Страница 4 из 14
В конце концов удалось устроиться в музей истории водопровода при Водоканале (все-таки по специальности!). И поскольку платили там очень мало, Вета занималась еще репетиторством – подтягивала школьников по русскому языку. Получалось это у нее неважно, уж больно дети попадались ленивые.
Два дня она крутилась как белка в колесе, потом наступили выходные, которые Вета провела дома, занимаясь хозяйством, после чего так устала, что позабыла о всех своих благих намерениях. Муж мелькал где-то рядом, но Вете никак не удавалось его отловить, чтобы побеседовать спокойно. То ему звонили, то свекровь вертелась поблизости, то по телевизору шли новости, а муж очень не любил, когда его отвлекают.
В понедельник ей на мобильный позвонила Мефодьевна.
– Что у вас? – вскинулась Вета. – Случилось что-нибудь?
Вета не слишком обеспокоилась, поскольку старуха по просьбе профессора звонила ей и раньше.
– Случилось… – протянула старуха не своим, хриплым голосом.
– Я завтра зайду! – крикнула Вета по инерции, но тут же замолчала.
Горло перехватило, сердце колотилось о ребра сильно-сильно и, наверное, поэтому заболело.
– Уж теперь спешить некуда, – ответила Мефодьевна едва слышно, – умер Глебушка-то…
– Как? – вскрикнула Вета, но тут же опомнилась.
Ведь для нее не была неожиданностью такая весть, ведь она чувствовала еще в прошлую встречу, что с профессором все плохо, очень плохо. И вот не нашла времени, чтобы навестить его в последний раз, нет ей прощения!
– Умер он вчера рано утром, – монотонно говорила старуха. – Я «Скорую» вызвала, доктор сказал – сердце. Уж после его увезли. А сегодня эти заявятся, родственнички. Так ты уж приходи тоже, а то как бы чего не вышло. Ты – наследница, сама с ними и разбирайся.
– Буду к шести, – вздохнула Вета, поглядев на часы.
Снова она с болью в сердце звонила в знакомый звонок, только Мефодьевна на этот раз открыла сразу, как будто ждала за дверью.
Вета сразу же заметила, что старуха очень сдала, щеки ее ввалились, глаза смотрели не сурово, как обычно, а печально, опустошенно, растерянно. Еще бы, ведь без малого сорок лет провела она в этой квартире, а теперь ей куда…
Вета не выдержала и ткнулась Мефодьевне в плечо, стараясь удержать подступившие слезы. Старуха не стала Вету голубить, она отстранилась, не резко, правда, но решительно.
– Там они уже, в кабинете, – прошептала Мефодьевна, и Вета поняла, что старуха советует ей не расслабляться перед родственниками покойного профессора Сперанского.
Сегодня Мефодьевна и тапочек не предложила, и руки мыть не заставила, и от этого до Веты наконец дошло, что ее учителя, человека, которого она любила и уважала много лет, уже нет на свете. От этой мысли стало так плохо, что Вета невольно остановилась, стараясь унять ноющее сердце.
Дверь в кабинет была открыта, чего в прежние времена не водилось. Комната выглядела чужой, потому, наверное, что любимое кресло профессора стояло пустым и голым, не было на нем ни подушки, ни пледа. Все дверцы шкафов и ящики стола были выдвинуты, вещи сдвинуты с привычных мест. И еще из комнаты на Вету одуряюще пахнуло резкими духами, так, что она едва не задохнулась.
По кабинету расхаживала энергичная высокая брюнетка в ядовито-малиновом костюме и таких же малиновых сапогах. Каблуки у сапог были такие тонкие и высокие, что их спокойно можно было использовать как холодное оружие.
– Здравствуйте, – сказала Вета тихо.
Брюнетка, которая как раз взяла в руки пресс-папье, резко повернулась и уронила бронзового кудрявого мальчика на пол. Вместе с такой же кудрявой собачкой. Вещь была тяжелая, и, разумеется, ничего с ней не случилось, только на паркете совсем рядом с острым носком малинового сапога осталась выбоина.
– Простите, – смутилась Вета, – я не хотела вас пугать…
Брюнетка внимательно обследовала сапог, убедилась, что с ним все в порядке, и только после этого перевела взгляд на Вету. Жесткие волосы ее были сколоты на затылке большой малиновой заколкой с блестками и воинственно торчали в разные стороны. Глаза смотрели неприветливо. Не украшал лицо и длинный нос, загибающийся чуть вниз. И довершал картину большой рот с узкими губами, накрашенными опять-таки малиновой помадой.
«Слишком много малинового», – подумала Вета и постаралась, чтобы эта мысль не отразилась у нее на лице.
– Это еще кто? – спросила брюнетка, окинув Вету с ног до головы цепким взглядом и, надо полагать, мигом поставив оценку ее внешнему виду и одежде. Причем было ясно, что оценка – тройка, причем с минусом.
Что характерно, на приветствие Веты брюнетка отвечать не собиралась. Отчего это никто никогда на ее «здравствуйте» не скажет «добрый вечер» или хотя бы «привет»? Вета вздохнула и решила, что на этот вопрос она никогда не получит ответа.
– Ты ее знаешь? – спросила брюнетка, и Вета хотела возмутиться, с чего это она ей «тыкает», но поняла, что вопрос брюнетки относится вовсе не к ней.
Из-за шкафов показался невысокий потертый мужчина средних лет, худой и бледный, а может, так казалось из-за яркого малинового костюма брюнетки. Мужчина был в очках в серой непримечательной оправе, редеющие волосы зачесаны к затылку.
Вета вспомнила, что ее ученики в школе называли таких ботаниками.
– Вы, наверное, Андрей? – спросила Вета. – Племянник Глеба Николаевича? Примите мои соболезнования в связи со смертью вашего дяди…
«Ботаник» молча наклонил голову и сделал шаг к Вете.
– Ничего не понимаю! – раздраженно заговорила брюнетка. – Вы из ЖЭКа, что ли? Так мы еще с бумагами не разбирались, еще и похорон не было! Эй, ты, кто там… Кирилловна! Отчего пускаешь в дом кого ни попадя?
– Мефодьевна я, – ответила возникшая на пороге старуха, – а это и не из ЖЭКа вовсе, и не с работы, а наследница, вроде как вы…
С этими словами старуха повернулась к племяннику, выразив мысль, что брюнетка-то наследницей не является и надо бы ей вести себя потише и поскромнее.
Но на племянникову жену слова эти подействовали как красная тряпка на быка.
– Что? – завопила она. – Какая еще наследница? Наследники тут мы! И это все наше! – Она взмахнула рукой. – И квартира, и мебель, и все вещи! А ты – пошла вон!
– Это вы мне? – Вета сперва попятилась от такой наглости, но злость придала ей силы: – А позвольте спросить, на каком основании вы тут распоряжаетесь? Разве вы уже опротестовали завещание?
– Диночка, – подал голос племянник, – подожди. Дядя Глеб мне что-то такое говорил…
– Так ты знал? – Брюнетка круто развернулась на месте так, что из-под каблуков едва не посыпались искры, и уставилась на мужа пронзительным прокурорским взглядом. – Ты сговорился со старым маразматиком за моей спиной?
– Молчать! – гаркнула Мефодьевна, прежде чем Вета успела поднять с пола бронзовое пресс-папье и бросить его в лицо ненавистной бабе, чтобы заставить ее замолчать. – И не стыдно вам? – спросила Мефодьевна с укором. – Человека еще не похоронили, а они уже из-за наследства сварятся. Его душа еще тут, эх вы!
Вета обиделась – она-то тут при чем? Не она свару затеяла. И если на то пошло, ей эти книги тоже без надобности, только обуза лишняя, головная боль. И вовсе уж ни к чему ей выслушивать оскорбления в свой адрес. От злости в голове всплыла фамилия племянника, вот уж кому она подходит!
– Господин Недотепов, – отчеканила Вета твердым, ледяным голосом, – прошу вас зачитать завещание. Оно, если не знаете, в верхнем ящике стола.
– Вот видишь, Диночка, – пробормотал он, свернув бумагу, – все правильно…
– Это ничего не значит! – заявила его женушка. – Старик был не в своем уме, мы можем завещание опротестовать. Главное – найти хорошего адвоката…
– Да зачем вам эти книги? – простонала Вета, подумав, насколько Глеб Николаевич верно охарактеризовал эту неприятную женщину. – На помойку выбросить? Ведь нет там ничего ценного!
– Если бы там ничего ценного не было, ты бы за них не цеплялась! – заявила Дина.