Альтернативная анатомия

– А это… я вам тут… любовные письма подложить хотела, – ситуация вырисовывалась плачевная и ляпнуть пришлось первое, что пришло в голову, – полюбились Вы мне.

– Вот как, – медленно кивнул он, и видно было, что не секунды не верит, – полюбился, значит, – оно и понятно, кто бы поверил в такую дичь. – А что ты там за спиной прячешь? Случаем, не любовные письма?

Твою налево, я и глазом моргнуть не успела, как «пламенные воздыхания» оказались у меня изъяты. Учитель небрежно скользнул по ним взглядом и почти сразу же снова поднял глаза на меня.

– Писала б ты мне на уроке такие любовные письма, цены б тебе не было. Не стыдно?

…и вообще-то мне было стыдно. Хотя судя по его вопросу, в полутьме подсобки пожар на моих щеках полыхал вполне себе незаметно, пусть и казалось, что только тронь кожу, как сразу обожжет.

– И что же мне с тобой делать, м? – Пономарёв рукой оперся на стену слева от меня, тем самым заставляя всем своим существом вжаться в холодную штукатурку.

Ну можно облокотить меня сейчас на учительский стол, юбку задрать и…

Всматриваясь в эту секунду в его лицо, я не могла со всей уверенностью сказать, что подобные мысли не приходили в тот момент и в его буйную голову.

И это ненормально.

Ненормально, и разница между шутками и делом ощутилась вдруг сразу так остро, что уже мне как-то сразу перестало шутиться. В общем, безысходность.

Но тут жизнь решила доказать, что очень даже «исходность», и у нас случилась оказия. Скелет, по всей видимости, живший какой-то своей жизнью, решил, что ему сейчас просто очень надо предотвратить готовящееся непотребство, и незамедлительно низверг на нас свою пластмассовую тушу. На этот раз удар почти весь пришёлся на биолога. Со стороны которого послышалось страдальческое:

– Опять?

Честно, он так это сказал, как будто скелет на него падал не раз, и не десять.

– Боря ерунды не сделает, – авторитетно заверила я, плавно пробираясь к выходу. – Хотя видно, у вас с ним особые отношения.

– Кыш отсюда, – шикнул на меня биолог, тщетно пытаясь найти общий язык с привередливой конструкцией.

Я, не поверив своему счастью, сначала тупо стояла секунды две на одном месте, после чего оперативно подхватила портфель и бесшумно ретировалась из класса.

Это меня не спасёт. После этой выходки меня уже ничто не спасёт. Разговор неизбежно продолжится и, может, даже карательные санкции последуют.

Остыв немного, я поняла, что всего-навсего фантазия разыгралась на почве страха, Пономарёв ничего такого не сделал, даже и пальцем меня не коснулся. Другой бы ту ещё истерику закатил, застань он ученика в подсобке, среди своих личных вещей, да ещё и не с самыми, так скажем, благородными намерениями. В общем, мрак.

Хотя, возможно биолог уже бережно вынашивал в планах хладнокровную месть; я ведь понимала, что совсем не знаю его, как человека, но как объект влажных фантазий для школьниц он определенно очень даже прокатывал.

Я шумно вздохнула, натирая указательными пальцами виски, а с первым звонком пришлось снова тащиться в класс.

Биолог вел себя так, будто ничего и не произошло этим дурацким утром, даже ни одного косого взгляда в мою сторону не кинул. Он живо шнырял между партами, раздавая какие-то прошлые работы, заглядывая в тетради с инспекцией жуткой шестилистовой домашки, и с завидной периодичностью отпускал саркастичные замечания касательно австралопитеков, которые загуляли не в ту ветвь эволюции, и прочих биологических шняг.

Не сказать, чтоб дисциплина была железная.

– Мы сегодня строение клетки проходим, – объявил Пономарёв, едва с опросом домашнего задания было покончено.

– Ску-учно, может, все-таки это, сразу на анатомию перескочим? – предложил Костик Гаврилов. – Это, например, вагина, – во всеуслышание объявил он и тыкнул пальцем в рисунок голой женщины.

– Я смотрю, у тебя большой опыт, вагиновед, – биолог, сдерживая смех, виртуозно сделал вид, что ему очень интересно, какую важную информацию Костян собирается ещё сообщить, но Гаврилов шутку юмора не заценил и обиженно напыщился.

Пономарёв сразу же клятвенно уверил, что после клеточного строения сразу же идёт анатомия, и подождать осталось совсем немного, после чего начал танцы с бубном, ну, точнее с аппаратом Гольджи.

Пока он сидел за учительским столом, с головой закопавшись в доисторических плакатах в поисках нужного, Кристина выудила из портфеля чёрную квадратную зажигалку и сунула мне под нос.

– С фонариком! – гордо сообщила она.

На зажигалки с фонариком у Крисы была какая-то своя страсть. У неё таких было штук десять, и коллекция пополнялась.

– Смотри не чиркни, – я это больше для разговора сказала, чем всерьёз, впрочем, лучше бы, господи, я молчала.

– Да она пустая, – со всей уверенностью заявила Кристина, вытянула руку и чиркнула колёсиком. – Смотри.

И я смотрела. Смотрела, как длинные роскошные волосы впереди сидящей Машки тихонько занимаются огоньком. До меня почему-то очень медленно доходил тот факт, что сейчас случится сущий звездец.

– Блять! – заорала я наконец, не заботясь, что меня услышат.

Потому что Машка Прохорова в это время орала что-то гораздо более громкое и нецензурное, перекрывая не только меня, но и звонок и даже, наверное, двигатель реактивного самолёта. Паника, как вирус, мгновенно распространилась по классу, и через секунду Махины вопли стройным хором подхватил весь класс.

Надо сказать, что биолог среагировал мгновенно: подскочил к нам и начал тушить несчастную Прохорову.

Пока он этим занимался, мне в голову пришло отобрать у Криски улику и выкинуть в окно, а потом, наверное, спонтанное возгорание объяснить священным огнём, карающим неверных. Не знаю точно, но в тот конкретный момент это все казалось мне неебически хитрым ходом, и мне даже удалось отжать чёртову зажигалку, но так вот неловко сложилось, что именно в это секунду над нашей партой вырос закончивший «тушительные» мероприятия биолог.

– Разрази меня рибосома, что ж это за проклятье такое? Барковская, а ты, оказывается, пироманка.

– Я не манка, попрошу, – я воздела кверху здорово дрожащий указательный палец, ловя на себе умоляющий взгляд Кристины.

О, ну конечно, узнай об этом её родители, они её на первой попавшейся осине вздёрнут. Они ж свято убеждены, что Криска – тихая скромная девочка, почти что ангел. Если до них дойдёт – а до них дойдёт – что тихая и скромная девочка посредством зажигалки с фонариком волосы одноклассникам поджигает прямо на уроке, то, если они вдруг выживут после полученного инфаркта, суда линча ей не миновать.

Поэтому…

– Ладно, – милостиво согласилась я, – для вас я кем угодно буду, хоть манкой. Клянусь, это случайно вышло.

– Да ничего, – бледнющая и ещё явно не отошедшая от всей этой задницы пролепетала Машка, – я все равно… подстричься… хотела.

Она несильно пострадала, обгорели только кончики, больше было паники, но это дело понятное. Попробуй не паникуй, когда у тебя волосы горят.

Я даже без лишних вопросов, грустненько поглядывая на биолога, осталась в классе после звонка, предчувствуя большую и печальную задницу в своей жизни и все равно героически пытаясь шутить.

– Интересно, какие у него методы наказания?

– Скоро на себе опробуешь, – послышалось у меня над ухом многообещающее и негромкое, и все равно заставило подскочить.

В коридоре появился завуч по воспитательной работе: классическая грузная барышня с седым пучком и сжатыми в струнку тонкими губами. Звали её Елена Санна. Чаще, конечно, «демон», но бывало и Елена Санна.

До нее уже, разумеется, все донесли, и она, взяв добротный разгон, ретиво поскакала разбираться. И мало было того, что разборки сами по себе – вещь неприятная, так она ещё и говорила с таким повизгиванием каждый раз, будто её в это время кусал, как минимум, гребнистый аллигатор. Причём, начиналось все весьма классическим для таких случаев:

– Что за безобразие в стенах школы! Я такого не допущу! – а закончилось каким-то напрягающим. – Это может грозить тебе исключением!