Страница 26 из 31
И Кожемякин продолжил путь.
На стук в ворота открыла тетка Матрена. Она явно нервничала: никому не понравится скакать среди ночи, в то время как по округе рыщут шайки головорезов.
Михалыч обнял старушку, чмокнул в лоб. Не расстраивайся, тетенька, раньше времени. Он ляжет спать во дворе, в машине, чтоб остальным было спокойнее.
Так и договорились. Избная дверь перед ним закрылась. «Гости» могли пожаловать с минуты на минуту. Максимум – через час. Их «дятел» сделал «наколку» – значит, надо спешить.
В контейнере томилась от бездействия портативная снайперская винтовка, совмещаемая с прибором ночного видения, – возможно, пристрелянная: лишние выстрелы здесь никому не нужны.
Михалыч открыл контейнер, вынул из гнезд детали оружия. Несколько движений – и винтовка собрана: ствол, приклад, затвор, магазин. Приличная получилась дубина. Во дворе она неудобна. Здесь хорош был бы «ТТ» с глушителем, а также «узи», переведенный на стрельбу одиночными, тоже с глушителем, чтоб не пугать старух.
Он вышел в огород. Темная безлунная ночь овладела округой. Солнце взойдет в пятом часу, а до этого будет долго лежать над лесом заря вполнакала. Недавно здесь стояли белые ночи. Было светло. Без луны.
На соседней улице, за двумя огородами, белела печь на пожарище, темнела баня – пожарным удалось ее отстоять.
В тонком спортивном костюме, сетке от комаров и куртке Михалыч двинулся вдоль городьбы к своему огороду, перелез через жерди и двинулся дальше. Пожарище. Запах горелой древесины. Мать была жива. Был жив ее Тузик женского пола. Другой скотины она давно не держала.
И вдруг на полу возле бани что-то мелькнуло, а потом донеслось знакомое:
– Мяу…
– Люська? Кис, кис…
Животное сунулось мордочкой в ноги. Михалыч наклонился, погладил кошку. Непривычно твердая шерсть цеплялась за пальцы.
– Обгорела ты, Люська… Иди ко мне…
– Мяу…
В бане пахло мылом и вениками. Недавно Михалыч здесь парился. Дом тетки Матрены едва виднелся из-за малинника. Плохая позиция для обороны. А если забраться под крышу?
На стене в предбаннике висели материн халат, полотенце, фуфайка. В ногах лежала клеенка. Надо забрать весь этот скарб.
Михалыч бросил под крышу манатки, забрался, расстелил клеенку, халат. Фуфайку свернул валиком.
Кошка мяукнула снизу. Пришлось спускаться за ней и вновь подниматься. Наконец улегся.
Люська бодалась в плечо. Подумать только: у хозяйки дом сгорел, а этой ума нет… Люська сверкнула глазами и отвернулась. Потом легла, свернулась в комок и запела, впуская когти передних лап в хозяйкин халат.
Винтовка лежала поверх фуфайки. В прицеле виднелись дома, столбы, черемуха на углу. Ничто не напоминало о присутствии хоть какой-нибудь живности. Всё тихо и спокойно. Даже собаки не лают.
Шел второй час. Наступало время убийств, краж и поджогов. Человек ничего не слышит, сомлев у себя в постели. Преступный элемент помнит об этом с давних времен… Надо смотреть. И беречь глаза от усталости: собаки все равно залают, почуяв неладное.
Прошел еще час. Веки липли, и не было сил с этим бороться. Нет ничего страшнее, чем спать под шорох спичек в чужих руках. Михалыч распахивал веки, смотрел. Однако вскоре опять просыпался, пугаясь от мысли, что вновь дремал – с открытыми глазами. Дождаться бы до рассвета. Потом можно будет уйти… Никем не замеченным… Никем не…
Зуммер мобильника вывел из спячки – словно удар весла по мокрой заднице. Михалыч забыл его отключить, и теперь он гудел на всю округу. Вокруг было по-прежнему пусто. Палец нажал нужную кнопку, и тут загремел женский голос:
– Ты спишь, что ли, там?
Какая-то дура ошиблась номером, она могла испортить всю кашу. Палец отключил абонента, однако через секунду вызов повторился:
– Разинь глаза. Это вредно, когда ты в гнезде кукушки.
Михалыч дернулся, шаря глазами.
– Не верти башкой… Тебя заметно.
– Кто ты?
– Я твой напарник… Выйду к тебе по прямой от перекрестка.
За столбом среди улицы мутнела чья-то фигура. Фигура махнула рукой.
– Теперь вижу, – подтвердил Михалыч. – Но я не знаю тебя и не могу тебе верить, тетка?
– Можешь не верить, а вот надеяться просто обязан. Тебе привет от Абрамыча.
– Иди… Но не делай быстрых движений, Маруся.
– Меня зовут Надеждой.
– Наденька? Это хорошо. Иди ко мне, Надя. Если тебя не купили, будешь жить и размножаться.
– Не груби женщине, Толя…
Сердце у Михалыча трепетало. Его знали по имени, а он при этом лежал как на ладони. С помощью гранатомета наблюдательный пункт мог превратиться в щепки.
От столба отделилась фигура в брючном костюме. Скорее всего, это была одежда спецназовца. Оптика сильно приближала. Фигура казалась стоящей рядом. Перекрестье прицела упиралось ей в лоб. Если слегка нажать на спусковой крючок, то на лбу вспыхнет лазерное пятно. Женщина погрозила пальцем, и он убрал фалангу с крючка.
Она остановилась у обгоревшего тополя. Возможно, это всего лишь наводчица, корректировщик. Шаг в сторону, и пуля будет для нее не страшна за громадным сырым стволом. В нем застрянет и не такая болванка.
– Еле тебя нашла, – щебетала дама. – Неделю кручусь, и все без толку, пока случай не помог.
Она указала рукой на головни.
– Где ж ты жила?
– У местного батюшки.
– У попа?
Михалыч замер, прислушиваясь: за бугром, на соседней улице, двигался автомобиль. Электрический свет прыгал по огородам. Напарница обошла головешки пожарища и уже ухватилась за край сруба. Михалыч не шевельнул пальцем. Через секунду она легла рядом, дыша Кожемякину в грудь. В руках у нее был израильский автомат.
Сеанс телефонной связи закончился. Кошка недовольно открыла глаза. Михалыч сгреб ее за шиворот и посадил у карниза.
Автомашина приближалась. Вошла в улицу и остановилась на бугре, потушив фары. Это был джип, внедорожник.
Напарница замерла. Почему-то Михалыч верил ей. Выходит, беготня по вагонам и всё остальное – мартышкин труд. На кого же тогда он в вагоне наткнулся?
– Кстати, цела ли моя косметичка? – зашептала дама, касаясь Михалыча упругим бедром. Господи, в такой момент ее интересовала пустяковая вещь.
– Цела…
Михалыч смотрел в прицел. Господа на бугре между тем, опустив стекло, жестикулировали в салоне. Пассажир показал пальцем, и водитель в ответ кивнул. Затем стекло поднялось, оба субъекта вышли из машины, после чего квакнула сигнализация.
Они уверенно двигались к пожарищу. Остановились. Затем, лавируя меж головешек, пошли к огороду.
– Приятно? – спросил один. – Смотреть на дело рук своих?
Вероятно, он любил эту фразу и казался себе суперменом.
– Если честно, то не очень…
– Закладываешь термичку, подпираешь дверь и возвращаешься. Короче, делаешь так же, как в прошлый раз. Усек?
– Скоро здесь не останется домов…
– Не твое дело. На этот раз мы с ним покончим. Шеф будет доволен…
– Кто он? Скажешь ты, наконец-то?
– Политик – вот кто. Скоро рассвет, а нам еще надо успеть вернуться.
Распоряжался старший по возрасту. Молодому, как видно, приходилось исполнять чужие прихоти. Он ничего уже не мог поделать. Он подписался на облигацию займа, и жизнь у него после этого стала как сплошной заём. В руках он нес темную сумку с ремнями.
Его покровитель остался на месте, тыча кнопки мобильника:
– Все нормально… Стоим на месте. Молодой исправит ошибку… Я лично контролирую…
Это был не рядовой бандюган. Первым на мушку следовало брать именно его. Михалыч прицелился. Выстрел из винтовки оказался беззвучным и почти без отдачи. Бандюган упал навзничь в крапиву. У него дергались ноги. Через секунду он затих.
Фигура «брандмейстера» темнела у городьбы. Михалыч прицелился и положил поджигателя в картофельную ботву.
Михалыч узнал их. И Физик узнал бы, если б остался жив: те самые были ребята, что следили за Физиком.
У Михалыча дрожали колени.
– Что с тобой, полковник?