Диверсанты (сборник)

Неожиданно он услышал тихий глухой голос, ему показалось, что в киоске есть кто-то еще, и он готов был отказаться от своего безумного намерения. Но тут Шкет уловил отчетливо произнесенные слова:

– Куда ж я его девала? Ага, вот он! Слава богу, день кончился! Когда уж наступит конец?

«Сама с собой разговаривает», – понял Гаврилин. Он оглянулся по сторонам – поблизости не было ни души. Где-то в отдалении смутно маячили фигуры людей, доносились приглушенные голоса и смех. Несмотря на поздний час, жизнь в городе не спешила замереть. Гаврилин стоял у киоска и еще не знал, сделает он это черное дело или нет, он просто стоял и ждал. При мысли, что может это сделать, Шкет покрывался холодным потом. Прошло немного времени, но ему показалось, что стоит он здесь уже добрый час. «А может, плюнуть на все и пойти в милицию? – подумал он. – Помогут, накормят, отправят бесплатно. Уж они-то помогут – это точно!» – схватился Гаврилин вдруг за спасительную мысль. Он переступил с ноги на ногу. Оставалось совсем немного – не стоять на месте, а шагнуть на свет, и дальше – без остановки к горотделу милиции. Но новая предательская мысль остановила его: «Будут задавать вопросы – почему, как, откуда деньги, с кем пил? Не будут верить! Нет, лучше рвануть сумку!»

В эти страшные минуты, когда он стоял в засаде, поджидая свою жертву, ему почему-то ни разу не пришла в голову мысль, что он готовится совершить ограбление, готовится совершить нападение на человека ради нескольких десятков рублей. Почему же он так хладнокровно идет на преступление? Или он заражен духом рецидивизма из колонии? Уверенностью, вселенной в него рассказами удачливых воров, что можно обмануть розыск? Но как бы ни были они удачливы, они все равно оказывались в заключении, и это было неоспоримым фактом. В колонии существовало как бы два полюса, а Гаврилин находился между полюсами. С одной стороны, зеки, и не просто зеки, а те, кто был в законе – не изменившие преступному миру, а с другой стороны – воспитатели. И между ними как бы шла скрытая борьба за Гаврилина. Пять лет каждая сторона тянула его к себе. Днем, пока он строил дорогу, он знал свое будущее, оно было для него ясным и простым – честный труд. А вечерами его обволакивал дурман мира прошлого зеков, всех этих домушников, карманников, мошенников, трамвайных и поездных воров, грабителей и насильников. Тогда он терял волю к сопротивлению и заражался их азартом и бесшабашностью. С горящими глазами слушал Гаврилин их рассказы о лихих набегах на чужие квартиры, о ловкости и смелости, с которой они уходили от преследований оперативников. И хотя все эти «герои» делили с ним нары, парашу и камеру, они вселяли в него дух авантюризма. И самое серьезное из этой упорной борьбы заключалось в том, что в вопросе о наказании победу одерживали зеки. Он хорошо усвоил себе мысль, что можно совершить преступление и избежать наказания – надо только все продумать, все учесть, и тогда не нападут на твой след. Получалось так, что все, кто сидел с ним в колонии, оказались там случайно: чего-то не учли, где-то оставили следы. А если все продумать снова…

Сейчас он был уверен в простоте исполнения преступного замысла. «Женщина выходит, – думал он, – я хватаю сумку и скрываюсь в темноте. Дело нескольких секунд, легко, как отобрать игрушку у ребенка».

За дверью звякнул крючок, и Гаврилин в страхе, уже в который раз, поглядел по сторонам. Свет в киоске погас, и дверь распахнулась. Фигура женщины показалась в проеме. Гаврилина, скрытого тенью стены, не было видно. Женщина поставила на землю хозяйственную сумку, прижала ее ногой и стала запирать на замок дверь. Шкет, крадучись, сделал несколько шагов, протянул руку и рванул сумку из-под ее ног. Она лишь ойкнула от неожиданности, еще не поняв, что произошло, а Гаврилин был уже за углом киоска. Он бросился к ближайшим кустам, позади раздался отчаянный крик женщины:

– Украл бандит! Украл сумку! Держите его!

Гаврилин пробежал через опустевший парк, выскочил к морю. Берег в этот час уже опустел, но Шкет решил не привлекать к себе внимания и пошел скорым шагом в сторону маяка. Сумка показалась ему легкой, и он вдруг засомневался, есть ли в ней что-либо. У дамбы, укрывшись ее тенью, Гаврилин остановился и торопливо принялся шарить в сумке в поисках пачки денег. Сначала наткнулся на стеклянную банку с повидлом, потом на свеклу, зло швырнул все это в море. На дне сумки лежали два небольших, но увесистых мешочка. Шкет раскрыл один, и велико же было его разочарование, когда в нем он обнаружил лишь медную мелочь. Второй оказался наполнен серебром. Чтобы не пересчитывать все это, продавцы, как правило, взвешивают медь и серебро прямо в мешочках и легко подсчитывают количество рублей.

Гаврилин нетерпеливо пошарил по сумке, ощупал и вывернул подкладку и карманы, и окончательно убедился, что там ничего больше нет. Желая поскорее избавиться от сумки, он сунул в нее несколько булыжников и бросил в море, в серебряную дорожку. Вода раздалась в стороны, ухнула, разбросав серебро по кругу, и сомкнулась, поглотив вещественную улику.

Обида и разочарование захлестнули Гаврилина, рухнула надежда выбраться отсюда, покончить с неопределенностью. Одновременно в его сознание начала закрадываться тревога, Шкет схватил один из мешочков за углы и сверкнувшим медным ручьем спустил содержимое в море. С другим мешочком под мышкой он побрел по пустынной улице, удаляясь от места совершенного преступления. Поднявшись по склону горы, Гаврилин выбрал площадку поровней и улегся спать. Голод мучил его, мешая заснуть, нервное напряжение все еще давало о себе знать, хотя возбуждение несколько улеглось.

Проснулся он довольно рано, спустился к морю, выкупался, почувствовал освежающую бодрость и стал думать о завтраке. Голод вновь вернулся с еще большей силой. Несмотря на ранний час, отдыхающие уже занимали места на городском пляже. Гаврилин с трудом дождался, пока откроется гастроном, и высыпал перед кассиром горсть мелочи. Она быстро пересчитала серебро и сказала радостно:

– Вот хорошо, теперь я на весь день с мелочью.

– Может, возьмете у меня еще? – спросил Шкет, доставая из кармана еще горсть серебра.

Кассир оглядела его небритое лицо, короткую стрижку, мятый костюм, рубашку и ответила:

– Выкладывай!

Он высыпал из мешочка мелочь, получил червонцы, засунул их небрежно в карман и пошел к выходу. Кассир через окно увидела его еще раз и долгим взглядом проводила удаляющуюся фигуру, вскоре совсем забыв за делами об этом незначительном эпизоде.

Гаврилин кое-как почистился, зашел в парикмахерскую, побрился, приобрел себе в киоске темные очки, пляжную спортивную сумку, накупил бутербродов и снова пошел к морю. Там, за камнями, торопливо поел и, раздевшись, улегся под лучами утреннего солнца. Людей здесь уже собралось много, и Шкет не выделялся среди отдыхающих. «Нет, что и говорить, надо все делать чисто! – подумал он с удовлетворением. – Но где же взять денег? На том, что добыл, далеко не уедешь», – снова вернулся он к мысли о том, что ему надо отсюда уезжать. К полудню эта мысль не давала ему покоя и погнала его в город. «Волка ноги кормят! Поищу каких-нибудь ротозеев, их вон тут сколько», – решил Шкет и принялся у водоразборной колонки чистить от пыли брюки.

Первым местом, откуда решил начать Шкет, был базар.

Послонявшись бесцельно среди полок с овощами и фруктами, Гаврилин купил виноград, съел его и пошел к мясной лавке. Цели у него никакой не было, он просто ходил по базару и смотрел, что где продают, спрашивал цену, а сам приглядывался к людям. «Тут ни у кого не вырвешь, поймают, убьют», – подумал он и уже в который раз стал обходить полки с овощами и фруктами. Снова вернулся к мясной лавке, постоял несколько минут в очереди, размышляя, каким путем можно бы достать денег на базаре. В колонии он много слышал рассказов, как зеки добывают деньги на свободе. Но сейчас он не мог выбрать тот способ, который бы ему больше подошел к этой ситуации. «Надо украсть кошелек», – решил он, но сейчас же отверг этот способ. Воровать Гаврилин не умел, этой «науке» он не был обучен, и сейчас пожалел, что отказался в свое время от предложения соседа по нарам по кличке Пузо поучиться «рыбалить». И все же Шкет бросал заинтересованные взгляды на дамские сумочки, на хозяйственные авоськи, еще не зная сам, что это ему даст. Наконец он остановился на испробованном способе. «Рвану сумку у той толстухи, может, там куш», – подумал Шкет, жадно глядя на черную потертую сумку в руках женщины средних лет. Но она вдруг накинула ручку сумки на плечо и зажала ее под мышкой. «Ишь, жмет рукой, наверно есть там, и немало, – озлобился Шкет.