Страница 64 из 94
Перед выходом из Пскова Александр помолился в храме Святой Троицы, призывая Господа помочь ему. Андрей, находясь рядом с братом, видел, с каким усердием тот крестился, жарко отбивая поклоны. Потом они выехали. Начинался апрель. Ещё жарче пригревало солнце, снег с такой страстью искрился и слепил глаза, точно угрожал самому светилу.
Вторгнувшись в ливонские пределы, Ярославич выставил вперёд заградительный полк, остальные отряды отпустил на добывание еды, призвав воевод действовать скоро, без стеснений, но и без варварства. Сам же князь с Андреем и его дружиной остался на берегу Чудского озера, распорядившись зажарить на обед двух сомов.
— Так ты всё же считаешь, что они выйдут к нам навстречу? — с тихой улыбкой спрашивал Андрей, сидя в шатре с братом.
— Выйдут, — уверенно подтверждал Александр. — Я знаю нрав великого магистра: он нетерпелив и самоуверен. От себя никуда не денешься.
— А каков ты сам, ведаешь? — неожиданно заинтересовался сын Утяши.
— Как не ведать про себя-то, — ожидая рыбу и доев кусок ржаной краюхи с мёдом, отозвался новгородский князь, раздумывая о своём. — Вспыльчив бываю без меры, обидчив, и гордыни хватает, как у всех, но в последнее время чаще прислушиваюсь к рассудку. Так-то надёжнее...
— А мне думалось, что человек меньше всего знает самого себя, — негромко произнёс Андрей. — Вроде бы сам Сократ о том же говорил...
Александр с любопытством посмотрел на брата: «А он не глуп, вовсе не глуп».
— Кто тебе рассказывал о Сократе?
— Один монах во Владимире. Там тоже есть учёные люди, не только в Новгороде...
И снова тихая полуулыбка, полуусмешка. Даже не на губах, а в зелёно-серых, чуть раскосых кошачьих глазах.
«Уж он-то никогда не вспылит и открыто не выскажет обиду и тем опаснее как недруг, а большой дружбы у нас, видать, не получается... И вряд ли уж выйдет...»
Александр хотел сказать Андрею, что не стоит доверяться только одному мнению, даже если оно принадлежит Сократу, ибо тот сам любил повторять максиму: всё подвергай сомнению, но в шатёр вбежал воин, из рассечённого плеча, которое он зажимал рукой, сочилась кровь.
— Ваша милость, передовой полк, высланный на заграду, разбит, а несметная рать крестоносцев движется сюда, их боле...
Он вдруг задёргал ртом, точно слова все кончились и неоткуда их было взять, молоденькое, ещё безусое лицо его побелело, и он рухнул наземь.
Всё произошло столь неожиданно, что братья не сразу пришли в себя. Александр опомнился первым, выскочил из шатра, приказав трубить тревогу. К счастью, многие отряды, искавшие продовольствие, уже возвратились, и ещё оставалось время подумать, как встретить божьих воинов.
Вскоре на горизонте показалось войско крестоносцев. Оно шло в виде клина: вонзаясь в гущу неприятеля, рассекало его надвое, а дальше по частям уничтожало. Но воевода Миша, подъехавший к Александру, выразился ещё точнее:
— Свиньёй идут: голова маленькая с тупым пятачком, а бока широкие...
И все с ним согласились. Впереди, подобно молоту, дробившему всё, что попадалось на пути, неспешно следовали тяжеловооружённые всадники, сверкая на солнце броней доспехов. А дальше, разрастаясь вширь, тянулись лёгкие конники и вовсе пешцы, которые по умыслу ливонского полководца должны были добивать остатки разбитого противника. По уму вроде складывалось ладно.
«Но ведь то их ум, а не наш», — заметил про себя старший Ярославич.
Несколько мгновений новгородские воеводы молча наблюдали за уверенным шествием ливонцев. Затрубили в их рядах трубы, ударили барабаны.
— Ну что, не посрамим, други мои, святой Софии и наших матерей, верующих в нашу победу! — воскликнул громовым голосом Александр, перекрыв разом вражий вой труб. — Постоим за святую Русь!
— Постоим! Не посрамим, княже! — отозвались воеводы. — Умрём, но не посрамим!
Для лобового столкновения с ливонцами князь выставил лучший новгородский полк с прежними богатырями, в числе которых были Гавриил Алексии, Яков Половчанин, Сбыслав Якунович, Савва и другие герои.
— Они будут наседать, а вы понемногу отступайте назад, мы же с князем Андреем обойдём их с боков и начнём разрубать эту «свинью». Как только протрубят наши рога, начинайте наступать, тогда задние поневоле начнут давить передних, — вразумлял Ярославич воевод и тысяцких.
Крестоносцы, завидев русские рати, даже ускорили свой ход, собираясь с ходу начать битву.
«Вот это уж глупо, — подумал про себя Александр. — Мы не собираемся показывать вам спины, а часть сил отняла дорога, и долго вы не продержитесь, господа бароны!»
Оставалось полверсты между двумя ратями, когда взревели немецкие трубы, засверкали мечи, опустились забрала. Ещё через мгновение заскрежетала битва. Полк, встретивший тяжёлых конников, потихоньку отступал, и те с удвоенной энергией рвались вперёд, принимая это за свою победную поступь. Но почти в середину с двух сторон неожиданно врезались русские полки и начали расчленять вражескую рать. Вскоре русичи облепили всё чёрное тело «свиньи», выщипывая из её крайних рядов одного за другим ратников.
Звонко затрубили русские рога. Отступавшая дружина новгородцев прекратила отход и начала медленно наседать на крестоносцев. Уже одного этого было достаточно, чтобы задние ряды стали наседать на передние, а ещё через время возникли паника, неразбериха и давка, ибо тяжёлые конники тут же попятились, а кони позади дыбились и били копытами самих рыцарей.
Прошло чуть более получаса с начала битвы, как ливонская рать вся содрогнулась и устремилась назад по льду Чудского озера. Жаркий весенний день истончил лёд, где-то посредине раздался треск, и первый божий воин ухнул под воду вместе с конём. Скакавшие за ним уже не могли остановиться и угодили за ним следом. А те, кто успел всё же попридержать коней, были сбиты летевшими за ними. От русских дружинников требовалось лишь без устали косить ворогов.
Лед быстро окрасился кровью. Крестоносцы уже не сопротивлялись, поднимая вверх руки и прося вызволить их из груды барахтающихся коней и мёртвых железнобоких. Гавриил Алексия подвесил свой меч и начал вытаскивать рыцарей, разоружая их и выстраивая первую колонну пленных.
Сражение заканчивалось. Теперь уже корелы, ижорцы, ладожане, имея лёгкие доспехи, добивали на льду непокорных крестоносцев или гнали их в открывшиеся полыньи.
Александр, устав молотить обезумевших ливонцев, выехал на берег, ибо лёд стал трещать и в прибрежных местах да солнце, клонясь к закату, уже набрасывало вечернюю тень на залитое кровью озеро. К брату подъехал и князь Андрей, оглядел побоище. Лишь двум десяткам железнобоких удалось миновать все преграды, оторваться от погони и унести ноги. Погоню первый Ярославич посылать не стал, но и вошедших в раж корелов, ладожан да ижорцев, больше всех натерпевшихся от разбоя божьих воинов и с азартом добивавших их на Чудском льду, останавливать не торопился. Им тоже хотелось отличиться, привести в родные места пленных да выставить на потеху всему народу, а потому малая сеча не затихала, стон и вопли несчастных крестоносцев ещё доносились отовсюду.
Корфелю не повезло. Он не попал в число сбежавших и спасшихся, хотя, видя, как они ловко удирают, сам был готов вскочить на коня и помчаться следом, ибо больше всего тревожился за Всеславу: как она, будучи на сносях, переживёт известие о том, что барон не вернулся. Утешало одно: за неделю до выступления он успел сундучок с деньгами спрятать в надёжном месте. Перед отъездом он принёс Всеславе два тугих кошеля, их ей надолго хватит. Барон шёл в передней колонне и завяз в общей свалке. Алексия его и вытащил оттуда.
— Ну вот, а ты говорил не придут, — усмехнулся на сей раз старший Ярославич, глянув на притихшего Андрея.
Тот не ответил. Да и что отвечать, коли удача точно с неба спустилась и старший брат снова героем вернётся во Псков и Новгород. И все последующие годы Андрею придётся жить в тени этой славы, пережидая её. А как переждёшь, коли брат всего на десять лет старше? Когда он закончит свои земные дни, то и Андрею будет не до подвигов.