Тростинка

Князь похвалил певца и сам налил медовуху в его кубок. Протянув кубок гусляру, князь так и застыл с протянутой рукой.

Серебристый смех остановил его. Смех был явно женский и доносился сверху. Взоры дружинников поднялись к вершине осокоря. Но в густой листве они никого не разглядели.

– Русалка, поди, шалит, – высказал предположение один из дружинников. – На этом озере их много.

– Эй, покажись! – звонко крикнул вскочивший на ноги певец. – Иди пировать с нами!

– А не обидите? – послышался сверху веселый и нежный девичий голос.

– Не обидим! А если не покажешься, стрясем тебя оттуда, – строго пообещал гусляр.

Вверху опять послышался веселый смех:

– Меня так просто не достать вам.

– Вот сейчас залезу к тебе, – пообещал Андрей, – быстро спущу.

– Не троньте ее, – вступился за русалку Властимир. – Сама спустится. Без воды долго не вытерпит. Давайте лучше еще медовухи отведаем – хмельна очень.

– А меня медовухой угостите? – весело спросили сверху.

– Не знал я, что русалки медовуху пьют, – усмехнулся князь.

Вверху зашелестела листва, и, тут же, из-за толстой ветки показалось девичье лицо. Девушка бесшумно заскользила по веткам и через мгновение предстала пред очи дружинников. Была она среднего роста, длинные волосы цвета спелой ржи обрамляли ее лицо, и такая тонкая, что, казалось, можно одной рукой обхватить ее талию. Щеки розовыми пятнами горели на лице, несколько вздернутый нос не портил ее, скорее, наоборот: прибавлял «дичинки» облику. А глаза русалочьи: глубокие и зеленые.

В первое мгновение всем показалось, что это действительно русалка выплыла из озера. Дружинники завороженно смотрели на красавицу.

Она, весело сверкнув белыми зубами, произнесла:

– Онемели, что ли?

Пришедший в себя Андрей протянул к ней руку и прикоснулся к ее ладони:

– Теплая! А говорят, что русалки ледяные!

Кругом, недоверчиво, засмеялись дружинники. Но приблизиться к девушке никто не захотел, мало ли: вдруг защекочет? Русалки они такие: защекочут, да в воду уволокут. И помочь некому будет, заворожит всех, заморочит.

Сомнения рассеял смерд из ближайшей деревни:

– Не русалка она. В лесу живет с бабкой своей. По деревьям вон лазает, да прячется, не угонишься за ней. А так – девка, как девка. Не любят только ее в деревне. Бабка ее – ведьма. Да и сама она – нелюдимка. Лесовинка, одним словом. Говорят, что они с бабкой с лешими да с кикиморами знаются. Недалече в лесу домишко их…

– Чего не утопите, раз ведьма? – спросил пожилой седобородый дружинник.

– Так она – безвредная ведьма. Деревенских лечит от хворей всяких. Роды у баб примает. Тем и кормится. Девчонка – не родная ей. Подкидыш. Весен шестнадцать-восемнадцать прошло с тех пор, как она нашла ее у себя на пороге ночью. Так и живут вместе. Женщина деревенская выкормила ее своим молоком; у нее, вишь, сын был маленький на то время. А так – пусть себе живут. Места немного занимают.

Властимир разглядывал сидящую на траве девушку.

Она была очень юная, было в ее облике что-то необычное. Русалочье…? Движения ее рук, поворот головы были плавными, как будто девушка привыкла плавать по водной глади и теперь ей тяжело без привычной стихии.

В душе князь подивился.

Он впервые видел такую необычную, полудикую красавицу, хотя и навидался красавиц не только русских, но и заморских…

…А тонка как. Кажется, повеет ветерок и унесет ее далеко-далеко, и никогда князь не увидит ее больше. Он очнулся от мыслей, в душе подивившись, что думает о девушке.

Андрей уже отрезал кусок мяса и протянул девушке.

– А ме-до-вухи? – разочарованно-протяжно произнесла она.

– Мала еще медовухой баловаться! – урезонил ее убиравший объедки холоп.

– Ты иди, иди себе, мужик, – проводил его князь.

Холоп, укоризненно оглядываясь и недовольно бурча, отошел сторону. Зачем понапрасну спорить с князем?

Властимир поднес недопитый кубок девушке:

– Вот, отпей.

Девушка, не жеманясь, отхлебнула из серебряного кубка и улыбнулась:

– Сла-а-дко как!

Она одним махом жадно допила остатки.

– Это, ты, зря, – заметил князь.

Он протянул девушке пирог с рыбой. Та откусила и закрыла глаза от удовольствия, раньше она не лакомилась такой пищей.

Подошедший снова холоп заговорил с девушкой осуждающе:

– Не след тебе тут находиться, отпила из княжеского кубка, дак и убирайся восвояси.

Девушка резко вскочила и тут же пошатнулась.

Дружинники заулыбались: непривычна девчонке крепкая медовуха.

Князь взмахнул рукой, подзывая к себе дядьку. Тот без слов понимал своего подопечного. Подхватив девушку, как пушинку, понес ее в шатер.

Холоп осуждающе глянул на князя, но перечить больше не стал.

Дружинники снова наливали медовуху, звенели кубки, лилась речь. Снова пел для князя да для дружины гусляр по имени Млад, разгоняя темноту то веселыми, то грустными песнями. Наконец, дружинники подустали от пиршества, некоторые клевали носом в остатки еды, некоторые храпели, растянувшись на траве. Холопы укрывали спящих попонами.

Поздней ночью Властимир, оставив пиршество, пошел, наконец, к шатру.

Луна освещала тихую ночь. Лес спал. Спали зверушки и птички, спали белки и медведи, лоси да олени; лишь вдали ухала сова, гоняясь за мышами.

Привычный к медовухе князь вовсе не был пьян. Шел по поляне твердыми шагами.

Едва различимый шорох заставил его оглянуться.

В зарослях кустарника, во тьме, князь увидел два светящихся огонька. Он подумал, что это глаза, но они не могут быть глазами животного. Князю даже на миг показалось, что он видел уже сегодня такие же или похожие… Взгляд был явно направлен на него.

Да, за ним следят!

Князь поднял с травы сухую палку и бросил в кусты. Зеленое свечение погасло, и тут же над Властимиром пролетела огромная черная тень. Князь успел пригнуться, потому тень не коснулась его. Бесшумно темное пятно исчезло в лесу.

Властимир усмехнулся, но будить товарищей не стал. «Может и правда привиделось? Уж больно крепкая медовуха!»

Откинув полог шатра, он вспомнил о девушке. Князю подумалось, что она давно убежала восвояси. Но, переступив порог, он обнаружил ее сидящей в середине шатра. Властимир вспомнил ее красоту, и хмель ударил ему в голову, заставив забурлить медовуху в крови. Князь, сдерживая себя, чтобы сразу не схватить ночную гостью в объятья, опустился рядом с ней на колени. Увидел блеснувшие зеленым огнем глаза. Значит, она ждала его.

– Почему не ушла? – прошептал Властимир.

– Ждала, когда ты придешь! – голос девушки дрожал от волнения.

Властимир опустил руки на тонкие плечи. Она всем телом подалась навстречу. Не помня себя, князь уже целовал ее в припухшие губы, руки шарили по ее телу, не встречая на своем пути никаких преград. Руки девушки обвили его могучую шею, она прижималась к Властимиру всем телом. Князь чувствовал, как трепещет ее тело от его прикосновений. Руки быстро стаскивали с нее одежду, ощущая горячее девичье тело. Князь коснулся ее маленькой груди и сильно сжал. Девушка застонала. А князь уже стаскивал с нее рубашку, целуя горячие плечи, грудь, опускаясь все ниже. Он расстегнул свой пояс, и тонкая рука девушки заскользила под его рубаху, в нетерпении стаскивая ее.

Наконец были сброшены мешающие одежды.

Властимир неистово целовал ее гибкое тело, а она, извивалась под ласками князя, пересохшими губами целовала его грудь, гладила спину, перебирала его густые волосы. Князь в нетерпении раздвинул ей ноги. Она застонала под его напором, но не отодвинулась, лишь крепче прижалась к горячему мужскому телу. Князь застонал от наслаждения.

Потом они лежали рядом, Властимир крепко прижимал ее к себе, боясь отпустить. Казалось: стоит только выпустить ее из объятий, как она исчезнет, раствориться в глубине озера и уже никогда не появится.

«Ведь она – русалка», – думал князь, хмельной от ее близости, – «а русалкам не место в тереме; да скоро и свадьба у него, женится он, все же, на Милице…»