здесь решающие бои. Потребность в разведданных колоссальная. И ведь если б не было этих данных — есть! Сведения о портах, аэродромах, дорогах, линиях связи, дислокации и состоянии воинских частей поступают со всего Крыма. И настал момент, когда разведотряд стал похож на электростанцию, которая работает вхолостую, потому что оборваны линии электропередач. Но не для того же существует электростанция, чтобы освещать самое себя!..
«…Через полчаса мы были уже в пути. Цель — Ялта. Это наш источник снабжения. Пробираемся через Дерекой на Массандровскую слободку. Дима ушел на свою квартиру, я — на свою. Остановился у Ткачевой. Передохнув ночь, ушел в город. Утром покрутился на базаре и снова стал бродить по улицам. В это время Дима должен был увидеться с Семеном и передать, что нужны батареи. Я со своей стороны должен зайти к Шульге и сообщить ему то же. За пару дней во что бы то ни стало нужно достать батареи…»