Снежный Тайфун

И тут он вспомнил, что забыл коробочку с ампулами и шприц в машине. Все, что угодно, за одну единственную дозу! Все, что угодно, за возможность снова мыслить легко и свободно, а не брести вперед мимо занятых непонятно чем людей, разбирающих развалины, тушащих пожары и складывающих в штабеля изуродованные тела тех, кого все же удалось найти и откопать. Ну ничего, в служебном кабинете в министерстве, огромном, как иной стадион, есть запасная коробка с ампулами морфия и запасной шприц, ведь второй человек в нацистской партии заранее не знал, где его настигнет ломка. Как сомнамбула, Геринг прошел мимо пылающих и изуродованных домов, мимо старой и новой Рейхсканцелярий, мимо руин бывшего британского посольства, и подошел к перекрестку Лейпцигерштрассе и Вильгельмштрассе. Тут он застыл, не поверив своим глазам. Новенького, отстроенного только в 1935 году, здания рейхсминистерства авиации не было на месте. Вместо него пылала бесформенная куча развалин, как бы намекавшая на то, что ни рейхсминистерства авиации, ни главного штаба люфтваффе, располагавшегося в том же здании, больше не существует, а все его соратники – Мильх, Удет, Рихтгофен и прочие – погибли под этими пылающими развалинами, которые сейчас тщетно пытаются потушить немногочисленные пожарные.

13 ноября 1941 года, 19:15 СЕ. Восточная Пруссия, окрестности Растенбурга, главная ставка Гитлера «Вольфшанце», бункер фюрера.

Для того чтобы Гитлер во всех подробностях узнал о бомбардировке Берлина сверхаэропланами из будущего, потребовалось не так уж много времени. Сообщить о подробностях подсуетился Борман, которому тоже повезло, как и Герингу, не оказаться в служебном кабинете, но который, в отличие от рейхсминистра авиации, не впал в прострацию, а оказался весьма деятелен и работоспособен. Именно по его указанию были сделаны фотографии самых впечатляющих мест разбомбленной столицы Третьего Рейха, разбитая вдребезги Вильгельмштрассе, где бомба падала на бомбу; и тут же, рядом, в паре сотен метров – нетронутая Унтер-ден-Линден с открытыми модными магазинами, варьете и ресторанчиками, а также толпами праздношатающейся публики. Как только с проявленных пленок были отпечатаны фотографии, Борман вылетел с ними из Берлинского аэропорта Темпельсхоф, пока нетронутого бомбежками. Ему надо было торопиться представить дело в выгодном для себя свете, и заодно покрепче пнуть также уцелевшего Геринга, который теперь представлялся Борману чуть ли не единственным конкурентом по влиянию на Гитлера.

По оценкам доклада, представленного фюреру Борманом, в результате этого налета Германия лишилась до девяноста процентов руководящего состава гражданских министерств, сил безопасности, гестапо, СС и СД. Не пострадало только командование сухопутных войск, с началом войны выведенное в расположенную в Восточной Пруссии передовую ставку «Мауервальд». В ходе удара из высших руководителей третьего Рейха погибли: министр иностранных дел Иоахим Риббентроп, министр пропаганды Йозеф Геббельс, министр восточных территорий Альфред Розенберг, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, также были обезглавлены министерство юстиции, министерство внутренних дел, министерство финансов и множество других ведомств помельче. Таким высоким потерям способствовала плотная концентрация правительственных учреждений вдоль единственной улицы Вильгельмштрассе, что позволило бомбардировщикам противника нанести концентрированный удар и буквально перепахать эту королевскую улицу бомбами.

Выслушав этот доклад со всеми его страшными подробностями, Гитлер помертвел. Ему, конечно, не могли не доложить о самом факте налета трех стреловидных самолетов из будущего на Берлин, но сделали это в стиле песни: «Все хорошо, наш любимый фюрер, все хорошо, все хорошо.» Частично так получилось потому, что люди из секретариата Гитлера сами владели только самой общей информацией по поводу этого налета получив до предела лаконичное сообщение: «бомбы сбросили три самолета» и представили это Гитлеру как демонстрационный комариный укус. Мол, что эти три самолета могут сделать огромному городу на Шпрее, который переварит их несколько бомб и даже не заметит. Более достоверной информации из Берлина не было, точнее, ее просто боялись сообщать, поэтому до неожиданного появления Бормана Гитлер пребывал в блаженном неведении относительно масштаба случившихся событий.

Зато после доклада Бормана началось… Бедные стенографистки, фиксировавшие ход беседы Бормана и Гитлера для истории, притихли и попрятались по углам. Что поделать – их фюрер был контужен на фронте прошлой Великой войны, и к тому же перенес отравление английскими газами, поэтому такие моменты лучше всего было просто переждать, сжавшись в комок в уголке. Потом, когда приступ истерики с катанием по полу и пусканием пены прошел, Гитлер долго не мог отдышаться и все пил и пил ледяную родниковую воду из высокого стакана. Он ведь еще тогда, в конце августа, подозревал возможность чего-то подобного сегодняшнему ужасу, поэтому и послал своего самого доверенного человека Рейнхарда Гейдриха договариваться с руководством потусторонней России; но тот в ходе выполнения этого особо важного задания бесследно сгинул где-то в русских лесах.

О судьбе Гейдриха было известно только то, что первого сентября днем он вылетел с аэродрома под Могилевом вместе с напарником. Потом, через полчаса после вылета, Рейнхард вышел на связь с аэродромом, чтобы сообщить, что его внезапно атаковала большая группа большевистских истребителей, и замолчал на полуслове. Скорее всего, он погиб или попал в руки большевиков, но был все-таки небольшой шанс, что ему удалось выкрутиться и добраться до цели. Надежда на это сохранялась даже несмотря на то, что уже больше двух месяце о Гейдрихе не поступало никаких известий. С другой стороны, какое-то время спустя после исчезновения Гейдриха «марсиане» свернули свои активные наземные операции, и на истерзанном ударами Восточном фронте наступило затишье. Действия «марсианской» авиации были не в счет, ибо по разрушительному эффекту не шли ни в какое сравнение с ударами их же подвижных соединений.

Одно время Гитлер даже ждал, что со дня на день Гейдрих все же объявится и сообщит радостную весть о спасении Третьего Рейха от смертельной опасности; но день проходил за днем, а о его посланце к «марсианам» не было никаких известий. И вот теперь пришельцы из будущего снова заявили о себе во весь голос – и не где-нибудь, а в самом Берлине. То, что их командование избегало бить по жилым и торговым кварталам, сосредоточив всю свою ярость на транспортной инфраструктуре и системе государственного управления, служило хорошим знаком для немецкого народа и плохим – для самого Гитлера и его ближайших соратников. Правда, многие из этих соратников, застигнутые этим воздушным ударом врасплох, уже не представляли собой ничего, кроме разлагающейся плоти.

Тут надо сказать, что с какого-то момента Гитлер начал испытывать определенные иллюзии13 – что если он вычеркнет русских из списка недочеловеков14 и припишет их к числу арийских народов, ему удастся избежать самого худшего. Но такой смене официальной расовой политики мешал Альфред Розенберг, по происхождению являвшийся остзейским немцем, выходцем из Российской Империи. Русских Розенберг ненавидел даже больше, чем евреев. Созданное им министерство Восточных Территорий в основном подразумевало управление оккупированными землями Советского Союза и бывшей Российской империи для их последующей германизации и низведения местного населения до уровня двуногого рабочего скота. Пока Розенберг был жив и обладал большим влиянием на товарищей по партии (в первую очередь на Гиммлера и Геббельса), никакие изменения расовой политики были невозможны, но теперь, когда эта троица оказалась мертва в полном составе, надежды Гитлера на закулисную договоренность с «марсианами» вспыхнули с новой силой.

13

Испытывал же Гитлер в мае 1941 года иллюзию по поводу англичан (тоже, кстати, официально арийцев, только не совсем чистых), что, мол, стоит предложить Черчиллю почетный мир и совместный поход на Восток – и тот сам примчится к нему, виляя хвостиком. Черчилль не примчался.

14

Вплоть до начала первой мировой войны официальная германская расовая теория, появившаяся задолго до Розенберга и Гитлера, относила русских к арийским народам. Ну а как же иначе – ведь цари династии Романовых брали себе в жены исключительно немецких принцесс, и признать недочеловеками народ, которым они правили, было никак нельзя.

К тому же множество немцев ехали в Россию, поступали на государственную службу или занимались бизнесом, принимали российское подданство и пускали корни, а их дети уже вырастали русскими немцами. Отношения к России у немцев испортила Первая мировая война, по своему ожесточению напоминавшая затянувшуюся на несколько лет битву на Каталаунских полях, а потом и две революции в Германии и в России, поставившие в немецком правосознании знак равенства между тремя такими слабо связанными понятиями, как русский, большевик и еврей.

И тут в Германию эмигрирует Альфред Розенберг, местечковые рижские предрассудки которого попадают на благодарную почву, взрыхленную и удобренную Кларой Цеткин, Карлом Либкнехтом и до предела лживыми и продажными деятелями Веймарской республики.