Страница 5 из 43
При всей кажущейся понятности текстов древнерусских летописей иногда смысл слов или словосочетаний ускользает от исследователя, так как на протяжении веков значение их изменялось, а некоторые слова выходили из употребления. Так, выражение «написал летописец» воспринимается сегодня однозначно как творческая деятельность автора, создавшего оригинальное произведение, а в далекие времена словом летописец называли и само произведение и переписчика26.
Лексическая группа со значением «разведка, разведывательная деятельность» встречается в летописях спорадически, когда затрагиваются отдельные вопросы военного искусства, когда повествуется о ходе боевых действий и неизбежно возникает необходимость получения сведений о противнике. Информация о поражениях, постигавших древнерусских князей, излагается не всегда, а в ряде случаев указывается на ее отсутствие.
Некоторые слова, характеризующие понятие «разведка», при описании одних и тех же событий встречаются во многих летописях, тогда как другие присутствуют только в одной, составленной в определённом месте. Далеко не все моменты разведывательной деятельности князей отражены в каждой летописи, отдельные эпизоды отечественной истории иногда просто опускались. Отсюда и отсутствие слов, составляющих эту лексическую группу. В настоящей работе к исследованию привлекаются прежде всего самые ранние дошедшие до нас летописи – Новгородская харатейная (список XIII в.), Лаврентьевская (пергаменная рукопись по списку 1377 г.) и Ипатьевская, датируемая концом 1420-х годов – около 1425 г. Московская и Никоновская летописи датируются XVI веком.
Удельный вес древней славяно-русской переводной письменности27 в общем количестве древних письменных памятников XI–XIV вв., дошедших до наших дней, чрезвычайно высок. Так, из 1493 рукописей, названных в «Предварительном списке рукописей XI–XIV вв., хранящихся в СССР»28, «…меньше 1 % составляют памятники оригинального русского происхождения и содержания; 90, если не 99 % всего, чем мы располагаем в области древней славяно-русской письменности, это памятники, переведённые с различных иных языков, или переделки таких переводов самими славянскими книжниками. Значит ли это, что оригинальной древнерусской литературы не существовало? Нет, конечно! Но целый ряд общественных условий не способствовал сохранности оригинальной литературы и, наоборот, мог содействовать более надёжному сбереганию памятников письменности переводной, поскольку эти последние в значительном большинстве принадлежали к литературе культовой, или конфессиональной, чем в глазах носителей средневекового мировоззрения определялось и преимущественное значение рядом с произведениями светскими по содержанию и оригинальными по происхождению»29. Некоторые переводные произведения относятся к ранним памятникам, дошедшим до нашего времени с XI–XII вв. Подавляющее большинство древнеславянских переводов произведено было с греческого языка и с латыни, реже – непосредственно с древнееврейского. Их можно разделить на переводы канонического, традиционного содержания, характерные для всей средневековой церковно-религиозной письменности, и на переводные произведения, так называемого «светского» содержания и стиля, не имеющие прямого отношения к религии.
Изучение рукописной традиции славянских текстов ветхозаветных частей Библии учёными XIX века показало, что вплоть до конца XV века на славянском (древнерусском) языке не существовало полного свода ветхозаветных библейских книг30. Собирание такого свода связано с деятельностью новгородского архиепископа Геннадия. По его почину и под его руководством были собраны и обработаны все ранее имевшиеся на Руси славянские тексты библейских произведений. Этот свод получил название Библии Геннадия 1499 г. До этого времени имелись лишь части отдельных ветхозаветных книг, различавшиеся по своему целевому назначению и по текстологическим особенностям31. Из них были известны так называемые паремейники (или паремийники) – сборники отрывков из Ветхого Завета, которые читались во время совершения литургии или вечерни в православных церквах и получили название «паремий», т. е. притчей, по наименованию одной из самых популярных ветхозаветных книг – Притчи Соломоновы. В греческой церковной практике аналогичные сборники называются Профитологии, т. е. Книги пророков32.
Вторую группу текстов древнеславянских переводов ветхозаветных книг составляют списки так называемых толковых редакций, в которых тексты ветхозаветных произведений, преимущественно пророческих, сопровождаются толкованиями, составленными раннехристианскими и византийскими богословами33.
Еще одну группу древнеславянских переводов ветхозаветных книг составляют списки, которые иногда называют четьими, или которые именуются также хрониками. Эти переводы не предназначались ни для чтения в церкви во время богослужений, ни для богословского истолкования. Это были по преимуществу тексты ветхозаветных произведений, в которых содержались эпические или хроникальные повествования, представлявшие интерес для читателей своей познавательной стороной, так как являлись канвой для изложения событий мировой истории. В названную группу входили Пятикнижие Моисея, книга Иисуса Навина, книга Судей, книга Руфь, книги Самуила, именуемые в византийско-славянской традиции Первой и Второй книгой Царств, книги Царей, соответственно получившие у славян название Третьей и Четвертой книги Царств; к этому перечню присоединялись также книга Есфирь и книга Даниила34.
С хронографическими списками библейских книг по своему практическому назначению сходны во многих своих чертах и списки так называемой Палеи, в которой изложение ветхозаветных рассказов перемежается с их символическими истолкованиями и с отрывками апокрифических легенд35. Палеи (от греческого παλαιὰ ‘древняя’) принято подразделять на два типа: палея толковая и палея историческая, иначе – хронографическая36.
Переводчики, работая над библейскими текстами, нередко переводили иноязычный текст слово в слово, не заботясь о точности передачи смысла оригинала, и таким образом искажая его. В других случаях переводчики стремились осовременить тексты, используя слова, доступные для понимания окружающих их людей. Происходило развитие и лексическое пополнение отечественного языка, в том числе и понятийного поля «разведка». Одновременно авторы переводов стремились избежать большой смысловой нагрузки, падающей на одно слово, которое становилось многозначным, то есть «слишком много выражало». Тогда происходило переосмысливание слов.
Отдельные слова, относящиеся к разведке, разведывательной деятельности, в древнеславянских переводах существуют как бы изолированно от разведывательной лексики в летописных сводах. И наоборот, «пересечение», то есть наличие одноименной разведывательной лексики как в древнерусских летописях, так и в древнеславянских переводах, – скорее исключение, чем правило.
В древнерусских источниках встречаются слова для обозначения процесса разведки, представленные глаголами соглядати, разглядати (розглядати), ведати, пытати, лазучити, созирати (съзирати, ззирати), а также существительными в значении ‘разведка’ – посок, рассочство (росъсочьство), пытанье, разгляда (розгляда), разглядание (розглядание).
Для обозначения лиц, занимающихся разведывательной деятельностью, использовались существительные просок, рассок (расок, росок), рассочник (росочник), соглядатай, съглядатель, соглядникъ (съглядникъ), сзоратай, прелагатай, лазука, лазутчик.
Группа лиц, посылаемых в разведку, называлась сторожа, которая могла состоять из небольшого количества воинов. Люди же, от которых можно было получать сведения разведывательного характера, именовались таль, язык, кощей, колодник, полоняник, гость.