Страница 36 из 94
Она говорила, медленно роняя слова, и каждое из них давалось ей с трудом, но голос её обладал такой силой и убеждённостью, что воевода даже не пытался ей возражать. Но, едва договорив, княгиня вдруг почувствовала страшную боль в висках, ей даже показалось, что тонкая кожа вот-вот лопнет и хлынет кровь. В глазах потемнело. Не в силах больше стоять, Феодосия опустилась на лавку, попыталась дотянуться до глиняного кувшина с ландышевым отваром. Но не смогла. Гундарь сам наполнил ей чашу и подал. Правительница сделала несколько глотков, поморщилась от горечи. В последнее время с ней часто такое случалось. Через мгновение боль отступила.
— Так я могу на тебя рассчитывать? — помолчав, спросила княгиня.
Она подняла на него свои тёмно-карие миндалевидные глаза, горящие на тонком белом лице, и воевода смутился от этого бесстрашного взора. И не смог ей отказать.
— Я подыщу таких людишек, ваша светлость, — поклонился воевода.
Глава двенадцатая
ПОСЛЕДНЯЯ ВЕСТЬ ВОЛХВА
Утяша, покормив и уложив маленького Андрея (так она по просьбе Ярослава назвала первенца, которого зачала в первую же брачную ночь), оставила с дитём свою кормилицу Анну. Та саму её нянчила, несмотря на молодые годы. Впрочем, сколько их минуло, она попросту не помнила: может, двадцать пять, а может, тридцать. Полнотелая хохотушка, с большой грудью и бесстыдными зелёными глазами, способная своей лаской возбудить и мертвеца, она тем и снискала покровительство мордовского властителя, который только с ней и мог ощутить себя ещё жеребчиком, а не смердящим мерином. При этом она и Утяшу любила, как родную, и по-матерински пеклась о ней, а ныне с первых же дней привязалась и к её младенцу.
Новгородский князь уехал три месяца назад, пообещав, что как только царевна родит и малыш встанет на ноги, он заберёт их к себе в Переяславль.
— А почему мне сразу нельзя с тобой? — чуть не плача, спрашивала его «младшая княгиня».
— Ну куда ты поедешь с таким пузом? — сердился Всеволодович. — Нам полторы недели скорой рысью нестись до моей вотчины, вплавь переходить бурные реки, пробираться сквозь леса и чащобы, спать на сырой земле, а то и в седле. Не есть, не пить. Хочешь ребёнка угробить? Тогда собирайся!
Утяша угомонилась, а князь, дабы успокоить её, отложил свой отъезд ещё на неделю. Но едва он засобирался в дорогу, как она снова запричитала:
— Ты меня не бросишь?
— Если родишь сына, поглаживая её круглый живот, улыбнулся завоеватель.
— А если родится дочь?
— Всё равно не брошу, — усмехнулся Ярослав, прижав её к себе. — Но ты теперь жена князя, а значит, должна научиться терпению, уметь ждать, даже очень долго, и не плакать. Я всё равно приеду или пришлю за тобой своих людей, потому что мне с тобой хорошо...
— Я люблю тебя, — страстно прошептала она. — Я с ума сойду, если ты не вернёшься!
— Я вернусь за тобой.
Он поцеловал её. За те два года, что князь провёл рядом с ней, он сам не заметил, как прилепился к Утяше. Даже стал злиться на себя за эту телячью привязанность. Его с детских лет приучали к седлу, мечу и сулице, а с семи лет отец уже брал его в боевые походы. Едва повзрослел, тотчас женили, и желания его в том не спрашивали. Потому и пылкую любовь да нежность узнать он не успел, хоть невеста ему и понравилась. Худенькая, волосом светлая, а глаза чёрные насквозь прожигали. Даже робел первое время, когда с ней в постель ложился. Руки холодные, а губы огнём пылают. Это и принял за любовь. А какая она ещё бывает, если б кто-нибудь подсказал. Да и раздумывать было некогда, началась ратная жизнь, и видеться с женой приходилось раз в год, а то и в четыре. Но долгая разлука вскармливала любовь. Только встретившись с Утяшей, князь неожиданно для себя понял, что то была не любовь, голод желания.
А тут вдруг он обнаружил, что ему самому нравится целовать Утяшу, ощущать запах её тела, чего он давно уже не испытывал к внучке половецкого хана. Ему доставляло нечаянную радость её гладить или просто любоваться ею, слушать её глупую болтовню. Он начинал даже волноваться, когда она подолгу не показывалась. Князь мог часами валяться с ней на ковре, позволять молодой жене разглядывать свою наготу и рассказывать о боевых шрамах. Утяша замирала, утирала слёзы, слушая о его сечах. В Ярославе вдруг проснулась неуёмная нежность, о которой он раньше и не подозревал. Точно сам не ведал, что может быть не только грубым, диким, безумным, но и трепетным, ласковым.
За полгода гостевания у Пургаса — часть своей дружины и знамёна брата Георгия спустя неделю он отослал в Переяславль и Владимир — Всеволодович столь многое узнал о себе, что эти знания потрясли его. Он даже не пошёл войной на соседнее племя элов, с которыми спешно затеял вражду мордовский правитель, заручившись поддержкой русичей. Князь остался с Утяшей. Отправился с ней в лес по малину да храбро защитил её от сластёны медведя, схватившись с ним и пропоров ему брюхо.
Феодосия, чуть не по её, мгновенно выказывала свой дикий нрав и долго не прощала обиды, сама не понимая того, сколь князь отзывчив на ласку. Утята и доказала, что из него можно верёвки вить и всю хмурость перетапливать в нежный ручеёк. Вот он и журчал, не в силах от неё оторваться.
Не успел Ярослав уехать, Утята побежала к старой гадалке Олле, жившей одиноко в лесной избушке.
— Скажи, он вернётся или нет? Он заберёт меня в свой Яславль? — потребовала она. — Вот! — царевна подала ей красный кушак, которым Ярослав подпоясывал свой кафтан. Олле взяла его, обнюхала, развела огонь, вскипятила отвар из семи заповедных камней, потом бросила туда пояс. Встала на колени перед дымящимся котлом, закрыла глаза, забормотала, покачиваясь в такт своим странным словам, значение каковых Утяша не понимала. Она, замерев, не сводила глаз с гадалки.
Прошло полтора часа. Старая Олле неожиданно затихла и повалилась на пол. Через несколько мгновений она поднялась, тяжело дыша, присела на старую кошму. Её выцветшие глаза слезились и губы тряслись от страха.
— Он заберёт меня к себе? — дрожа от волнения, вымолвила Утяша.
— Ты должна взять сына и немедля бежать отсюда, — раскуривая свою длинную трубку и понемногу успокаиваясь, хрипло выговорила Олле.
— Ярослав хочет снова напасть на нас?
— Он тут ни причём. Я узрела женский лик, и чёрный дым исходил от него. Скорее всего, кто-то обо всём донёс жене князя, а она из древнего рода диких кочевников. Такие не прощают измен. Она послала своих слуг убить тебя и твоего сына. С князем же твоим ничего не случилось, он только о тебе и думает...
Утяша расцвела, словно и не слышала никаких угроз.
— Ты разумеешь, что я тебе присоветовала? — рассердилась гадалка.
— А что я должна разуметь?
— Я сказала, чтоб ты, не теряя времени, забрала своего сыночка и уехала вниз по реке к своему дяде! — с трудом сдерживая нетерпение, вымолвила Олле. — Там тебя никто не найдёт. И никому не говори, куда ты уедешь. Никому! Иначе эти люди сыщут тебя и там.
— А что я содеяла плохого?
— Ты причинила боль старшей княгине, у них не принято иметь много жён! Их Бог этого не разрешает. Её таинники уже близко, тебе надо уезжать немедленно.
Только теперь до юной жены Ярослава дошёл смысл сказанного, и лицо её окаменело.
— Но мой отец нас обручил...
— Твой отец спасал наше царство от гибели. И по нашим обычаям можно иметь несколько жён. Там же, откуда пришёл твой наречённый, это запрещено верой. Но он князь и, наверное, может нарушить запрет, я не знаю. Ведаю, что Ярослав любит тебя.
— Он сказал, что либо сам приедет, либо пришлёт за мной своего человека, а как я узнаю, что Ярослав прислал за мной, если я никому не скажу, куда уеду? — растерянно пробормотала она.
— Я буду знать, где ты.
На лице Утяши вспыхнула горестная гримаса.