Страница 95 из 100
Было половина первого, когда мы с г. Д. отправились вдоль канала в старый город, заехав предварительно к кассиру за ключами. Нас сопровождал один из слуг г. Мк.-Н., знавший местожительства большинства служащих, у которых находились ключи от различных помещений и отделений фирмы.
Проехав китайский квартал, мы очутились в собственно старом городе Батавии, где все здания заняты конторами европейских торговых домов. По случаю воскресенья все дома без исключения были закрыты и даже ставни были заперты. На улицах ни души. Со времени моего последнего приезда в Батавию (в январе 1876 г.) я не нашёл здесь ни малейшей перемены. Не видно не только новых зданий, но даже не заметно ни одной новой вывески. Наконец мы подъехали к великобританскому консульству, где, как и во всех остальных домах, двери и окна стояли запертыми. Сторожа, который должен был находиться у ворот, также не оказалось, и так как улицы были совершенно пусты, то и послать разыскать его было невозможно. Г. Д. сам отпер двери консульства, и мы поднялись во второй этаж по большой широкой лестнице. В большом помещении конторы господствовал полумрак, потому что ставни были закрыты и даже шторы опущены.
Когда мы подошли к двери несгораемого отделения, где хранились важнейшие и ценные документы фирмы, а также находились и пакеты с моими бумагами, мной овладело сильное нетерпение, хотелось поскорее увидеть их. Замок оказался с разными хитростями. Ключ, по-видимому, отпирал шкаф, но дверь не поддавалась. Г. Д. долго возился со сложным замком; наконец, ему удалось отпереть дверь, и мы вошли в довольно обширную и тёмную комнату, где на полках лежали кипы бумаг. Когда достали мои два пакета, я прежде всего увидел на обоих сделанные моей рукою надписи: «Bruler sans ouvrir en cas de ma mort». Тут мне живо представились все подробности, связанные с упаковкою этих бумаг и передачею их г. А., тогдашнему главе фирмы Дюммлер и Комп. Припомнил я и разговор по этому поводу с г. А., и торжественное обещание последнего уничтожить эти пакеты в случае моей смерти. И странное дело: теперь все эти детали воскресли в моей памяти с поразительной ясностью, а раньше, несмотря на все мои усилия, я положительно не мог припомнить, ни где я оставил эти бумаги, ни какого они были рода.
По внешнему виду я, однако, и теперь ещё не мог догадаться, что в обретённых пакетах находились именно те дневники, которые я так долго искал. Я поспешил обрезать шнурок, с нетерпением разорвал бумагу, в которую были завёрнуты мои манускрипты, и в бумаге оказалась именно та самая рукопись, относительно которой я так долго находился в неизвестности. Жаль, что у меня в ту минуту не было под рукою зеркала: я чувствовал, что выражение моего лица постепенно меняется, и мне было бы интересно проследить на нём эти характеристические изменения, выражения удовольствия и переход от нетерпеливого ожидания к удовольствию при нахождении желаемого. Бумаг оказалось даже гораздо больше, чем я ожидал: нашлись рисунки и записки, о которых я уже успел совершенно забыть.
Я до такой степени увлёкся рассматриванием найденных бумаг, что г. Д. вынужден был напомнить мне, что нам ещё предстоит немало дел с коллекциями. Тут возникло новое затруднение: дверь склада оказалась запертою, а ключ от неё находился у одного из служителей-малайцев, адрес которого не был известен ни г. Д., ни слуге г. Мк.-Н. Однако г. Д. был до того обязателен, что позволил сломать замок. Под общим напором дверь поддалась, но за нею оказалась другая, с ещё более упорным замком, так что нам пришлось послать слугу к «мандору» (по-малайски надсмотрщик или главный рабочий), у которого мог находиться ключ от этой двери. В ожидании его прихода мы забрались на шкафы, стоявшие у перегородки, и таким образом ухитрились перелезть в ту комнату, где должны были находиться мои вещи.
Тут только я понял вполне выражение г. Д., когда он говорил, что мои вещи закрыты, погребены в кофе. Склад представлял собою большую, почти квадратную комнату, футов 40 в длину и немного больше в ширину. На полу были сплошь насыпаны груды кофе, лежавшего слоями в 4 фута толщины; местами только между этими громадными кучами кофе были оставлены узенькие дорожки для прохода. Взобравшись на такую кучу, мы стали разрывать её и в одном месте наткнулись на один из моих ящиков. Около него виднелся край другого ящика. При этом г. Д. сказал мне, что хотя он и не утверждает положительно, но ему кажется, что фирма брала на хранение не более двух-трёх таких ящиков.
Слова эти были для меня весьма неприятным сюрпризом. Я рассчитывал найти по крайней мере двадцать пять ящиков, а никак не два или три. Я продолжал зондировать кофе палкою в разных местах, но нигде ничего не оказывалось. Я положительно встревожился. Куда могли деться мои ящики? Если их не окажется здесь, то сегодня по случаю праздника, разумеется, не придётся разыскивать их по другим местам, а это значило волей-неволей засесть на целый месяц в Батавии. А г. Д. не переставал уверять меня, что других ящиков их фирма не принимала. Вдруг палка моя натыкается на новый ящик; разгребаю, читаю: «With the greatest саге» («с величайшей осторожностью»). Узнаю мою руку и принимаюсь ещё усерднее тыкать палкою в кофе. Ещё ящик, а за ним другой... третий... Вероятно, и все они здесь, но буквально погребены в кофе.
Пока продолжалась эта рекогносцировка, наступил уже третий час. В это время мы услышали шаги нескольких человек, приближающихся к дверям. Неподатливая запертая дверь отворяется ключом. Его принёс мандор, прихвативший, кстати, и человек десять рабочих. Этот мандор, как объяснил мне г. Д., служит фирме Maclaine and Watson около сорока лет; человек он очень надёжный и толковый и, заведая так долго складом, знает всё, находящееся в нём, до последней щепки. Когда я спросил его о количестве ящиков, принятых от торгового дома Дюммлера и К, он тотчас же отыскал под грудами кофе один из них, на котором была наклеена следующая надпись, им же самим сделанная: «Принято от Дюммлера и К 19 марта 1885 г. 3 свёртка (№№13, 14, 15); 3 свёртка (в циновке); 1 связка (5 палок); 1 корзинка; 19 ящиков; всего 27 мест».
Читая эту драгоценную надпись, я совершенно успокоился и не без удовольствия заметил г. Д., что я был прав, когда утверждал о существовании большего количества ящиков. Благодаря расторопности мандора и приведённых им людей ящики мои были очень скоро откопаны из-под кофе и все вновь переномерованы. После этого г. Д. отдал приказание мандору, чтобы все вещи были перевезены на следующее утро с первым поездом в Таньон-Приок, нагружены на пароходик и окончательно готовы к сдаче на «Мегкага» к тому времени, когда я туда приеду. Укладка и переупаковка недостаточно прочных ящиков, расчёт с людьми и закрытие консульства были также поручены мандору, а мы с г. Д., захватив мои драгоценные манускрипты и пакеты, без дальнейших проволочек покатили обратно в город, к г. Мк.-Н., который, несмотря на позднее время, ожидал нас к lunch’y.
Дорогою мне невольно пришла на память довольно печальная для меня история, бывшая со мною в Сингапуре в 1878 г. По возвращении из Новой Гвинеи, после продолжительного пребывания там в 1876 и 1877 гг., я проболел целые семь месяцев и ослабел в течение этой болезни страшно (вес моего тела, равняющийся при нормальных условиях 148 фунтам, уменьшился в то время до 93 фунтов (примерно от 60 до 38 кг. — Р.Б.). По мнению докторов, с которыми я и сам был совершенно согласен, мне необходимо было переменить климат, в котором я жил, на более холодный, хотя [бы] на время. Вследствие этого я решил отправиться в Австралию; но так как я намеревался пробыть там недолго и снова вернуться в Сингапур, то и не захотел брать многого, в особенности же не желал возить с собою некоторых манускриптов, вывезенных из последнего путешествия.
Ослабел я, как уже сказал, чрезвычайно, голова у меня постоянно кружилась, и вообще я недомогал сильно, так что укладка вещей была для меня весьма утомительна и шла крайне медленно. Накануне отъезда я собрал вышеупомянутые бумаги и несколько рисунков, сложил их в пакет, завязал, запечатал и отправился к одному из банкиров, через которого чаще других получал деньги. Я объяснил ему, что, боясь потерять в пути некоторые довольно важные для меня бумаги и рукописи, я желаю оставить их у него.