Страница 7 из 15
Кровь отхлынула у меня от лица. Нет, не может быть…
Я, моргая, уставился на слово, которое видели все. Постепенно его смысл дошел до меня, и буквы расплылись перед глазами. Заныло сердце. Хотелось кричать. В стороне стоял мой брат, гордо демонстрируя ракету и ленту. Его окружали такие же счастливчики-которые-сделали-все-хорошо. А люди наподобие меня сделали как раз то, что было написано на наших лентах – почти участвовали. «Почти участник» – вот какую ленту нам дали.
Не помню, как мы ушли оттуда, очнулся я лишь по дороге домой. Мика видел, что я сам не свой, но на все его расспросы я лишь качал головой. Наконец, не выдержав, я сунул ленту ему под нос и крикнул:
– Видишь?! Я «почти участвовал»! Вот что здесь написано!
– На твоей ленте написано не это.
– Читай!
Мика уставился на слово, как и я совсем недавно, и медленно поднял на меня взгляд. Брат выглядел так, будто тоже вот-вот заплачет.
Значит, я был прав… До этого момента я еще робко надеялся, что неправильно прочел слово. Я больше не мог держаться, и эмоции хлынули из меня, будто вода сквозь треснувшую дамбу.
– Я старался изо всех сил… я правда старался… – Я всхлипнул и разревелся. Мои плечи затряслись от рыданий.
Мика обнял меня и притянул ближе.
– Я знаю. Твоя ракета была не такая уж и плохая.
– А они дали мне эту ленту…
– Наплюй на них. По-моему, твоя ракета была одной из лучших.
– Нет, ты так не думаешь.
– Думаю. Ты очень старался, когда делал ракету. Я горжусь ею. И больше никогда не пойду к бойскаутам, раз они так поступают.
Не помню, лучше или хуже мне стало от слов брата – тогда я просто нуждался в его поддержке. Потом я захотел забыть об этом соревновании как можно быстрее, но Мика решил окончательно во всем разобраться.
– Не верится, что они дали тебе такую ленту, – то и дело бормотал он.
А я после его слов все сильнее падал духом.
Наконец мы пришли домой. Мама что-то готовила на кухне и окликнула нас:
– Эй, как дела?
– Я занял второе место. – Мика нехотя протянул свою ленту.
Мама взяла ее.
– Ух ты! Поздравляю! Надо же, второе место!
– Я почти победил, – сказал Мика.
– Второе место – это замечательно! А ты, Ник?
Я молча пожал плечами, стараясь не разреветься.
Ее лицо смягчилось.
– Тебе не дали ленту?
Я покачал головой.
– Значит, все-таки дали?
– Какая разница? – пробормотал я.
– Большая. Можно посмотреть?
Я затряс головой.
– Почему, солнышко?
– Потому что там написано, что я «почти участник»! – Я не выдержал и разрыдался, пытаясь крепче зажмуриться, чтобы остановить поток слез.
– Не может быть.
– Может. Там именно это и написано, – возразил Мика.
Я заревел еще сильнее, и мама обняла меня.
– Можно, я взгляну на нее?
Должно быть, в объятиях мамы я ощутил себя в безопасности, потому что все-таки вынул из кармана помятую ленту. Мама посмотрела на нее, затем подняла мое лицо вверх.
– Здесь написано не «почти», а «почетный», – сказала она. – Это хорошее слово, солнышко. Оно означает, что ты проделал большую работу и они гордятся тем, что ты сделал.
Поначалу я не поверил. Когда мама повторила это слово, мне стало чуть легче. И все же в глубине души я понимал: лучше бы никакой ленты не было.
В 1971 году в Лос-Анджелесе произошло несколько землетрясений. Самое первое началось в середине ночи. Я проснулся от того, что кровать подо мной жутко тряслась, будто кто-то пытался скинуть меня с нее.
Дана тоже проснулась и завизжала. В стенах что-то шуршало и скрипело, игрушки падали, пол трясся, как желе… Я не знал, что это землетрясение, однако понимал – ничего хорошего в происходящем нет, мы в опасности. Мика это тоже понял. Он выпрыгнул из кровати, схватил меня и нашу сестру и оттащил на середину комнаты. В комнату ворвался отец – абсолютно голый, с диким взглядом. Мы никогда не видели его без одежды, и это зрелище поразило нас гораздо сильнее землетрясения. За отцом появилась мама – в отличие от него, в халате. Родители повалили нас на пол рядом друг с другом и накрыли своими телами, пытаясь защитить от сыплющейся сверху трухи.
Пол по-прежнему трясся, стены качались, но мы лежали рядом всей семьей, и это, как ни странно, успокаивало. Я внезапно ощутил, что все будет хорошо, словно проявления родительской любви и заботы было достаточно для нашей защиты. Я понял, что ошибался, лишь когда увидел по телевизору последствия землетрясения: разрушенные дома, провалившиеся дороги… Это землетрясение оказалось сильнейшим в данной местности – по шкале Рихтера оно оценивалось в 7,2 балла.
Позже мы с братом, подобно Федеральному агентству по чрезвычайным ситуациям, несколько дней рыскали по развалинам, разглядывая и исследуя их. Это был наш способ избавиться от страха перед землетрясением, и в дневное время он срабатывал. Однако по ночам мы долго не могли уснуть и страдали от кошмаров.
После первого сильного толчка город еще несколько дней потряхивало. Поначалу родители сразу же врывались к нам в спальню, как в первую ночь землетрясения. Постепенно они стали приходить с запозданием, а потом и вовсе перестали нас проверять. Тогда уже мы стали врываться к ним.
После очередного толчка мы вбежали в их спальню и запрыгнули прямо на спящих родителей, едва не раздавив их.
– Сделай что-нибудь, Майк! – обратилась к отцу мама.
Отец, уставший от подобных пробуждений, решил положить им конец и встал с кровати. Он был абсолютно голый, но к этому мы уже привыкли. Внезапно отец начал исполнять что-то наподобие танца индейского шамана, призывающего дождь: он взмахивал руками, кружился и пел:
– Землетрясение, перестань! Могучее землетрясение, уходи!
И когда он остановился, земля в самом деле перестала трястись!
Мы восхищенно уставились на отца, а он лег в кровать и велел нам уходить. В благоговейном молчании мы вышли из родительской спальни.
Думаю, не нужно объяснять, какое влияние это оказало на наши неокрепшие умы. Уже лежа в своих кроватях, мы с братом пришли к однозначному выводу.
– Наш отец умеет колдовать, – торжественно провозгласил Мика.
И я всецело был с ним согласен.
Этот случай заставил нас увидеть отца в ином свете – в новом, волнующем свете. Я рассказал все школьным друзьям, и они тоже сильно удивились.
Отец умел останавливать и дождь. Не постоянно, а лишь когда мы ехали в машине, да и то ненадолго. Каким бы сильным ни был дождь, отец оглядывался и иногда спрашивал, готовы ли мы к прекращению дождя. Если мы отвечали: «Да», он советовал нам закрыть глаза и не подглядывать. Потом говорил: «Стоп» – и дождь прекращался! На миг воцарялась тишина, капли больше не барабанили по крыше машины, а потом дождь вдруг снова начинался.
– Чтобы остановить дождь, нужно много силы, я не могу сдерживать его долго, – объяснял отец.
Только несколько лет спустя я заметил, что колдовство срабатывало у отца, только когда мы проезжали под мостом.
В 1972 году в нашей семье кое-что поменялось. Сестра начала учиться в подготовительном классе, и мама вышла на работу, так что после школы мы были предоставлены самим себе. Предполагалось, что за нами будет приглядывать соседка, но она редко это делала. Мы сообщали ей, что пришли из школы, а потом занимались своими делами. Ее это полностью устраивало. Она принадлежала к типу нянь «если что – зовите, а я пока посмотрю мыльную оперу». К тому же мы так привыкли быть одни, что не нуждались в присмотре.
Неудивительно, что у нас с братом в детстве было столько травм. Брошенный подростком камень раскроил мне голову – потом к парню наведалась полиция, а мой отец пригрозил ему серьезными побоями, если подобное еще раз повторится. Осваивая велосипед, я лишился двух зубов, растянул запястья и лодыжки и чуть не отрезал палец осколком стекла. Брат получал такие же повреждения, только чаще и серьезнее.