Толкование договора в российском и зарубежном праве

В большинстве случаев обе стороны не могут быть одновременно авторами спорного условия: неопределенная формулировка, как правило, исходит от одной из сторон, которая предложила данное условие либо проект договора, поэтому применительно к договору можно говорить об авторстве спорного условия.

Однако следование лишь воле той из сторон, которая является автором спорного условия, сопряжено с риском ущемления интересов другой стороны, которой было адресовано спорное условие. Как было показано в гл. I настоящей работы, необходимость в толковании договора во многих случаях обусловлена различным восприятием спорного условия его сторонами, у каждой из которых свой горизонт понимания, что оказывает непосредственное влияние на саму природу спора о толковании.

В этой связи не представляется возможным игнорировать позицию той стороны, которой данное волеизъявление было направлено и которая полагалась на то изложение данного условия, которое было включено в текст договора.

По этим причинам при толковании договора суд не может ограничиться лишь исследованием внутренней воли одной из сторон (стороны-заявителя) в ущерб интересам другой стороны (стороны-адресата). В западной доктрине права пристальное внимание уделено пониманию волеизъявления стороны договора – заявителя стороной договора – адресатом, что в конечном счете влияет не только на методологию применения субъективного критерия, но и на сам дискурс обсуждения проблемы толкования договора, в рамках которого исследованию и оценке подлежат позиции двух сторон – заявителя и адресата.

Теоретические основы для этого были заложены немецкой доктриной и практикой, для которых в вопросах толкования исходным понятием является не договор (Vertrag), а волеизъявление (Erklärung), подтверждением чему может служить § 133 ГГУ. При этом договор, понимаемый как встречные волеизъявления двух сторон, толкуется с учетом волеизъявления каждой из сторон.

При применении субъективного критерия определяющую роль играет то, что другая сторона (адресат заявления) знала или не могла не знать о намерении заявителя. Сообразно этому в немецкой литературе постулируется тезис о том, что решающее значение должно быть придано распознаваемости волеизъявления для другой стороны[114]. Этот тезис основан на учении о воле и волеизъявлении в сделке, которое также было сформировано немецкими цивилистами. Суть данного учения состоит в том, что правовые последствия сделки связываются не столько с волей (Wille), т. е. с внутренним решением лица совершить сделку, сколько с проявлением данной воли вовне, т. е. с волеизъявлением (Erklarung). Как указывает A. Manigk, основы данного учения были заложены в классических работах F.C. von Savigny, который исходил из следующего: «Поскольку на самом деле воля должна восприниматься как единственный значительный фактор, влияющий на действительность, и только потому, что она представляет собой внутреннее, невидимое явление, нам необходим определенный знак, через который она может стать распознаваема для других, и таким знаком, через который открывается воля, и является изъявление (Erklarung)»[115].

Не вызывает сомнений то, что воля как внутренний процесс не может быть объектом толкования, поскольку при толковании всегда используются какие-либо формы ее внешнего проявления, т. е. толкованию подлежит волеизъявление в его эмпирической форме. В то же время установление действительной воли (wirkliche Wille) рассматривается как цель толкования договора, что закреплено в § 133 ГГУ[116]. И такое решение проблемы представляется правильным.

Для целей толкования важно то, что, исполняя функцию объективации воли, «волеизъявление независимо от его формы сообщает адресату волеизъявления содержание внутренней воли лица»[117]. В этом контексте смысл субъективного критерия при толковании волеизъявления в соответствии с § 133 ГГУ состоит в том, чтобы установить действительную волю заявителя в понимании ее получателя, т. е. лица, которому она адресуется (natürliche Auslegung).

Как отмечают C.-W. Canaris и H.C. Grigoleit, «по общему правилу заявления делаются не для их получения и понимания каким-либо «посторонним лицом», а для конкретного адресата. По этой причине логично принять позицию адресата в качестве релевантной точки зрения, поскольку договор является актом коммуникации лишь с конкретной стороной и касается только ее интересов»[118].

Аналогичного мнения придерживается проф. A. Lüderitz, который со ссылкой на классика немецкой юриспруденции R. von Iheringʹа указывает на следующее: «… при толковании решается вопрос не о том, что является действительным смыслом заявления говорящего, а о том, как контрагент должен был понять заявление сообразно открывшимся перед ним обстоятельствам»[119].

В связи с этим возникает вопрос: как следует понимать закрепленную во многих законодательных источниках формулировку о толковании договора согласно «общей воле сторон»?

Представляется, что необходимо исходить из того, что «воля», равно как и «волеизъявление», – понятия индивидуальные, поскольку носителем воли может быть одно лицо. С этой точки зрения коллективная воля, в том числе общая воля сторон договора, в значительной степени представляет собой теоретическую абстракцию, если не фигуру речи.

На практике при установлении общей воли сторон исследованию подлежит волеизъявление стороны-заявителя с позиций стороны-адресата. При этом под действительной волей сторон договора понимается эмпирическая воля стороны-заявителя, ограниченная теми значениями, которые были доступны для понимания стороной-адресатом. Данный тезис также согласуется с общей проблемой различного понимания спорного условия, которая была обозначена нами в гл. I настоящей работы.

С учетом изложенного трудно признать правильным тезис Н.В. Степанюк о том, что «применительно к договору нельзя говорить о воле той или другой стороны, речь должна идти об общей воле сторон, на что обращается внимание в ст. 431 ГК РФ»[120].

Субъективный подход к толкованию договора приобретает объективные черты, поскольку при исследовании воли стороны-автора суд сужает область такого исследования позицией стороны-адресата, а определяющее значение приобретают внешние проявления воли, которые могут быть доступны стороне-адресату. В немецкой литературе для определения области понимания эмпирической воли, которой обладает адресат, используется термин «горизонт понимания» (Empfängerhorizont), который, как уже было указано в гл. I настоящей работы, формируется из таких индивидуальных для стороны-адресата характеристик, как особенности словоупотребления, коммерческий опыт, объем владения сведениями о конкретных обстоятельствах сделки и т. д. Эти факторы могут иметь значение при установлении того, как было понято спорное условие стороной-адресатом.

В то же время не следует абсолютизировать позицию стороны-адресата в ущерб интересам стороны-заявителя, которая могла не проявить должной степени заботливости и осмотрительности для понимания волеизъявления, исходящего от стороны-заявителя.

Учитывая это, ни смысл, вкладываемый в волеизъявление стороной-заявителем, ни то понимание, которое возникло у стороны-заявителя, не могут рассматриваться достаточным источником для применения субъективного критерия вне связи и без соотнесения друг с другом. На этом обстоятельстве также акцентируют внимание C.-W Canaris и H.C. Grigoleit: «… невозможно просто обратиться к внутренней воле стороны-заявителя, если адресат понял заявление по-другому. И наоборот, понимание адресата не может быть обязывающим само по себе, если оно отличается от понимания стороны-заявителя»[121].

114

Vogenauer S. Op. cit. P. 4.

115

Манигк А. Развитие и критика учения о волеизъявлении // Вестник гражданского права. 2008. № 4. С. 198.

116

Следует отметить, что в немецкой литературе существует мнение, согласно которому «внутренняя воля» (i