Дар орла

Все сразу стали очень внимательными и, переглянувшись, посмотрели на меня.

– Они встречаются в сновидении, – драматическим тоном сказала Ла Горда.

Хосефина глубоко вздохнула. Она казалась воплощением нервозности. Ее тело непроизвольно тряслось. Паблито уложил ее на пол, лег на нее и стал энергично дышать диафрагмой, заставляя ее дышать в унисон с ним.

– Что он делает? – спросил я Ла Горду.

– Разве ты не видишь? – резко ответила она.

Я прошептал, что понимаю, что он хочет ее расслабить, но эта процедура для меня внове. Она сказала, что Паблито передает Хосефине энергию, поместив среднюю часть тела, где у мужчин ее избыток, напротив матки Хосефины, где женщины хранят энергию.

Хосефина села и улыбнулась мне. Она выглядела совершенно расслабленной.

– Я действительно все время встречаю Элихио, – сказала она. – Он ждет меня каждый день.

– Как получилось, что ты никогда об этом не говорила? – спросил Паблито недовольным тоном.

– Она говорила мне, – вмешалась Ла Горда, а затем принялась пространно объяснять, как много значит для всех нас доступность Элихио. Она добавила, что ожидала от меня знака, чтобы передать слова Элихио.

– Не ходи вокруг да около, женщина, – закричал Паблито. – Скажи нам, что он говорил.

– Эти слова не для тебя! – воскликнула Ла Горда.

– Для кого же они тогда? – спросил Паблито.

– Они для Нагваля, – указала она на меня.

Ла Горда извинилась, что повысила голос. Она сказала, что все, что говорил Элихио, было сложным, загадочным, и она не может в этом разобраться.

– Я просто слушала его; это все, что я могла делать – слушать его.

– Ты хочешь сказать, что тоже встречала Элихио? – спросил Паблито голосом, в котором была смесь нетерпения и злости.

– Да, – ответила Ла Горда почти шепотом. – Я не могла об этом говорить, потому что я должна была ждать его.

Она указала на меня, а затем толкнула меня обеими руками. Я потерял равновесие и шлепнулся набок.

– Что это такое? Что ты с ним делаешь? – спросил Паблито очень сердито. – Это что – проявление индейской любви?

Я повернулся к Ла Горде. Она сделала знак, чтобы я успокоился.

– Элихио сказал, что ты – Нагваль, но ты не для нас, – сказала Хосефина.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Я не знал, как воспринимать заявление Хосефины. Я ждал, пока заговорит кто-нибудь еще.

– Ты чувствуешь облегчение? – испытующе спросила меня Ла Горда.

Я сказал им, что у меня вообще нет никакого мнения. Они выглядели ошеломленными детьми. У Ла Горды был вид хозяйки церемонии, которая крайне недовольна.

Нестор поднялся и посмотрел на Ла Горду. Он сказал ей что-то на языке масатек. Это звучало как приказание или просьба.

– Расскажи нам все, что ты знаешь, – продолжал он по-испански. – Ты не имеешь права играть с нами и держать при себе нечто столь важное.

Ла Горда запротестовала. Она сказала, что утаила все, что знала, по просьбе Элихио. Хосефина кивком подтвердила ее слова.

– Он говорил все это тебе или Хосефине? – спросил Паблито.

– Мы были вместе, – сказала Ла Горда едва слышным шепотом.

– Ты хочешь сказать, что вы с Хосефиной были вместе в сновидении? – у Паблито перехватило дыхание. Удивление в его глазах соответствовало тому потрясению, которое, казалось, испытали и остальные.

– Что в точности сказал Элихио вам двоим? – спросил Нестор, когда прошел шок.

– Он сказал, что я должна попытаться помочь Нагвалю вспомнить левую сторону, – сказала Ла Горда.

– Ты понимаешь, о чем она говорит? – спросил меня Нестор.

Было бы невероятно, если бы я понимал. Я сказал, чтобы они обратились за ответом к самим себе. Но никто из них не высказал никаких предположений.

– Он говорил Хосефине и другие вещи, которых она не может вспомнить, – сказала Ла Горда. – Поэтому мы действительно в затруднении. Элихио сказал, что ты определенно Нагваль и что ты должен нам помочь, но что ты не для нас. Только вспомнив свою левую сторону, ты сможешь взять нас туда, куда мы должны идти.

Нестор заговорил с Хосефиной отеческим тоном, побуждая ее вспомнить, что именно сказал Элихио. Он мягко настаивал на том, чтобы она вспомнила что-то, что, видимо, было каким-то кодом, поскольку никто из нас не видел в этом никакого смысла. Хосефина моргала и корчила рожи, как если бы на нее давил тяжелый груз, – она и в самом деле выглядела как тряпичная кукла, которую расплющили. Я с тревогой наблюдал.

– Я не могу, – сказала она наконец. – Когда он со мной разговаривает, я знаю, что он говорит, но сейчас я не могу вспомнить. Не выходит.

– Не помнишь ли ты каких-нибудь слов? – спросил Нестор. – Просто каких-нибудь отдельных слов?

Она потрясла головой.

– Нет, – сказала она через секунду.

– Какого рода сновидениями ты занимаешься? – спросил я.

– Только теми, которые знаю, – бросила она.

– Я рассказывал тебе, как я делаю свои, – сказал я. – Теперь расскажи мне о своих.

– Я закрываю глаза и вижу стену, похожую на плотный туман; там меня ждет Элихио. Он проводит меня сквозь нее и, наверное, показывает мне всякие вещи. Я не знаю, что мы делаем, но мы что-то делаем вместе, а затем я возвращаюсь и забываю увиденное.

– Как случилось, что ты пошла с Ла Гордой? – спросил я.

– Элихио велел мне взять ее, – сказала она. – Мы вдвоем подождали Ла Горду и, когда она вошла в сновидение, схватили ее и протолкнули сквозь стену. Мы делали это дважды.

– Как вы схватили ее? – спросил я.

– Не знаю, – сказала Хосефина. – Но я подожду тебя в твоем сновидении, и тогда ты узнаешь.

– Ты можешь схватить любого? – спросил я.

– Конечно, – ответила она, улыбаясь. – Но я не делаю этого, потому что это не нужно. Я схватила Ла Горду, ибо Элихио говорил мне, что ему нужно ей что-то сказать, поскольку она более здравомыслящая, чем я.

– Тогда Элихио говорил тебе то же самое, Ла Горда, – сказал Нестор с непривычной твердостью.

Ла Горда сделала необычный жест, пожимая плечами и поднимая руки над головой.

– Хосефина рассказала тебе, что происходило, – сказала она. – Я не могу вспомнить. Элихио изъясняется на другой скорости. Он говорит, но мое тело не понимает его. Нет. Мое тело не может вспомнить, вот в чем дело. Я лишь знаю, что он сказал, будто Нагваль, который здесь, вспомнит и возьмет нас туда, куда нужно идти. Он не мог сказать больше, потому что было мало времени. Он сказал, что кто-то, но я не помню, кто именно, ждет меня.

– Это все, что он сказал? – наседал Нестор.

– Когда я увидела его вторично, он сказал, что все мы должны будем вспомнить свою левую сторону, рано или поздно, если мы хотим попасть туда, куда нам надо идти. Но вот он должен вспомнить первым.

Она указала на меня и опять толкнула, как и раньше. Сила ее толчка заставила меня покатиться, как мяч.

– Зачем ты это делаешь, Ла Горда? – спросил я недовольно.

– Я пытаюсь помочь тебе вспомнить, – сказала она. – Нагваль говорил, что тебя надо время от времени толкать, чтобы ты встряхнулся.

Совершенно внезапно Ла Горда обняла меня.

– Помоги нам, Нагваль, – попросила она. – Если ты этого не сделаешь, нам лучше умереть.

Я был близок к слезам, но не столько из-за них, сколько потому, что что-то боролось внутри меня. Это было что-то такое, что все время прорывалось наружу с тех пор, как мы посетили этот город. Мольба Ла Горды разрывала мне сердце. У меня опять начался приступ чего-то похожего на гипервентиляцию. Я весь покрылся холодным потом. Затем мне стало плохо. С исключительной добротой Ла Горда ухаживала за мной.

Верная своей тактике выжидания, Ла Горда не хотела обсуждать наше совместное видение в Оахаке. Целыми днями она оставалась замкнутой и решительно незаинтересованной. Она не собиралась обсуждать и то, почему мне стало плохо. Так же поступали и остальные женщины. Дон Хуан обычно подчеркивал необходимость дождаться наиболее подходящего времени для того, чтобы выпустить то, что мы держим.