Моя душа темнеет

Лазарь положил ладонь на плечо Раду.

– Раду в полном порядке. Он ездит верхом как бывалый солдат. Кроме того, мы не сможем выделить для них охрану. Гостеприимство султана не сравнится ни с чем. Вы же не хотите лишить своих детей возможности испытать на себе его щедрость.

Отец Раду фыркнул и отвернулся, глядя в ночь.

– Хорошо. Мне все равно.

Он ушел в свою палатку и до конца поездки не смотрел на них и не разговаривал с ними. Раду пытался спросить об этом Ладу, но она тоже молчала и выглядела очень озабоченной.

Когда они, наконец, поднялись на вершину холма и увидели распростершуюся перед ними Эдирне, сердце Раду наполнилось радостью и изумлением. Здания в городе были из белого камня, а крыши – красные. Вдоль улиц зеленели деревья, а сами улицы вели через весь город к зданию со шпилем, таким высоким, что Раду удивился, как он не царапает небесную синеву. На его крыше было несколько куполов, и другой, более короткий шпиль поднимался, приветствуя их отряд.

По соседству располагалось большое представительное здание, со стенами в красно-белую полоску из чередующихся кирпича и камня, но Раду не мог отвести взгляд от шпилей, так доверчиво тянущихся к небу.

Они прибыли на место.

11

1448 год. Эдирне, Османская империя

Влад шел за султаном Мурадом, слегка сгорбившись от частых поклонов. Лада наблюдала за происходящим с рассеянной отрешенностью. Раду был рядом. Он прильнул к ней, как малое дитя. Ей приходилось отрывать его ладонь от своей руки, потому что он мял рукав ее платья из дорогой ткани. Он считал их путешествие игрой и подружился с солдатами. С вражескими солдатами. Раду был глупцом. Они совершали не путешествие, а побег. Оставив трон в алчных руках Мирчи.

Мирчи, который давно заискивал перед боярами и Хуньяди. Мирчи, который пообещал нести титул князя, ожидая возвращения отца.

Лада не сомневалась, что для возвращения ее отцу потребуется армия, и не только против бояр и Хуньяди.

Несколько драгоценных часов Лада лелеяла надежду встретить здесь Богдана, но надежда испарилась. Их провели в комнаты, приготовленные только для них. Роскошные, благоухающие и устланные подушками тюрьмы, которые последние два дня им не разрешалось покидать. Влад непрерывно расхаживал взад-вперед, бормоча и репетируя речи. Его шелковая нижняя рубаха пропиталась потом. Раду смотрел в окно. Оно было обрамлено металлической рамой, которая извивалась, как виноградная лоза. Лада наблюдала за отцом. Его нити оборвались. Оставалась лишь одна. Одна-единственная нить, которую он отчаянно надеялся обмотать вокруг султана и его сомнительной поддержки.

Лада потянула Раду за руку, заставляя идти быстрее. Она боялась, что они отстанут от группы взрослых. Совсем не такого поведения Лада ожидала от Влада Дракулы. От ее отца. От дракона. Дракон не ползал на брюхе перед врагами, умоляя о помощи. Дракон не клялся избавить мир от неверных, чтобы потом пригласить их в свой дом. Дракон не бежал из своей страны среди ночи, как преступник.

Дракон сжег бы все вокруг себя дотла.

Группа остановилась на балконе с видом на площадь, покрытую плиткой ярко-синего и желтого цветов, выложенной спиралями. Эдирне была красива – украшенная орнаментами, величавая, ошеломляюще элегантная. Лада тешила себя, представляя, как сравняет ее с землей.

– Тогда все решено, – сказал султан, не глядя на ее отца. Его глаза были темными точками под ухоженными бровями, поседевшими от возраста. Он купался в шелках, а голова была завернута в громадный тюрбан. Он провел ладонью по бороде; на пальцах сверкнули кольца с драгоценными камнями. – Я отправлю вас назад с охраной из янычар и полной поддержкой Османского трона. Вы будете платить ежегодную дань в размере десяти тысяч золотых дукатов и пяти сотен янычарских рекрутов за честь нашей протекции. Дайте гарантию, что наши интересы будут защищаться вдоль ваших венгерских и трансильванских границ.

Лада перестала слушать, когда отец поклонился и принялся поспешно давать обещания и благодарить. Султан ушел, оставив одного из своих советников, Халил-пашу, чтобы обсудить последние детали договора.

Ей было уже все равно. Несмотря на всю свою красоту, Эдирне была враждебной и холодной, а земля под Ладой – чужой и равнодушной. Пять раз в день голос под ее окном выкрикивал песню на незнакомом языке, и звуки этой песни, от которой было никуда не деться, ранили ее как клинок. Раду приходил в восторг каждый раз, когда начиналось пение. А Лада затыкала уши.

Валахия была где-то там, далеко. Ее Валахия. И хотя она презирала отца за его слабость, но эта слабость, по крайней мере, вернет ее обратно домой.

Несколько солдат вытащили в центр площади двух связанных мужчин. Лада заметила в земле углубления и то, что плитки между ними были перепачканы чем-то темным. Заключенных положили на землю рядом с отверстиями. На площадь вышел мужчина, одетый в свободное лиловое платье, с ярко-красным, украшенным перьями тюрбаном. За ним следовало много солдат, которые несли два длинных заостренных кола.

– Ах. – Халил-паша прервал Влада, бесконечно восхвалявшего султана. Хотя ее отец был князем, а Халил-паша – скорее османским эквивалентом знати, этот мужчина вел себя так, будто Влад должен относиться к нему с почтением. Что Влад и делал.

Халил-паша махнул рукой в сторону двора.

– Вот главный садовник.

Лада подумала, что неправильно перевела его слова. Мужчина совсем не походил на садовника, да и цветов на пустой площади не было.

Халил-паша не сводил глаз с площади.

– В качестве еще одной благосклонности наш двор возьмет под свой надзор образование ваших детей.

Кровь отхлынула от отцовского лица.

– Вы слишком добры. Я не могу принять такое предложение.

– Учить их – радость для нас.

Влад посмотрел на площадь, где с двоих связанных мужчин сорвали одежду. Он поймал вопросительный взгляд Лады, и его глаза распахнулись с выражением, какого она в них прежде не замечала.

– Тогда Раду, – поспешно выпалил он. – Девочка должна пойти в монастырь. Она слишком своевольна и упряма, чтобы учиться. Кроме того, образование женщин – пустая трата времени.

При других обстоятельствах подобное утверждение привело бы Ладу в ярость, но теперь она была расстроена выражением его лица. В прошлом году она подошла к скотобойне, привлеченная шумом свиней. Она думала, что они визжат только тогда, когда их убивают, но они начинали визжать и закатывать от ужаса глаза уже почуяв запах крови своих однопометных сородичей.

Именно такое выражение проступало сквозь сдержанные черты ее отца, выдаваемое лишь белками вокруг темной радужной оболочки.

– Гм-м… – Халил-паша задумчиво погладил густую бороду. – Нам бы не хотелось, чтобы несчастливый брак продвинул ваше верноподданство на запад. Вы уже не единожды забывали свои обещания. Кроме того, девочка отлично говорит по-турецки. Я заметил, что она понимает все наши разговоры. В ее образование было вложено время и внимание. И очень много любви. Наши дети – самые ценное, что у нас есть, не правда ли? Султан хотел Раду, но я настаиваю на том, чтобы мы занялись образованием их обоих.

Отец резко сглотнул и долго смотрел ей в глаза. Затем отвернулся и кивнул.

– Тогда все решено, – сказал Халил-паша. – Мы оставим Раду и Ладиславу у нас, и они будут в безопасности до тех пор, пока вы не забываете служить нашим интересам на троне Валахии.

Раду посмотрел на Ладу, пытаясь вникнуть в то, что только что услышал. Лада отлично поняла, что сказал мужчина. Их жизни имели ценность лишь до тех пор, пока их отец выполняет то, что ему говорят. И вместо того чтобы просто взять Раду, Халил-паша понял, чем ее отец дорожит по-настоящему.

Все эти годы, в течение которых она с трудом добивалась любви и признания отца, привели ее сюда.

И сделали заключенной.

Все нити были в руках османов, и петлю из них они накинули на шею Влада. Лада знала, что ее брак, ее будущее было инструментом для торгов, но она никогда не задумывалась о том, что предметом торга и обмена может быть сама жизнь. И что ее отец на это согласится.