Страница 26 из 28
А у цыгана:
«…Столики с мраморными досками приютили трех толстых женщин и многих-многих мужчин. Занавес еще не поднялся, и они громко смеялись, подпевали оркестру и, объединенные этим кабачком, приветствовали друг друга. В зале всего четыре женщины, вместе с Кэт, но зато как много их в программе: сколько Гемм-ла-Беллисима, Лоренц, Лин и Марий…»
Зевнет земский, зевнет вся камера, цыган ударит себя в грудь ладонью, а истец будет говорить и говорить без конца.
— Обидно же, ваше благородие! У меня, к примеру, было так:
«….Après, il у a encore une lourde et fraîchie fille, confiante, ensommeillée, qui jette au public des fleurs sans tige, montées sur de longs et légers roseaux… Il y a une acrobate, assurément enceinte, que son travail semble torturer et qui salue avec un visage égaré, couvert de sueur… Trop de femmes.
Trop de femmes, trop de femmes!.. Je voudrais que l'on mêlât à ce troupeau quelque Dranem bien napolitain, ou l’indispensable ténor aux cheveux bleus. Cinq ou six caniches dressés ne nuiraient point, ni l’homme qui joue du piston avec une boîte à cigares…»[38]
— A y него что вышло?.. Вот что у него вышло:
«И еще одна… Она еще не проснулась, лицо у нее вялое, доверчивое и глупое. Она бросает в публику цветы без стеблей и что-то выкрикивает. Не слышно, что и, может быть, ее и не слушают вовсе и не видят?…
Наконец, последняя, — акробатка, наверное, больная… Выходит и раскланивается. Лицо у нее мокрое, истомленное, взгляд бессмысленный.
Зачем так много женщин? Их слишком много! Так хочется увидеть хотя бы неизбежного неаполитанского тенора с большими белыми зубами… Не помешали бы и пять-шесть дрессированных собачек: фоксов или пуделей. И еще хочется, чтобы был между этими женщинами безрукий художник или музыкант…
Глядя вот на эту, что поет, думаешь обо всех… И об их грязных комнатах на высокой лестнице, догорающей свечке и грубых руках….»[39]
Посадит земский цыгана в каталажку, вернет истцу «кобылу», — и будет цыган три месяца сидеть и думать:
— И как засыпался!.. Н-нет, умнее надо дело вести… Завсегда вот так. Оно, конечно, краденая кобыла завсегда купленной дешевле, а только народ ныне лукавый пошел, хитрый… Умнее надо перекрашивать…
Татиана Краснопольская, Шенфельд она же, кивает ему одобрительно головой, — и перекрашивает для «Петроградских вечеров» новую «кобылу», которая «завсегда купленной дешевле».
Е. Венский
Прим. ред. Как оказывается, плагиат для г-жи Краснопольской занятие не новое. Настоящая статья г. Е. Венского была уже набрана, когда г. Скиталец-Яковлев[40] опубликовал еще более наглую проделку этого «цыгана». В погоне за славой и гонораром, г-жа Краснопольская, кроме иноземной Колетт-Вилли, — обокрала еще и отечественного Н. Лескова! В журнале «Огонек» только что помещен «Рыцарь», лесковский рассказ, напечатанный за подписью Татьяны Краснопольской! Долго ли можно продолжать в нашей литературе такую торговлю крадеными вещами?!
Из переписки В. Я. Брюсова и А. А. Измайлова
27 июня 1915 г., д. Бурково
27 июня 1915.
Москва, 1 Мещанская 32
Многоуважаемый Александр Алексеевич!
Сегодня я пишу к Вам по самому неприятному поводу. В № 26 «Огонька» помещен рассказ Татьяны Краснопольской «Рыцарь», и рассказ этот есть — плагиат. Начинающая писательница украла сюжет рассказа и весь ход его не у кого другого, как у уважаемого И. И. Ясинского. К сожалению, я не помню точного названия рассказа Ясинского, но в том, что я говорю, я, конечно, совершенно уверен. Ввиду близости «Огонька» к «Бирж<евым> ведомостям>», где я пишу, я не хочу обличать этот факт в какой-либо другой газете. Но и оставить его не обличенным я считаю несправедливым. Я прилагаю здесь маленькое «письмо в редакцию». Если Вы найдете его слишком резким, может быть, Вы составите заметку сами. Или, наконец, ред<акция> «Биржевых> вед<омостей>» или «Огонька» поместит объяснение от своего имени. В какой форме факт будет предан гласности, разумеется, всё равно, но быть преданным гласности он должен: я думаю, Вы в этом со мною согласитесь… <…>
Милостивый Государь! Г. Редактор!
Начав читать в № 26 «Огонька» за этот год рассказ Татьяны Краснопольской «Рыцарь», я скоро убедился, что содержание его мне уже знакомо. Действительно, рассказ и по сюжету и по всему ходу действия «совпадает» с одним из старых рассказов маститого И. И. Ясинского (Максима Белинского). Я не хочу обвинять начинающую писательницу в плагиате. Можно, напр<имер>, предположить, что кто-нибудь из ее знакомых передал ей содержание рассказа Ясинского, выдав вымысел за факт из действительной жизни, и писательница воспользовалась этим сообщением, как канвой для своего рассказа… Пусть, однако, этот прискорбный случай послужит новым уроком молодым писателям. Нет ничего, что могло бы заменить собою творчество, эту истинную сущность каждого художественного создания.
Примите уверения в моем совершенном уважении
Валерий Брюсов.
27 июня 1915, Бурково
Конец июня — до 14 июля 1915 г., Петроград
Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич,
Я передавал <так!> Ваше письмо редактору «Огонька». Он ответил мне, что теперь, после того, как в нек<ото>рых газетах уже было отмечено случившееся с Краснопольской, — очень милой, но слишком доверчивой начинающей, — недоразумение, — и нет резона подчеркивать его в самом «Огоньке», и это запоздало.
Прототип не рас<ска>з Яс<инского>, а «Интересные мужчины» Лескова или один из р(асска)зов Мопассана.
14 июля 1915 2., д. Бурково
Москва, 1 Мещанская, 32.14 июля 1915 г.
Многоуважаемый Александр Алексеевич!
Что мое письмо о Т. Краснопольской не было напечатано, я очень рад, и не только потому, что у меня был назван И. И. Ясинский вместо Лескова. Написал я свое письмо в минуту «негодования» и потом охотно взял бы его назад. Ну, а все же поведение Татьяны более чем сомнительно! <…>
Комментарии
Татьяна или, как она именовала себя, Татиана Генриховна Краснопольская-Шенфельд (? — после 1931) едва ли осталась бы в истории литературы, не будь романа Над любовью, нескольких посвященных ей стихотворений И. Северянина, страданий М. Кузмина и небольшого литературного скандала 1915 г.
О жизни ее известно очень мало. Сохранился адрес: «Фонтанка, 54» — в этом доме бывали Кузмин, Ю. Юркун, Л. Канегиссер, Р. Ивнев, С. Есенин. Дебютировала Краснопольская-Шенфельд, видимо, как переводчица, выпустив литографированную книжечку Игривое завещание: Миниатюрка в 1 д. (СПб., 1911).
Во второй половине 1913 или в начале 1914 г. с Шенфельд-Краснопольской познакомился немецкий энтузиаст русской литературы, поэт, писатель, переводчик и издатель И. фон Гюнтер (1886–1973), оставивший в своих мемуарах Жизнь на восточном ветру: Между Петербургом и Мюнхеном (М., 2010) следующий беглый портрет:
Мой милый Аркадий Руманов[41], газетный босс, свел меня с богатой, красивой и одинокой девушкой. Татьяна Шёнфельд хотела стать актрисой, как Ида Рубинштейн, и была готова потратить на это деньги. Она была не прочь стать и представительской женой одного из директоров театра[42], но этот самый директор, сколько мне помнится, не разделял эти желания.
38
После нее выступает еще медлительная, совсем зеленая девица, доверчивая и заспанная, она бросает публике цветы без стеблей, насаженные на длинные, легкие тростинки… Затем еще акробатка, явно беременная и, по-видимому, страдающая от своей работы. Она выходит на поклоны с безумным взглядом, с лицом, залитым потом.
Много, слишком много женщин! Я бы добавила к этому стаду какого-нибудь Дранема в неаполитанском вкусе или же неизбежного синеволосого тенора. Пять-шесть дрессированных пуделей не повредили бы делу, равно как и человек, играющий на корнете при помощи коробки из-под сигар…
39
Глядя вот на эту… грубых руках — Соответствующий французский фрагмент в оригинале опущен. У Колетт: «Я вижу под слоем белил покрасневшие кисти рук, огрубевших от стряпни, стирки и уборки, я угадываю дырявые чулки, прохудившиеся подметки, представляю себе осклизлую лестницу, темную комнату, слабый огонек свечи… Глядя на ту, что поет, я вижу остальных, всех остальных…»
40
…Скиталец-Яковлев — писатель, сатирик О. Я. Яковлев (наст. фам. Блотерманц, 1873–1943).
41
Руманов А. В. (1878–1960) — журналист, юрист, коллекционер, в описываемое время заведующий петербургским отделом Русского слова.
42
Вероятно, речь идет об антикваре и коллекционере Я. Л. Израилевиче (1887–1953), близком к М. Кузмину; Израилевич и Гюнтер вынашивали неосуществившиеся планы открытия «Театра имени Пушкина» и какое-то время называли себя его «директорами».