Страница 46 из 100
...Приведённые данные ведут к выводу, что сношения папуасов в продолжение многих столетий с более цивилизованными малайцами совсем не имели БЛАГОПРИЯТНОГО влияния на первых, и ОЧЕНЬ СОМНИТЕЛЬНО, что соприкосновение в будущем с белыми будет иметь лучшие результаты.
Благодать, принесённая малайцами папуасам-ковиай, состоит в РАДЬЯХ, ТОРГОВЦАХ, ОГНЕСТРЕЛЬНОМ ОРУЖИИ и ОПИУМЕ; от европейцев они ещё к этому получат РЕЗИДЕНТОВ, МИССИОНЕРОВ, РОМ и т.д. и т.д.»
Не правда ли, в перечне приведены характернейшие черты капиталистической цивилизации, вне зависимости от её азиатской или европейской принадлежности: начальство (радьи), торговцы, колониальные власти, миссионеры, огнестрельное оружие, наркотики, алкоголь... Что ещё? Ах, да, есть и другое: грамотность, газеты, цивильная одежда, комфорт, бытовая культура и техника, машины и прочие блага цивилизации. Но ведь всё самое отвратительное предлагает цивилизация покорённым народам, а всё наилучшее — сравнительно немногим, имущим власть и капиталы, а также их прислужникам.
Всё это не просто общие рассуждения, а выводы, основанные на научных наблюдениях. Его недоброжелатели были правы, отмечая, что он не ограничивался исключительно научными исследованиями, как подобает специалисту. Мол, если уж занимаешься губками, то и продолжай это дело, углубляй специализацию, пока не станешь всемирным известным знатоком губок или ещё чего-нибудь.
А он был прежде всего человеком, которому небезразлична судьба других людей, остро переживающим бесчеловечность и несправедливость. Вот его записи после посещения малайских деревень:
«Здешние жители нехорошо обходятся с папуасскими детьми, которых покупают и выменивают в Папуа. Положение их не лучше рабства...
Отправился в хижину, где мои люди видели маленького папуасенка под хижиною вместе с козами. Я вошёл в хижину и увидел несчастное создание лет 2-х или 3-х с ужасно худыми ногами и руками. Мальчик при виде меня закричал и пополз. Ноги были изранены. Я приказал позвать хозяина и от гнева весь дрожал, трудно было стоять на ногах. Я сделал очень строгий выговор капитану Кильтай и намерен довести до сведения генерал-губернатора и просить защиты этих несчастных...»
Ирония судьбы: просить защитить покорённые народы — покорителей. Однако таков парадокс цивилизации: она способна творить и благо и зло. Человек, обретая могущество над природой и людьми, может употребить его по-разному. Как? Это зависит от того, каков этот человек. И ещё один парадокс цивилизации: она способна деформировать человеческую личность, низвести её до уровня сытого самодовольного животного или винтика государственного сверхмеханизма. В то же время она творит и выдающихся, замечательных, благородных полноценных людей. Беда только в том, что стандартная масса образованных посредственностей начинает определять или даже уже определяет дальнейший ход развития цивилизации и деградации личности. (Когда-то голос Маклая был услышан во многих странах, и подвигом его восхищались многие; теперь мысли и действия таких людей захлестнула пошлейшая лавина поп-культуры — массового бескультурья).
Но может быть, у Маклая были какие-то свои личные интересы выступать в защиту униженных и угнетённых? Как писал один современный не вполне добросовестный автор, может, Маклаю очень нравилось встречаться с влиятельными людьми, выступать в роли барона, друга царской семьи, знаменитого путешественника и султана Новой Гвинеи?
Но ведь этот русский учёный, которому приходилось обращаться за помощью к голландским властям, тем не менее, рискуя оскорбить и обозлить их, писал о безобразиях, творимых в колонии: «Голландия давно уже объявила западную часть Новой Гвинеи своим владением, но ничего не делает для того, чтобы туземцы там чувствовали себя в безопасности, могли заниматься мирным трудом. Нет, пожалуй, на нашей планете более несчастных людей, чем жители берега Папуа-Ковиай. Их когда-то здесь были тысячи, а теперь остались сотни, и если так будет продолжаться дальше, юго-западная Новая Гвинея останется совершенно безлюдной. Преступно со стороны общественности проявлять равнодушие к тем в высшей степени губительным беззакониям, которые я видел недавно своими глазами».
Самым замечательным образом его научные изыскания убедительно доказывали те же самые принципы гуманизма, которые он отстаивал из человеколюбия. И это не было подгонкой под желаемый ответ. Учёный доказывал единство рода человеческого, опровергая — на фактах, благодаря наблюдениям, анатомическим и антропологическим исследованиям — мнения тех, кто старался обосновать противоположное мнение. Таковых было подавляющее большинство. Они утверждали, что разные расы имели различное происхождение (полигенизм), и одни из них значительно обогнали в своём развитии другие, низшие.
О том, что в своих выводах Миклухо-Маклай опирался на убедительные факты и логику, свидетельствует в частности, письмо к нему одного из знаменитых учёных XIX века Томаса Гекели:
«Вы один восстали против целого легиона полигенистов, и я, свято веривший в полигенизм, признаю себя побеждённым. Ваши статьи по антропологии и этнологии папуасов разрушили всё, что я считал неопровержимым. Горько сознавать себя обезоруженным, но — да здравствует истина!»
Подобно всем великим мыслителям человечества, Миклухо-Маклай был мужественным рыцарем истины и справедливости. Таким был его принцип жизни.
По Малаккскому полуострову
Возвращение из Папуа-Ковиай прошло непросто. Возможно, сказалось физическое и психическое напряжение последнего месяца. Обострились сразу все болезни, началась лихорадка. На острове Амбоина пришлось лечь в госпиталь.
Его состояние признали критическим. Один из врачей, который в эти дни уехал из Амбоины, сообщил корреспонденту газеты, что известный русский натуралист Маклай умирает. Как часто бывает, тотчас родился слух, что Николай Николаевич скончался.
И на этот раз он опроверг газетные сообщения. Едва оправившись от «смертельной» болезни, поспешил в Богор, где в живописном местечке Ти-Панас находилось имение Джемса Лаудона, который к этому времени ушёл в отставку. Тяготы путешествия и болезни, казалось бы, должны были окончательно погасить вспыхнувшее чувство к Лючии. Но вышло наоборот. Он с возрастающим нетерпением ждал встречи с ней.
Не будем фантазировать о том, как в деталях прошла эта встреча и что конкретно происходило во время его примерно четырёхмесячного пребывания в имении Лаудонов. Учёный вновь ощутил свою непреодолимую привязанность к Лючии, и эта несвобода не тяготила его, а радовала. Ещё бы: на этот раз Лючия была более откровенна и менее сдержанна. Они много времени проводили наедине, на что деликатный Джемс Лаудон не обращал внимания. В один из вечеров они поклялись друг другу в верности и решили, что их судьбы должны в ближайшем будущем соединиться.
Всё это было всерьёз (по крайней мере, со стороны Миклухо-Маклая). Отправившись в Сингапур, чтобы готовиться к путешествию по Малаккскому полуострову, он не раз в дневнике упоминает Л. или Л. Л. (Лючию):
«9 декабря. Отправился утром в Сингапур, получил несколько писем и книг из Европы, но ни единого письма, которого ожидал из Богора. Горькое чувство несколько раз появлялось и надоедало мне...
16 декабря. Был великолепный заход солнца, который напомнил мне об обещании, обоюдно данном Л. Л. и М.М.
17 декабря. Воспоминание о Богоре наполняет меня иногда очень горьким чувством. Урок: не привязываться ни к кому и не верить в других...
22 декабря. Много думал о Л. и Богоре...»
Он понял, что Лючия клялась ему в вечной любви в порыве пылких чувств, но после его отъезда трезво рассудила, что ей неразумно было бы связывать себя супружескими узами с человеком, который постоянно рискует своей жизнью, болеет, лишён дома и мало-мальски приличного состояния (имея немало долгов), много времени проводит в трудных путешествиях и по взглядам своим едва ли не революционер.