Страница 6 из 18
Она, несомненно, испытывала к Жану то же самое уважение, которое любая шлюха совершенно естественным образом испытывает к настоящему развратнику противоположного пола. Она подчинялась Дюбарри тем более охотно, что он, человек умный и обходительный, обладал среди прочих своих достоинств даром удовлетворять женщину: он подходил Жанне, как одна краска совпадает по колеру с другой, или как одна нота гармонично сочетается с другой делая благозвучным аккорд. Однако эта «симпатия» не смогла помешать, в октябре 1765 года, разрыву отношений между Жанной и Дюбарри.
В последовавшие за этим дни молодая женщина с радостью надела траур по своему учителю галантных дел. Дюбарри делал вид, что не замечает измены ученицы. Своим молчанием он старался показать, что прекрасно без нее обходился. Он все тонко рассчитал: хотя молодая женщина и подчинялась легко всему, что подсказывал ее каприз и могло польстить ее чувствам, она при этом страдала тщеславием. Притворное безразличие Дюбарри заинтриговало ее, а вскоре обеспокоило, причем до такой степени, что она в редком порыве наивности начала в это верить. У Жанны не хватило хладнокровия, чтобы провести такого человека, а тому удалось посеять сомнения в Жанне.
Целых три месяца она наслаждалась сюрпризами и случайными встречами свободной жизни, которой до этого не знала. В ее новой передней толпились галантные кавалеры, сгорая от нетерпения проверить, по-прежнему ли у их ангела, возлежащего на новых простынях, все такое же белое тело и свежий цвет лица. А Дюбарри в это время каждому встречному объяснял, что он бросил ее, несмотря на всю любовь, по причине, что она преждевременно увяла и постарела. Пройдоха вытирал при этом слезы сострадания и делал вид, что больше ничего не хочет говорить об этой несчастной.
И давал понять самой торжественностью надгробной речи: разве можно было увянуть за одну. если можно так сказать, весну? Не было ли внезапное старение девицы Вобернье следствием одной из тех тайных болезней, которые лечатся с помощью ртути и на некоторое время заставляют вести добродетельный образ жизни?
16 ноября 1765 года
(от Жанны, Жану Дюбарри)
Будьте уверены, я чувствую себя замечательно. Единственное, от чего я страдала, было то, что я доставляю вам боль, и эта боль не поддается лечению путем кровопусканий, применения рвотных порошков, промываний желудка и т. п. С тех пор, как я вас покинула, выздоровление мое было быстрым и полным. Лекарство называется «де Лесторьер»[46], мне достаточно принимать его утром и вечером в то место, где болит. Эта мазь очень эффективна, главное – надо давать ей проникать подольше и полностью.
Говорят, что вы теперь очень дружны с этим Марэ, которым вы очень дорожите. Нет сомнения, именно от вас он узнал, что я пью ртуть[47]вместо шоколада, заразила всю улицу Монмартр, заставляя выбивать пыль из ковров в окне. Эти слова были сообщены мне как одна из тех небылиц, которые Марэ довольно регулярно рассказывает г-ну де Сартину. Я обо всем этом рассказала г-ну де Р., другу не в меньшей степени, чем вы. Г-н де Р. пообещал замолвить за вас словечко перед Королем и добиться выделения вам половины пенсии, выплачиваемой Его Величеством г-ну Марэ. Если тот является издателем развратных песенок, которые ходят по Парижу, вы, несомненно, – их сочинитель.
В тот же день
(от Жана Дюбарри, Жанне)
Милый Ангел,
Пусть крестьянский мальчик, которого вы нарядили в шелка, чтобы вы могли достойно выглядеть, принесет ответ на ваше письмо. Если бы мое состояние позволяло, я бы еще вышил золотом ваши инициалы и каждое слово моего послания.
Будьте уверены, любезнейшая Жанетон, что я не пролил на вашу грудь ни единой капли ртути или любого другого вещества, путь даже подобное украшение, как это известно всем от Тюильри до Пале-Рояля, подчеркивают чистоту вашего румянца.
Я знаком с г-ном Марэ шапочно, и вы сами хорошо понимаете, что этот новый Гомер, этот Данте или Вергилий нашего времени сочиняет современную эпопею, материалы для которой выдумывает не столько его гений, сколько смелые поступки наших современников. Своих муз он набирает в Опере или у Бриссо, где эти маленькие божества присутствуют в большом количестве. Они каждый день рассказывают ему про новые подвиги наших героев: один стал властелином трех альковов в одну ночь, другой удачно поработал выкованной самим Вулканом шпагой в толпе фигуранток из Оперы и т. д. Нашему писателю нет нужды ничего выдумывать, город и Двор сами дают ему более чем достаточно пищи для вдохновения.
Посему, дорогой мой Ангел, я обрекаю вас на забвение и унижение: г-н Марэ вами более не интересуется, если бы даже вы и были больны сифилисом. Ваша история с ртутью кажется мне чистейшим вымыслом. Не выдумка ли это вашего смазливого г-на де Лесторьера, который старается наказать вас за то, что вы снова стали захаживать к мамаше Гурдан? Но нет! Могу поспорить, что мой собрат получает дивиденды за вашу столь полезную неверность и ему было бы невыгодно на вас сердиться. А может быть, слухи о болезни распускает какая-нибудь из ваших соперниц или, скорее, завистниц, поскольку соперниц у вас быть не может, одна из тех низкопробных шлюх с нижнего этажа, над которыми вы, благодаря вашим видимым и скрытым достоинствам, возвышаетесь на несколько ярусов?
Но я более склонен верить третьему предположению – это всего лишь плод моего воображения, чистая выдумка, но мне она нравится больше вашей. Не являюсь ли я в некоем вашем романе главным действующим лицом, из-за кого постоянно возникают скандалы? И конечно же, вы хотите мне за это отомстить! Вам, моя милочка, нужны уверения, доказательства или, по меньшей мере, серьезные знаки моего доброго расположения и привязанности. Хотите, чтобы я к этому добавил знаки любви, клятвы? Но я не тот человек, кто обещает. С меня достаточно без лишних разговоров держать свое слово, и я советовал бы вам последовать моему примеру. Зачем нужно передавать ваши изложенные на бумаге чувства через какого-то юного беррийца или пикардийца, который пачкает их своими грязными пальцами? Приходите лучше сами ко мне и лично выскажите свои претензии с той очаровательной живостью, чьи взрывы меня раньше так часто смущали. Приходите в ночной рубашке, пожалуйста.
Вечером того же дня
(от Жанны, Жану Дюбарри)
Мой дорогой,
Юный посыльный, чья провинциальная грязь и запах земли не нравятся вам даже под шелками, вовсе не берриец или не пикардиец, а нормандец. Это можно понять скорее слухом, чем обонянием. Ваш дом и мое жилище, как и наши сердца, не очень далеки друг от друга, поэтому мой молодой лакей готов незамедлительно доставить ответ на мое письмо и, если нужно, еще до конца этого дня принести вам мой последний ответ на все вопросы. Не знаю, заметили ли вы, что этот юноша красив, хорошо сложен, высок, широкоплеч и имеет лицо херувима. Допускаю, что, хотя белье его чистое, все остальное не столь ухожено. Перед тем как направить его к вам, я его помою: он, несомненно, никогда в жизни не мылся в ванне, но я постараюсь сделать так, чтобы это испытание стало для него менее жестоким.
Сожгли ли вы уже в печи кровать, которую ваш краснодеревщик и ваша похотливость сделали необычайно большой для того, чтобы, как вы выразились, мы могли наслаждаться друг другом во всех смыслах этого слова? Если кровати нет, с меня будет достаточно софы, кресла, ковра, паркета, лишь бы меня обнимали ваши руки и окружали нежной заботой, а также двух, лучше – трех зеркал, которые станут свидетелями наших проделок. Жирандоли, канделябры и люстры будут освещать эту сцену адским светом. Что вы на это скажете?
46
Де Лесторьер считался одним из самых красивых мужчин Парижа, но его ум был настолько скудным, что девицы называли его «зеркалом для шлюх» (Жак Сен-Виктор. «Мадам Дюбарри»).
47
Опасность заразиться венерической болезнью была, разумеется, велика, т. к. очень многие женщины занимались проституцией и не было абсолютно никаких предохранительных средств и эффективного лечения. «Английские рединготы» были довольно эффективны как противозачаточное средство, но абсолютно бесполезны с профилактической точки зрения.
Очень часто, но не всегда, врачи принимали за сифилис разного рода гонореи, даже несмотря на различия в симптомах и совершенно отличные прогнозы лечения. Добавим к этому, что все эти болезни были зачастую связаны с развратом и отношение к ним, равно как и лечение их, базировалось на «морали» в не меньшей степени, чем на медицине. За эти болезни корили и наказывали, стараясь их излечить. Выздоровление было менее предсказуемым, чем наказание.
Больница «Бисетр» специализировалась на венерических болезнях. Количество обращавшихся туда больных было ужасающим. При наличии средств лучше всего было обратиться к услугам какого-нибудь врача в городе или в частную клинику. Основным лекарством была ртуть (в виде мазей, пилюль и т. д.). «Драже Кайзера», формулу которых выкупил Людовик XV, получили широкое распространение во второй половине века.
Мы точно не знаем ни состояния морали больных, ни процента выздоровевших. Это все, несомненно, зависело больше от характера заболеваний и вируса-носителя, чем от медикаментов и лечения. Медицина того времени, несмотря на жестокость лечения, вовсе не делала невозможными ремиссию или полное выздоровление.