Пират

И конники атаковали бойцов Моргана в лоб, наплевав на все каноны тактики и стратегии.

Фронтальная шеренга буканьеров, шагавших в авангарде, на острие ромба, опустилась на колено, вскидывая мушкеты.

Задний ряд стрелял стоя. Потом и они присели, позволяя внести свой вклад третьему ряду, четвёртому, пятому…

Дружные залпы внесли сумятицу в ряды испанской конницы, ибо редкая пуля не находила свою цель — уж что-что, а стрелять буканьеры умели.

— Нападаем, нападаем, чтобы рассеять их! — вопил де Гусман.

Его рать отвечала вразнобой:

— Да здравствует король!

Однако похоже, что мужества испанцам только на клич и хватило, — потеряв множество народу убитыми, кавалерия рассеялась.

— Обойдите холм, — заорал президент индейцам-вакеро, — и пустите быков в тыл пиратам!

С отчаянием наблюдая, как малая часть его армии наступает под пение «Магнификат…», а большая разбегается, де Гусман принял командование над эскадроном.

— Вперёд, ребята! — закричал он, взгромоздясь на коня. — Теперь осталось лишь одно — или победить, или умереть! За мно-ой!

Воодушевлённые, испанцы бросились на врага, но стоило им увидеть, что творит с плотью увесистая мушкетная пуля, как они покинули своего командира и стали драпать.

Де Гусман продолжал двигаться по инерции, хотя и видел, что с ним остался лишь один чёрный невольник да верный слуга.

Тут зудящая пуля расщепила жезл, который президент аудиенсии держал на уровне головы, и ему стало не до героизма — развернув коня, он поскакал с поля боя…

Даже быки не отличились в сражении — вакерос напустили их на арьергард, однако пираты быстренько перестроились, замахали флажками, а после открыли стрельбу по скоту и по вакерос.

Мыча от ужаса, крупный рогатый скот обратился в бегство по примеру своих хозяев…

«Битва» закончилась, не продлясь и двух часов, покрыв испанцев позором, а пиратам открыв путь на Панаму.

В городе царил полный кавардак, бардак и столпотворение.

— Они идут! Они идут! — голосили панамцы. — Пираты идут!

Люди разбегались, хватая пожитки. Кто-то подался в близлежащие деревни, а большая часть искала спасения на дальних островах.

Обезумевшие толпы заполонили пристань. Люди сваливались с причалов, ломали ноги, спрыгивая в пироги и шлюпки, добирались вплавь до стоявших на рейде кораблей. Логично же — если пиратам не достанется ни единой посудины, то как эти мерзавцы покинут сушу? Да никак! И панамцы спасутся…

Всё, что могло держаться на воде, отчаливало и уходило в океан: приблудившийся фрегат, два объёмистых нао, рыбацкие баркасы, индейские пироги.

Крики, плач, ругань, стоны висели над городом, взывая к небу, и таяли в ясной лазури.

На один из причалов вышла молодая женщина, «краше которой в Европе не было и нет никого». Её скромное дорожное платье плоховато скрывало великолепную фигуру. Удивительно, но девушку не задевали, не толкали и не оскорбляли — словно магический круг отделял «Прекрасную Испанку» от всеобщего падения и пакостей, что натуры трусливые и подлые чинят ближним.

Мигом спустившись в лодку, она крикнула высоким звонким голосом:

— На Товаго!

Старик лодочник, похожий на пирата, торопливо схватился за вёсла, а чуть позже, когда пристань отдалилась, поднял на мачте латаный парус.

Оглянувшись в тревоге, старик воскликнул:

— Они жгут город!

— Нет, Хосе, — покачала головой донна Флора, — это наш глупый губернатор приказал взорвать пороховые склады, как только первые пираты войдут в Панаму. Теперь весь город сгорит…

— Ах, сеньора, — вздохнул старик, мощно загребая, — мы заслужили такое поношение. Это нам кара Господня за лиходейства наши, за жадность необоримую!

— Может, ты и прав, Хосе… — сказала красавица задумчиво.

Олег со своими наступал в авангарде и в числе первых прорвался к Панаме. Город был брошен, так сказать, наполовину: некомбатанты «штурмовали» порт в попытке к бегству, а вояки готовились отразить атаку пиратов.

Улицы были перегорожены баррикадами из мешков с мукой, усиленными стволами деревьев, бочками и прочими подручными средствами. Испанцы, прятавшиеся за импровизированными редутами, палили из ружей и аркебуз, не имея в достатке мушкетов. Была у них и артиллерия — бронзовые пушки раз за разом напускали дыму и грохоту. Правда, их ядра причиняли больше вреда домам вдоль улиц, чем пиратам, но, видимо, сама пальба поддерживала в испанцах дух сопротивления.

Пиком ожесточения стал бой на рыночной площади Пласа-Майор, но и он затух как бы сам собою.

Двумя часами позже Панама была взята. Пираты практически не понесли потерь, а самый большой ущерб испанцам принесли бездарные командиры дона Хуана Переса де Гусмана, да и сам президент, велевший взорвать порох в цитадели.

Грохнуло так, что человек сорок солдат тут же отправились на небеса, а над городом встало грибовидное облако, в темноте подсвеченное багрецом. Деревянные хибары занялись немедленно, а тушить их было некому.

Правда, пираты не слишком-то и горевали по этому поводу. Ясно же, что сокровища надо искать в каменных хоромах!

К утру разведка донесла, что от пожара не пострадали разве что сотни негритянских хижин в пригородах Пьерда-Видас и Маламбо. Но было что грабить, было — огонь не тронул здания Королевской аудиенсии и Бухгалтерии, монастыри Мерседес и Сан-Хосе, особняк де Гусмана и ещё целый ряд богатых домов.

Морган ещё вечером дал приказ не пить вина — дескать, оно отравлено, и послал людей на северный берег, к Сан-Лоренсо-де-Чагрес, с радостной вестью: Панама взята.

Двое суток пираты грабили опустевший город — добыча была знатная! Тем не менее даже юнги понимали — основные богатства уплыли от них на острова Товаго и Тавагилья, Ислас-дель-Рей и Опоке.

В это самое время галеон «Ла-Сантиссима-Тринидад», нагруженный сокровищами, уходил в океан под одним парусом, однако Морган, поглощённый дармовой выпивкой и доступными женщинами, упустил его.

Малость протрезвев, «адмирал пиратов» скомандовал:

— Догнать беглецов, улизнувших на острова, и вытрясти из них всё, до последнего реала!

Пираты и рады стараться. Хоть де Гусман и приказал сжечь все суда, паника не позволила испанцам исполнить повеление. Нашлись и барки, и паруса.

А Морган лично приказал своим людям, отправлявшимся на острова, ни в коем случае не убивать и не насиловать самых красивых женщин. Эти дамы, дескать, понадобятся для выкупа.

И «призовая команда» отправилась трясти несчастных «островитян».

Ах, как же беглецы надеялись, что лихоимцы пограбят Панаму и уйдут, позволив им вернуться на родное пепелище! Увы!

С ужасом и отчаянием они увидали паруса барок, приближавшихся к островам. Это был конец.

Донна Флора, нервно сжимавшая в руках пистолет с серебряными насечками, безропотно отдала своё оружие пиратам, поняв, что не сможет выстрелить в живого человека, даже если тот покусится на её честь и самую жизнь.

— А тебя, красотка, — грубо расхохотался предводитель, капитан Сирл, — мы пока запрём!

Содрогаясь от похотливых взглядов, донна Флора послушно спустилась в подвал, где уже плакали и молились три хорошенькие женщины.

— Что с нами будет? — стонали они наперебой. — Зачем они нас заперли здесь? О Пресвятая Дева Мария, спаси нас и помилуй!

Чувствуя опустошённость и странное равнодушие, Прекрасная Испанка опустилась без сил на бочонок с вином. Поразительно, но своего будущего она ведать не могла — туман скрывал его, как и у каждого смертного, не позволяя спорить с Провидением.

Прислушиваясь к крикам и гоготу, доносившимся с улицы, донна Флора вздрагивала, рисуя себе в воображении разные ужасы и нащупывая рукой маленький острый кинжал: она не выдержит тех терзаний, которым пираты подвергают свои жертвы. Лучше будет умереть от собственной руки…

Сутки спустя красавиц вывели наружу. Пираты, вдоволь накуролесив, возвращались на материк.