Страница 7 из 59
Заглянув в очередной раз, старый Рене Жереми Непве де Монтиньи сложил молитвенно ладони, любуясь «сыном».
— Немного дней отпущено мне Господом, — прожурчал он, вздыхая, — но проведу я их в умиротворении, в согласии с миром и осиянный благодатью… Дитя моё! Земли мои суть твои земли, и замок сей, и люди. Передаю всё в твои руки, владей! А мне давно уж на покой пора…
Олег вздохнул.
— Не поймите меня превратно, — сказал он, — но рановато мне стремиться к тихому счастью. Душа моя жаждет подвигов! Желаю послужить королю на ратном поприще, шпагою добывая славу!
Паче чаяния, граф не стал настаивать на своём, а еще больше умилился.
— Признаюсь, — сказал он виновато, — копошился во мне червячок сомнения. Вдруг, думаю, ошибся снова я и принял чужого человека за родного! Но сказанное тобой, о чадо моё, вселило в меня окончательную веру. Ибо только истинный виконт[16] д’Арси мог предпочесть славу богатству! Узнал я давеча пределы счастья, а нынче счастлив безмерно! О дитя моё, скажи, к чему лежит душа твоя? Желаешь отличиться при дворе?
— Мне подошёл бы плащ мушкетёра, — усмехнулся Сухов. — А дальше — как карты лягут.
— Да, да, — поспешно согласился с ним д’Арси, — судьбу предугадать нам не дано… — О задумался, соображая. — Я обязательно напишу письмо маркизу де Монтале, сей мой знакомец капитанствует ныне, командуя ротой королевских мушкетёров.[17] Однако же облечься с ходу в голубой плащ не удастся, если только сам король не пожалует его. Но не волнуйся, сын, шпаге твоей не придется почивать в ножнах! Покажешь себя исправным гвардейцем — и сможешь попасть в роту де Монтале. Мушкет тебе выдадут с королевского склада, а всё остальное, сын мой, ты увезёшь отсюда, ради вящей славы герба нашего!
Потирая руки, его сиятельство покинул друзей, спеша их же и снарядить. Проводив взглядом Рене де Монтиньи, Олег обернулся к Быкову и сказал задумчиво:
— Знаешь, а я по-настоящему рад был бы встретить такого отца.
— А… твой? — нахмурился Яр. — У тебя что, отца не было?
— Да как тебе сказать?.. Отец-то был, как у всех. Биологический. Отчество моё — от него. Романом звался, Романом Данилычем. А вот папы у меня не было. Я с матерью жил. Отец даже из роддома не забирал её, соседка помогала, тётя Клава. Она и купала меня в ванночке, и пелёнки сраные стирала… Отца я увидал впервые, когда уже на втором курсе учился. Явился к нам, не запылился!..
— И что ты сказал… своему батюшке? — серьёзно спросил Быков.
— Послал по матушке, — усмехнулся Сухов.
— А я любил к ним заходить, — встрял Пончик. — Мама Олега из-зумительные оладьи пекла… Угу.
— Кто о чём! — хохотнул Яр.
— Нет, правда. И Романа Данилыча я видал — здоровый такой мужик. А тётя Марина вечно вздыхала, что Олежек у неё — безотцовщина…
— Да что я, — пожал плечами Олег, — все мы такие. Женщине для счастья нужен мужчина, мужчине — женщина, а ребёнку — мама и папа. Это как непреложный закон. А тут забросило тебя чёрт-те куда…
— Чёрт-те когда! — воскликнул Быков.
— …и вдруг тебе рады, — продолжал Сухов, — тебя ждали. Я понимаю прекрасно, что старик потерял другого Олегара, но не стану его разуверять. И не потому лишь, что на жалость пробивает, мне и самому охота если не быть, так хоть казаться этаким блудным сыном. Вы не представляете, до чего мне не хватало отца в своё время! Ну не обо всём же с матерью поговоришь, сами понимаете. И друзья не на всё годны…
— А твоя мать жива? — осторожно спросил Яр.
— Да что ей сделается… Где-то в Испании сейчас, с отчимом. Сейчас! М-да… Она замуж вышла, когда я уже институт заканчивал, всё переживала, боялась мне психологическую травму нанести. Еле их поженил! Отчим дядька неплохой, с юмором, так ведь отчим… Мать к нему переехала, квартиру мне оставила, и стал я жить-поживать да добра наживать.
— Ага, — хмыкнул Шурик, — годик пожил, а потом нас утянуло «в лето 858-е от Рождества Христова»! И понеслось…
Олег расслышал тяжкий вздох. Приметив понурого Акимова, он усмехнулся и сказал:
— Виктуар! Не печалься, старче, выкарабкаемся. Куда мы денемся! Корабли к Антильским островам отплывают из Нанта, я узнавал. Оттуда до твоей скалы — рукой подать.
— Так, может, — встрепенулся Акимов, — рванём?
— Не всё так просто, — покачал головой Сухов. — У короля Людовика, считай, нет флота, кардинал Ришелье только-только начал строить корабли, и герцог Бэкингем пользуется этим — английские пираты так и рыскают вдоль побережья, охотятся за купцами из Франции. Вот и думай…
— Даже если доберёмся до Гваделупы или Мартиники, — сказал Пончик, — они все равно ещё не объявлены владениями Франции, колонисты тамошние обживаются на свой страх и риск. А нам ведь в Доминикану нужно, то есть в эту… как её…
— Эспаньолу, — подсказал Ярослав.
— Во-во! В гости к испанцам. Думаете, они нас ждут?
— Ждут! — хмыкнул Быков. — С кандалами! Закуют нас всех в железа — и погонят на плантации… сахарного тростника или что там рабы выращивают… Кофе?
— Есть ещё одна ма-аленькая непонятка, — усмехнулся Олег. — С Гваделупы на Эспаньолу тоже ведь надо как-то добраться. А на чём? В общем, давайте будем поспешать медленно! Сначала осмотримся как следует. Глядишь, и сыщется подходящий вариантик.
Шурик длинно и тоскливо вздохнул.
— А время-то идёт, — пробормотал он. — Пока осмотримся, пока сыщем, уже и жить некогда будет. По паспорту-то мы молодые совсем, а так… На пенсию скоро!
— Ага, — фыркнул Сухов. — Щаз-з!
Ярослав с хитрой усмешечкой поглядел на друзей и спросил:
— А вы разве ничего не заметили?
— Ты о чём?
— Да вы в зеркало посмотритесь! У вас седина пропала, и морщины поразгладились. Побочный эффект твоего туннеля, Витёк! Молодильный!
— А точно… — уставился на друзей Александр. — Тебе, Олег, будто кто маску сделал для лица. Или подтяжку. Угу…
Сухов провёл рукою по щеке, словно убеждая себя в правоте Понча, и сказал:
— Значит, это самое… Время ещё есть!
Граф развил бурную деятельность. В тот же день с пастбищ пригнали двух красавцев-коней нормандской породы, чалого и гнедого.
Олег оседлал чалого, Ярослав — гнедка, а слуги их довольствовались спокойными беарнскими меринами из замковой конюшни.
Сухова с Быковым снабдили шпагами и палашами[18] для конного боя, дали каждому по паре пистолетов-пуфферов и перевязи из буйволиной кожи с патронами-натрусками, по мешочку для пуль с фитилями, по пороховнице и испанской даге[19] а Олегу вдобавок достался увесистый кошель, набитый золотыми пистолями.[20]
— Короля нашего склоняют по-всякому, — напутствовал сына д’Арси, — но ты оставь эти сплетни невежам. Когда Людовик был ещё мал, наставник его, Воклен дез Ивето, спросил, в чём состоит долг доброго государя. «Бояться Бога», — ответил будущий король. «И любить справедливость», — дал подсказку учитель. Однако дофин[21] считал иначе. «Нет! — сказал он. — Нужно вершить справедливость!» Этой заповеди его величество верен по сию пору. Когда же Людовику едва исполнилось шестнадцать, он заявил королеве-матери: «Сударыня, я всегда буду заботиться о вас, как подобает доброму сыну. Я хочу избавить вас от груза забот, который вы взяли на себя, выполняя мои обязанности; пора вам отдохнуть, теперь я займусь государственными делами сам и не потерплю, чтобы кто-то, кроме меня, распоряжался судьбой моего королевства. Теперь я король». Уж если в юности самодержец был так решителен и твёрд, то странно упрекать его в мягкотелости ныне, в зрелые годы! Спору нет, его величество упрям, бывает вспыльчив и долго помнит зло, зато терпеть не может лжи…
16
Старший сын графа носил титул виконта, младший числился бароном.
17
Королевские мушкетёры (полное название — «Мушкетёры военного дома короля Франции») — элитная воинская часть, входившая в личную охрану короля вне Лувра. Отличал мушкетёра короткий лазоревый плащ-пелерина а-ля «казак» из четырёх клиньев с серебряными галунами и нашитыми белыми крестами из бархата, с золотыми лилиями на концах. В роте королевских мушкетёров состояло в ту пору 100 рядовых, лейтенант (заместитель командира), корнет и два марешаль-де-ложа (сержанта). В 1627 году капитаном-лейтенантом роты являлся по совместительству командир шеволежеров (кавалеристов из личной охраны короля) Жан де Берар, маркиз де Монтале. Как правило, в мушкетёры принимали дворян, отслуживших в гвардии и хорошо себя зарекомендовавших.
18
Палаш — длинный прямой клинок с двусторонней заточкой, сочетающий достоинства меча и сабли. Имеет развитую гарду с чашей и дужкой.
19
Дага — кинжал для левой руки при фехтовании шпагой. Пуффер — короткоствольный пистолет с набалдашником на рукоятке (чтобы легче выхватывать).
20
Пистолем во Франции называли испанский дублон, монету достоинством в 2 пистоля (исп. doblon — двойной). 1 золотой пистоль (дублон) соответствовал 10 французским ливрам (серебряным). 1 ливр — 20 медных су. 1 су равнялся 4 лиарам, а 1 лиар — 3 денье.
21
Дофин — титул наследника французского престола.