Страница 13 из 16
В Израиле не тают январи…
В Израиле не тают январи,Стекая в лоно марта февралями.До половины дня луна горит,Сгибая солнца яростное пламя.Приходит время мартов, и земляКружит в апреляхЦветовую гамму…И майская цветная конопляВзрывает мозг, овладевая нами.Июней обалдевшая листваПромеж плодов по-райскому разлита.И солнце августа долбит, как булава,Соленый воздух с Родоса и Крита.Условна осень здешних сентябрей,Нет пресных капель в октябрях шалашных.Суровый Бог становится добрейВ беспечных ноябрях планеты нашей.Стоят на горизонте декабри,В мешках заплечных дивная прохлада.Январский дождь приходит, как гран-при,В обилии ветров и винограда.О мой клочок страдающей земли,Прижатый к морю стадом Магомета!Счастливыми навек в тебя леглиЗимы пророки и святые лета.Провидцы счастья на полях весныИ плакальщики осени хрустальной…Тебе одной на свете сужденыДни воскрешенья в плаче поминальном.Все началось с рубашечки в полоску…
Все началось с рубашечки в полоску,Что взорвала патриархальный быт,И братьев, обнаруживших обноски,Что еле-еле прикрывали стыд.И душераздирающая драма —Грызня за удовольствия и властьИз этого библейского бедламаНа долгие столетья родилась.Весь мир – моря, и дюны, и торосы,Земля и небо, смерды и вожди,Упали ниц пред именем Иосиф,Который им сказал: надейся, жди.Господь в истории не знает о потеряхИ безразличен к триумфу побед.Есть только то, во что блаженно верят.Того, во что не верят, просто нет.Все внемлите, сомнения отбросив,Во всех ешивах, школах, медресеСловам, что произносят в них: Иосиф,Джузеппе, Джозеф, Осип и Хосе.Их соло, диалоги и дуэтыОпределяют мировой устав:Они, масоны, умники, поэты,Не умирают, смертью смерть поправ.Стремится каждый прислониться к ликуИ обрести с рубашки полосуИ по-японски числиться Исико,А по-китайски – попросту Йо-сю.Да, есть невидимая жизнь…
Да, есть невидимая жизнь,Скачками тигра, когти в тушу.Вне воздуха, воды и сушиПолна похвал и укоризн,Сознанье, возвышая, душит.А в черных остовах деревОна листки не выдувает.Здесь белизна ее линяет,Когда проклюнется посев,И в небеса собака лает.Ее незаткнутая течьГрозит отверстою пучиной…Оплетен угол паутиной —В ее кругах застыла речьФигурой грешницы невинной.В непроявлении вовнеОна как скрученный пергамент,Безмолвных призраков парламент,И алый лозунг на стене,Который завтра кровью станет.В ней скачет бронзовый гонецС приказами Наполеона…И, полный царственной истомы,Явлен еще живой отец,Сквозь инвалидности ведомый.Какие-то долги себе,Водопроводных труб отливы…Коней заплетенные гривы,Зерно седое в молотьбе,И смерти оползень счастливый.Она честна, как старый друг,В искусственности изначальной.Так в сапогах и платье бальномКружит в бряцании заслугПеремещением кандальным.Моим желаньям не ровня,Чужим законам неподвластна.Не счастлива и не несчастна,Она течет внутри меняТо кровью голубой, то красной.Есть и у ангелов предел…
Есть и у ангелов пределВ насущном царстве хама.Их отвращает от плевелПартийная программа.И горько плачет божествоВ снах ангельского духа…Здесь испечалили егоНеверье и разруха.Взрослеет ангел на землеИ водку пьет горстями,В своем забытом ремеслеТеряется меж нами.Скудеет железа добраВ растрате гормональной.И всё его эт сетераСтановится банальным.Спаситель, видимо, прилег,Уставши от работы.И ангел, усланный в острог,Сидит вполоборота.Кресты нагрудные блестятКаменьями на сполох.Не разберешь, кто наг, кто свят.И торжествует Молох.Уже не верует в ЗаветНи праведник, ни нищий.Ушел Господь в расцвете лет,И лет тому две тыщи.И нет у ангелов отцаВ церквей сиротском доме.Нет луноликого лицаИ весел на пароме.В клиру божественности нет.И их, и нас надули.И вместо нас, спасая свет,Они идут под пули.Ко мне приходит муза по утрам…
Ко мне приходит муза по утрам.Предельно личная, она иного рода.Мужик. Небритый и бухой. На морде шрам.Не представляется. Но видно, из народа.Закуривая импортную шмаль,Глядит мне в мозг, качая головою,И оперирует словесность натураль,Сшивая нервы ржавою иглою.Несходство чувств вливается в строку,Осколки фактов бродят в подсознанье…Все, что пишу я, все, что я реку,Наверняка вновь извращеньем станет.Высокое опустится на дно,А искренность вдруг обернется ложью…И в воду превращается вино,Великое становится ничтожным.Ее спонтанность, как двуполый бык,Вся скручена веретеном, до стона.То в музе превалирует мужик,То полубаба с грудью из бетона.И, высевая буквы-завитки,Я жду, как все крестьянство, урожая…Строка моей омуженной рукиВ глаза чужие каплями впадает.И растекается… И светит внутрь души,И нервы рвет огнем нью-йоркских башен.Меняет север с югом и дрожит,Как равновесие истерзанности нашей.Не я взвалил проклятый этот груз,Чтобы служить трубой водоканальной.Слепые боги зачинают этих музВ грехе божественном, но непременно свальном.