Страница 87 из 94
— Я-то нашёл! — исходя брызгами, ещё больше взбеленился Раушенбах. — Я его указал и прошу одного: отдать мне Корфеля для допросов!
— А я тебя просил дать мне доказательства! — громкогласно прорычал фон Фельфен. — Ты их не нашёл, а значит, барон невиновен! Всё!
Перед отъездом Фельфен пригласил Корфеля к себе, поблагодарил за службу, угостил вином.
— Ответьте искренне на один вопрос, барон: псковский купец около месяца назад передал вам вместе с уздечками кошель с деньгами. За что вы получили деньги?
Барон смутился. Только теперь он понял, что за ним давно следят, лишь чудо, видимо, спасало его от дыбы и смерти.
— Он возвратил долг...
— А кому вы одалживали?
— Не я, а моя жена. Кому-то из своих родственников...
— А где живёт её родич? — не унимался магистр, надеясь поймать Корфеля на лжи.
Раушенбах прятался в приёмной, ожидая лишь знака, чтобы выскочить и схватить изменника.
— Я не знаю... В Новгороде, кажется...
Фон Фельфен тяжело вздохнул.
— Счастливой семейной жизни, барон. Завидую вам!
Корфель встал, поклонился и вышел. Отто Раушенбах, сжав кулаки, с ненавистью наблюдал из бойничного окна, как вор и негодяй садится на коня, бросает прощальный взор на замок и едет к воротам. От напряжения у Отто даже вздулись жилы на шее, он ударился головой о стену, видя, как барон выезжает за ворота и за ним опускается решётка. Большего отчаяния он в жизни не испытывал.
Глава десятая
ХАНСКОЕ ЯРМО
Не прошло и двух месяцев после возвращения Александра из Орды с ярлыком великого князя, сердце его ещё не успело оттаять, прижиться на новом месте — после шумного Новгорода Владимир казался тихим и заброшенным, — как объявилась новая напасть: новгородцы изгнали сына Василия, а призвали к себе младшего Ярослава, который сначала обольстил псковичей и был у них на княжении, а затем сговорил за себя и новгородцев. И те, как дети, тотчас отреклись от Василия, и на вече уже постановили звать к себе Ярослава.
— Собирай дружину, — бросил князь Шешуне. — Завтра выступаем!
— Куда? — не понял таинник.
— Пойдём на Новгород. Я возьму его, и они на коленях будут просить прощения у меня и сына!
Шешуня, хоть и выказал недовольный вид, но возражать не осмелился. Князь чуял вину перед сыном, оставив его в двенадцать лет одного, даже без материнской опоры, какую имел он. Дядья, пестуны, слуги родительской нежности и совета не заменят. Александр и новгородцам наказывал любить сына, а при любой ратной стычке он всегда придёт на помощь. И вдруг такое вероломство. Мало того что степняки свой хомут на русичей надели, каковой вольные граждане святой Софии ещё на себе не испытывали, так те решили ещё свой гонор выказать.
В тот же вечер во Владимир приехал Михалко, один из помощников посадника Анания, оказывавший ранее немало услуг и Шешуне. Он поведал, что виновником всего происшедшего стал сам посадник Ананий. Он обиделся на строптивого княжича, который упрекнул его как-то в нерадивости.
— Вы знаете, ваша светлость, что некоторые прачки устраивают свои колоды чуть ли не на улице, разводя грязь, а в базарных рядах скапливается столько отбросов, что вонища стоит жуткая. Княжич случайно туда зашёл с одним венецианцем, и последнего чуть не стошнило. Вот он и взъярился, и поделом, я считаю. При мне всё это случилось. Ананий обиделся, самолично снесся с Ярославом, убедил в приглашении нового князя и вече...
— Почему ты раньше нам обо всём не сообщил? — упрекнул его Александр.
— Я надеялся, Ананий образумится, убеждал его не заводить смуты, не навлекать на наш град гнева великого князя, которому мы все обязаны многими годами спокойной жизни, — гладко рек Михалко, открыто льстя Александру, — но он не послушал, обида заела...
У Михалки была в том своя выгода. Он давно зарился на место посадника и теперь решил подлить масла в огонь, дабы, использовав вражду между Ананием и великим князем, при помощи последнего исхлопотать себе начальственное место. И рассчитал столь тонко, что не ошибся.
Через день владимирская дружина стояла у новгородских ворот. Шешуня передал им требование князя: выдать Анания как зачинщика всей смуты, иначе князь приступом возьмёт город и не пощадит никого.
Архиепископ Далмат и тысяцкий Клим пришли на переговоры с Александром, взывая к его милосердию и защищая Анания, но князь остался непреклонен.
На вече весь народ встал за Анания, отказавшись его выдавать.
О том сообщили Александру. Новгородцы вооружились, готовые стоять насмерть. Не спешил штурмовать крепостные стены и великий князь. Он сам укреплял их, строил ловушки и хорошо понимал, какие усилия надобно затратить, чтобы преодолеть их и войти в город. Волновались и новгородцы, хорошо зная упорный нрав князя и его хитрый ум. Уж если чего герой Невский задумал, то исполнит и своего добьётся. Ананий несколько раз порывался покинуть город, чтобы сдаться князю, но стражники его не выпустили.
Три дня и три ночи град и осадившие его ратники томились в молчаливом ожидании. Сам Ярослав, едва узнав, что старший брат спешит с дружиной на Новгород, улизнул обратно в Псков, не желая обнажать против него свой меч. Трое суток город не спал, ожидая штурма и беспощадной мести князя. Ананий извёлся, понимая, что из-за него прольётся много крови, не раз пожалел, что затеял эту перемену с князьями.
Александр придумал, как проникнуть в Новгород: одна часть стены стояла на песчаном грунте, и можно было легко устроить подкоп. Но, выстроив дружину и взглянув в настороженные, задумчивые глаза ратников, он опечалился. Дружинники воевать не хотели. И с таким настроением они дай-ка потерпят ещё поражение. Вот уж хлебнёт он позора!
— Сходи к новгородцам, — проговорил Шешуне на четвёртый день князь. — Скажи, что я сохраню жизнь Ананию, если новгородцы изберут себе другого посадника.
Шешуня уже от себя добавил, что князь хотел бы видеть посадником Михалку. Бояре, напуганные тем, что Александр сядет в долгую осаду, перекроет все торговые пути, измором заставит их подчиниться, согласились и на это, а Ананий с радостью отказался от посадской шапки.
Возвратив на трон Василия, Александр поспешил домой, ибо жена благополучно разродилась дочерью, которую князь назвал Евдокией. Он ожидал сына и даже расстроился.
— Я ещё рожу тебе сына, — прижимая его руку к своей щеке, прошептала она. — И он будет достоин тебя.
— Да, всё так и будет!
Её большие, с затаённой душевной тоской глаза, её нежность точно облаком накрывали князя, и он даже забросил охоту, проводя иногда по целому дню с женой, чего раньше никогда не наблюдалось.
— Меня будто пришили к бабьему подолу! — усмехаясь, удивлялся он сам себе. — Вот уж оказия, так оказия!
Но не прошло и трёх месяцев, как из Новгорода прискакал встревоженный гонец. Шведы, финны и немцы вторглись в пределы новгородские, но сжигать и сметать грады да поселения не стали, а начали строить на берегах Нарвы свою крепость, словно бросая русичам вызов. Александр, вспомнив о брате Андрее, поступившем на службу к Биргеру, помчался в Новгород, взяв с собой и митрополита Кирилла. Шведов наверняка подбил Андрей, и великому князю не терпелось с ним свидеться в честном бою, дабы тот не позорил их род.
Однако иноземцы, узнав о приближении великого князя, бросили недостроенную стену с домами и ушли. Дружина повеселела: опасность миновала, и можно возвращаться домой. Но Александр двинулся дальше, дошёл до Копорья, пограничной крепости. За ней простирались земли литов и финнов.
— Зачем мы сюда пришли? — недоумевая, спросил митрополит Кирилл. — Коли нет ворога, можно и вернуться.
— С чем возвращаться? — не понял Александр. — Они над нами посмеялись, а мы, утеревшись да несолоно хлебавши, им в том потворствовать будем? Завтра им снова вздумается на наших землях поплотничать. И послезавтра. А мы так и станем за ними с лаем, как псы, носиться да отгонять? Нет уж!