Страница 3 из 14
Весь пологий подъем составляет не более 70 метров. Оказавшись наверху, я снова выпрямляю туловище. Руки по-прежнему двигаются свободно, а вот ноги отказываются повиноваться. Их почти невозможно оторвать от земли. Они будто приросли к ней. Впечатление такое, что я топчусь на месте. Я пытаюсь привести в нормальный ритм хотя бы дыхание. Ведь речь идет всего лишь о кратковременной нагрузке на подъеме. Но прогулочная аллея по-прежнему ведет вверх по реке, а значит, подъем продолжается, черт его возьми! Для пешеходов и более или менее опытных бегунов этот наклон неощутим, он составляет едва ли больше 0,5 процента. Однако для меня это равносильно восхождению на гору. «Расслабь руки!» – командую я себе.
Но похоже, что бегут одни только руки. Они свободно двигаются вперед и назад в моем привычном ритме. А вот все остальное туловище об этом ритме, кажется, забыло. Я чувствую, что голени движутся уже не по прямой, их заносит куда-то в сторону, словно я стал кривоногим. У меня нет сил ими управлять.
Надо поворачивать назад. Дорога пойдет вниз, и я смогу стабилизировать свое состояние на этом неощутимом спуске. Но тогда я пробегу всего 1,2 километра! То есть уже через шесть минут снова буду дома!
Жена скажет: «Ты же собирался побегать!»
И я вынужден буду ответить: «Да нет, я только мусор выносил».
А вдруг она спросит: «Что случилось?»
Тогда придется сказать: «Я старый бесполезный тюфяк».
И я волоку свой старый бесполезный тюфяк дальше. Вверх по реке, мимо заброшенного поля для гольфа. Лучше мне не становится. Шаги по-прежнему короткие. Я понимаю, что первые 600 метров меня влекла эйфория, а вовсе не какой-то чудесный ген бегуна. Но я слишком занят своими непослушными ногами, чтобы корить себя за наивность или смеяться над собой.
Краем глаза я замечаю метрах в тридцати справа и впереди от себя какую-то тень. Собака. Я тут же беру себя в руки, и мой бег становится более плавным и быстрым. Ведь где собака, там должен быть и хозяин. Какой стыд, если он увидит меня в таком состоянии! Это заставляет меня бежать равномернее. Оказывается, в критических ситуациях у организма еще есть резервы. Конечно, было бы неплохо, если бы собака меня укусила. Тогда я героически завершил бы свою попытку снова стать бегуном и мог бы смело сказать себе: «Я пытался, но мне помешала эта дурацкая собака».
Однако, когда я пробегаю мимо, собака обнюхивает ножку парковой скамьи, а ее хозяин сидит, уставившись себе под ноги.
Через 200 метров, на мосту Святого Антония, колени сообщают мне, что асфальт им не по душе. Но их мнение мне в данный момент безразлично. Я преодолеваю мост, и это здорово. Дальше дорога пойдет вниз.
Я немного опускаю руки, чтобы приспособиться к изменившемуся углу наклона, и пытаюсь вернуть себе способность мыслить. Но создается впечатление, что мозг плавает внутри черепа. Мне трудно воспринимать окружающую действительность, за исключением разве что небольшого куска дороги прямо перед собой.
Я бегу по газону рядом с велосипедной дорожкой, где тысячи бегунов, которым тоже не нравится асфальт, вытоптали узкую тропинку. Слабый уклон позволяет восстановить нормальное положение тела. Дыхание успокаивается, ноги более или менее послушно следуют за движениями рук. Но общее состояние лучше не становится. Я не хочу бежать. Скорей бы все это закончилось!
Я прикидываю, что пробежал два с половиной или три километра. Прошло 13–14 минут. Если трезво рассудить, то это детская дистанция. Но мне трудно спуститься по лестнице от прогулочной аллеи к дому, как это пристало представителю рода homo erectus. Колени подозрительно подкашиваются на каждой ступени. Я осторожно открываю дверь, незаметно проскальзываю в ванную и запираюсь там на 20 минут, ожидая, когда от щек отхлынет краснота.
Небольшие изменения в программе тренировок
Мой тренировочный план – скорее спонтанный, чем продуманный – предусматривает на следующий день восстановление в кафе, где я собираюсь угоститься мороженым. Неважно, сколько я пробежал и в какой форме нахожусь. Самое прекрасное в беге то, что всегда есть повод вознаградить себя за труды.
«Пожалуйста, положите сверху еще взбитых сливок», – говорю я официантке, которая наполняет вафельный рожок двумя шариками шоколадного мороженого.
Раз уж я бегун, то могу позволить себе столько сладостей, сколько захочу. Я ведь все равно не растолстею. В это я свято верил на протяжении многих лет, когда уже прекратил бегать и только замечал, что брюки после стирки сидят как-то чересчур плотно. Правда, теперь этот самообман развеялся. Я ведь и начать снова бегать решил не без задней мысли, что это уж точно не повредит моей фигуре. Но это не повод, чтобы отказываться от шоколадного мороженого со сливками. Я же питаюсь без излишеств и время от времени могу позволить себе что-нибудь сладенькое. Вот только почему меня мучает совесть? Я чувствую желание начать отжиматься прямо на полу посреди кафе. «Ничего, завтра у меня снова пробежка», – успокаиваю я свою совесть.
Ну что мне стоило отказаться от мороженого или хотя бы от сливок? И зачем надо было брать двойную порцию?
Конечно, от одной порции ничего не будет, но если взять те 213 порций, что я съел в прошлом году… Здесь я пытаюсь остановить поток мыслей и сосредоточиться на беге. Но от этого становится только хуже. Ноги вообще теряют всякую координацию. Они просто бестолково топчутся по земле. Я петляю, меня заносит. Уже на подходе к небольшому подъему возле волейбольной площадки я сбиваюсь с ритма, а подъем с каждым шагом кажется все круче и превращается в Эверест. В памяти еще свежо воспоминание, как я в первый день своего возвращения на беговую дорожку взбирался на этот холмик. Я боюсь вновь ощутить ту клокочущую боль в мышцах бедер. Не хочу снова слышать свое неконтролируемое прерывистое дыхание. Я замечаю, что мне остается еще 100 метров до холма, а дышу я уже значительно тяжелее, чем позавчера после подъема.
Дома жена спрашивает: «Ну, как побегал?»
И я понимаю, что одну пробежку после многолетнего перерыва еще можно как-то осилить. А вот со второй дело обстоит значительно хуже, потому что первая все еще сидит в печенках.
Я вношу маленькие коррективы в свою тренировочную программу: один день бега – два дня перерыва.
Вчера вечером мне в соответствии с планом надо было бегать, но я решил лучше погладить белье. Когда у тебя в руках утюг, результат виден моментально. Как приятно посмотреть на рубашку без единой складочки!
Значит, пробежка будет сегодня. При одной мысли об этом на меня наваливается свинцовая усталость. Я играю с дочкой в настольный теннис. Поскольку у нее плохо получается попадать по шарику ракеткой, мы решаем установить ракетку в качестве мишени и кидать в нее шариком. Получается ненамного лучше, но раз уж мы сами выдумали такую игру, она приносит больше удовольствия. Я думаю о том, что не смогу сегодня выйти на пробежку, потому что мне надо паковать чемодан для командировки в Мюнхен.
На то, чтобы сложить чемодан, уходит десять минут. Я сажусь на диван и беру книгу.
За три недели я вышел на пробежку пять раз. На первой неделе – три раза, на второй – два, а на третьей – вообще ни разу.
По крайней мере, в моих тренировках прослеживается тенденция: их становится все меньше.
Не прошло еще и месяца, а я уже достиг самого ужасного состояния, которое, пожалуй, известно всем, кто занимался бегом. Стоит только подумать про бег, как в голове всплывают мысли об усилиях, изнеможении, болях. И больше ни о чем. Любая мысль о беге вызывает внутреннее сопротивление.
Из окна кухни я наблюдаю за проносящимися мимо бегунами. Как быстро эта женщина в оранжевом трико переставляет ноги! Как будто швейная машинка строчит. Так-так-так. Она почти не отрывает ноги от земли, экономя силы. Так-так-так. А чуть позже вразвалочку пробегает мужчина. Его руки покрыты настоящей шерстью. Ему наплевать на свой медленный темп. Он реагирует на него совершенно невозмутимым выражением лица. Как им всем удается вот так просто бегать?