Страница 24 из 27
– Я всё равно за вами пойду! – Эовин стиснула кулачки.
– Девчонка!.. – Фолко терял терпение, но тут Торин вдруг слегка тронул разошедшегося друга за рукав.
– Она ж влюблена в тебя по уши, – прошептал гном на ухо хоббиту. – А коли так – дело непростое. Роханских дев не знаешь? В реку бросится, утопится, к хазгам в лапы попадёт, а от своего не отступится!
Гномы к делам сердечным всегда относились с небывалой серьёзностью, делая в жизни один-единственный выбор – или не делая его вообще.
– И ты туда же, – отмахнулся хоббит. – Были б мы с ней оба Подгорного Племени… А у людей, сам ведь знаешь, ветер в голове порой. Особенно у юных дев.
– Это Судьба, – Малыш бахнул по столу пустой кружкой. – И в самом деле. Не пиво, а помои, но всё равно – пиво.
– Да вы что? – у хоббита округлились глаза. – Белены объелись оба?! Взять с собой… туда… эту девчонку?! Эодрейд прикажет нас повесить за… за… она ж малолетка совсем!
– И никакая я не малолетка! Уже полгода, как могу волосы платом замужества повязывать! – гордо задрала нос Эовин.
Это было правдой – в обезлюдевшем Рохане теперь выходили замуж и женились рано. Гномы молча смотрели на Фолко, а он на гномов. Молчаливая игра «кто кого переглядит» продолжалась довольно долго.
– Куда двое, туда и третий, брат хоббит, – нарушил молчание Торин.
– Вы рехнулись. Оба, – решительно заявил Фолко. – Помимо всего прочего, мы втроём – сила, потому что, – и он выразительно тряхнул рукавом мифрильной кольчуги. – А она? Мы друг друга прикрываем, если что, и стрелу в грудь примем, и даже копьё, а она, опять же?!
Гномы переглянулись, аргумент хоббита, очевидно, подействовал.
– Значит, наш долг – её прикрыть, – вдруг очень серьёзно ответил Торин.
– Это Судьба, – повторил Малыш. – Нельзя спутнику отказывать, когда Судьба его посылает.
Хоббит, лишившись дара речи, только и мог, что таращиться на друзей.
Эовин мигом всё поняла.
– Так, значит, я с вами? – выдохнула она, прижимая руки к груди.
Фолко отвернулся.
Это было очень неправильно, донельзя неправильно и несправедливо. Они сражались, чтобы такие, как Эовин, могли жить – а не затем, чтобы при первой возможности тащить замечтавшихся о геройских подвигах девчонок под чужие мечи и стрелы.
– Если Фарнак не возьмет её на борт, я не виноват, – наконец проворчал он.
Эовин взвизгнула и, недолго думая, кинулась на шею сперва Торину, а потом Малышу. Взглянула на хоббита и жарко залилась краской.
– Мастер Холбутла, ты не пожалеешь.
Фолко закатил глаза.
– С эльдрингами сами объясняться станете, ладно? Нечего меня вперёд выпихивать.
…На корабле Фарнака Эовин, словно мышка, забилась в уголок и помалкивала. Старый тан только поднял брови, выслушав гномов – Фолко стоял, демонстративно повернувшись к борту и скрестив руки на груди.
– Судьба! – вещал меж тем Малыш – ему, видать, полюбилось это слово. – Никакой моряк не пройдёт мимо тонущего, даже если это его злейший враг; так и здесь, когда Судьба посылает тебе спутника, нельзя отворачиваться!.. Мы, гномы, верим в Судьбу и волю Махала, и потому почтительно просим у тебя, могучий тан…
Могучий тан кивнул.
– Мы тоже верим в Судьбу и в волю Морского Отца, и, конечно, не покинем тонущего, ты прав, даже если только что бились с ним борт о борт. Пусть дева Эовин, дочь Эотара, остаётся с нами.
Вечером того же дня Фолко сидел в одиночестве – Малыш помогал Эовин обустраиваться. Гномы осмотрели её снаряжение, нашли в нём немало «изъянов и нехваток», как выразился Торин, и с задором взялись за дело.
Пальцы хоббита нащупали перстень принца Форвё. Как он говорил друзьям – теперь это обычное украшение, волшебство давно ушло, или угасло, или расточилось; как и с клинком Отрины, тоже сделавшимся обычным оружием, хотя и прекрасной работы и с идеальной заточкой.
Магия ушла из Средиземья, ушла вместе с эльфийскими кольцами, вместе с кольцами гномов и людей; последнее из них самолично сбросил в Ородруин не кто иной, как он, Фолко, сын Хэмфаста.
И, как бы ни хотелось объяснить всё случившееся с Эодрейдом «злой волей иномировых сил», воля тут, скорее всего, была самая что ни на есть обычная, человеческая.
Лунный свет коснулся поверхности отполированного голубого камня; хоббит сидел, задумчиво вглядываясь в него и вспоминая. Где-то они теперь, верные друзья, эльфы-Авари, что творится у них дома, на дальнем востоке? Хорошо, конечно, что доля его есть и в возрождённом Эдорасе и в отвоёванном Минас-Тирите, где по-прежнему цветёт Белое Древо, осквернить которое не осмелились даже харадримы. Орки – те бы, наверное, не поколебались, особенно пока служили Саурону, а вот харадримы – нет. Всё-таки они люди, пусть в большинстве своём скверные и злобные, такие, что с ними приходится драться насмерть.
Цветёт Белое Древо, стоит Минас-Тирит, правда, король Гондора так до сих пор и не вернулся туда, предпочитая куда более безопасный Дол Амрот, но всё равно. Гондор выстоял и воспрял, воспрял и Рохан, а там, глядишь, удастся восстановить и Арнор…
Так думал хоббит, сидя под летними звёздами, и сам не заметил, как в глубине самоцвета на его пальце вдруг ожил алый мотылёк, чьи призрачные крылышки опускались и вновь поднимались в такт биению сердца самого Фолко.
Хоббит замер, впившись взглядом в самоцвет. Он не знал, почему ожил дремавший столько времени камень; но, отбрасывая сомнения, попытался, как встарь, мысленно дотянуться до подарившего ему эту вещь – до принца Форвё.
Где-то глубоко в душе хоббита, словно взламывая корку льда, вдруг шевельнулось нечто, казалось бы, прочно забытое, воскрешающее давние дни погони за Олмером. Нечто вроде долгожданной боли, когда с хрустом выдирается гнилой, распавшийся зуб.
Невольно Фолко схватился за грудь – где, как всегда, висел клинок Отрины – и уже не удивился, ощутив слабое, но всё-таки тепло.
Ночью, под звёздами и луной, ему напоминала о себе древняя сила, что, казалось, успела уснуть навсегда.
Хоббит всматривался всё пристальнее и пристальнее в трепетание алых крылышек; он переставал ощущать собственное тело, казалось, он парит в неведомом призрачном океане, где, кроме него – лишь его поводырь, огнистое создание из раскрывшегося камня на перстне.
Впереди среди серой мглы лучился яркий, обжигающий глаза свет. И не просто лучился – он пронзал хоббита насквозь, бился огненными сполохами в его сознании; и туда, к этому свету, стремглав мчался также и крылатый дар принца Форвё.
Хоббиту чудилось: он, Фолко, тоже взмывает в поднебесье вслед за чудесной бабочкой. Серая мгла чуть расступилась, мелькнули изломы коричневых гор, сверкающие ледяные короны на вершинах, полоса лесистых всхолмий и, наконец – беспредельность моря. Откуда-то из-за горизонта, из тех краёв, где солнце стоит прямо над головой, струился яростный свет, пугающий и жгучий. Мотылёк купался в его лучах, и вдруг – лёгкие крылья охватил огонь, стремительное пламя пробежало по телу летучего создания, обращая его в невесомый пепел. И в тот же миг навстречу Фолко рванулась земля.
Он пришёл в себя от льющейся сверху ледяной воды. Над ним склонялась Эовин, закусив от волнения губу, у неё за плечами маячили друзья-гномы.
– У тебя кровь, мастер Холбутла! Лоб разбит весь!.. Да как же это так?..
Фолко только и простонал, мол, хоббитов шрамы украшают.
Оказалось, что он свалился со стула, да так неудачно, что в кровь разбил лоб. Удар о старые доски, твёрдые, словно камень, оказался настолько силён, что хоббит впал в забытьё.
Вот только что же он на самом деле видел? В перстне огненный мотылёк по-прежнему плавно взмахивал крыльями, целыми и невредимыми.
– Ты, брат хоббит, нас не пугай. Сидел-сидел себе, да ка-ак грохнется вдруг!.. Я чуть из штанов не выскочил, – укорил друга Малыш.
Эовин хихикнула.
– Язык у тебя, брат гном, что помело, – поморщился Фолко.