Страница 3 из 9
«Да, конечно! – хотел закричать он. – Я могу погибнуть! Я жалел о том, что не погиб, когда первый раз очнулся после аварии… Я почти ничего не вижу, я не могу говорить, я не способен сдвинуться с места без посторонней помощи… По-вашему, такая жизнь лучше мгновенной смерти? Я помню, что вы говорите: «Со временем кое-что восстановится». Кое-что – а у меня было всё! Со временем – а его у меня нет! Я ведь слышал, что сказали врачи: вытащить меня вытащили, но любая попытка снять меня с аппаратов может стать фатальной. И еще – я не хочу больше обезболивающих, от которых мутно в голове, и не могу терпеть эту боль без малейшей надежды на то, что она когда-нибудь закончится… Я от нее никогда не избавлюсь, это я тоже слышал!»
Но вместо этого он просигналил: «Я должен».
– Это экспериментальная методика, ее даже не проверяли ни разу! Добровольцев не было…
«Я знаю. Я теперь доброволец».
– Реджи, если даже удастся… Где гарантия, что ты не провалишься? А если тебя вычислят там, то… ты очень пожалеешь о своём решении.
«Я не боюсь».
– Я не сомневаюсь в твоей смелости. И в том, что тебе хватит силы духа на самоликвидацию. Но я столько слышал о том месте… ты можешь просто не успеть.
«Ты слышал, а я изучал».
– На месте руководителя проекта я бы тебе запретил…
Реджи не ответил. Руководитель был много старше их обоих и он, наверно, понимал, что толкает искалеченного подчиненного на этот последний шаг, а потому не воспользовался правом вето.
«Времени мало».
– Да, совсем мало. Это невероятно удачное стечение обстоятельств – чтобы кто-то оттуда прилетел к нам на такой долгий срок… Но мы сможем вытащить его на сутки-двое, не больше, иначе его хватятся. Экстремальные условия, Реджи…
«Не привыкать».
– Обратного пути не будет, Реджи. Ты знаешь.
«Конечно».
Он читал об этой методике, еще ни разу не применявшейся в полном объеме, еще лет пять назад. И наверняка были добровольцы, что бы ему ни говорили, и попытки… И провалы. Поэтому – никаких официальных сведений, только краткие сводки. Кое-какие слухи и намеки, тем не менее, все-таки просачивались, и Реджи с присущей ему дотошностью их коллекционировал. И, как выяснилось теперь, верно понял суть проекта, пусть и не знал мелочей.
– Если будет какой-то сбой… – сказал товарищ, и что-то в его тоне насторожило Реджи. Кажется, тот знал больше, чем хотел показать. – А сбои всегда бывают, ты знаешь… В общем, может оказаться, что не ты будешь хозяином тела. И не он. Раздвоение личности – штука опасная. Я верю, ты сумеешь притаиться, но… Эти – вычислят. Рано или поздно – вычислят.
«У меня будет пара недель на привыкание».
– Да, причем здесь, у нас. Хоть в этом повезло.
«Точно».
Товарищ неловко замолчал, стараясь не смотреть на обрубки ног под простыней, на обожженную кожу…
– Первое время там тебе придется существовать вообще без связи. Опасно.
«Знаю».
– Он выездной. Пошел по стопам отца, у них, можно сказать, клан. Здесь вроде как на экскурсии, знакомится с людьми, так сказать, в их привычной среде обитания.
Реджи промолчал.
– Ему семнадцать, – продолжал товарищ. – Заметно моложе тебя, но у них считается взрослым мужчиной. Здесь, конечно, старается вести себя, как сверстники, но кое-что мы раскопали: дома он начал помогать папаше лет с четырнадцати, и вполне преуспел.
Реджи ощутил сомнение. Что притвориться восемнадцатилетним парнем у него хватит умения, он не сомневался, хорошо помнил себя в таком возрасте. Но хватит ли у него актерского мастерства, чтобы выдать себя за человека, который притворяется мальчишкой, не будучи таковым?
«Нельзя сомневаться, – подумал он. – Это последний шанс…»
И почему-то он подумал о самом этом мальчишке. Мальчишке, которому предстояло кануть в небытие очень и очень скоро, если всё пройдёт по плану. А если не пройдет… Что ж, тогда не станет их обоих и жалеть будет не о чем.
Успешный сын влиятельного отца – не бездарность, которую пропихивают везде, потому что платит этот самый отец, а действительно умный парень. У них там строгий контроль над рождаемостью, и то, что у этого парня есть младшая сестра, – уже показатель. Это означало, что родители показали не просто совместимость, а и способность производить хорошее потомство, и их поощрили. Мальчишка идет по стопам отца – значит, удачный вышел экземпляр. Наверно, рано или поздно занял бы отцовское место или другое, не хуже, но это ему не суждено. Если эксперимент удастся, память его сохранится, привычки его, странности, манеры и прочее, но самого этого парня не станет. Потому что его место займет Реджи. Потому что его начальству очень нужен агент на этой планете, а это практически невозможно устроить.
Любой чужак там на виду, затеряться среди местных нереально. Вернее, реально, но толку от этого почти никакого: остаться на той планете нелегально – всё равно что умереть для внешнего мира, а то и по-настоящему. Какая уж там ценная информация…
Местного уроженца завербовать невозможно, они не идут на контакт. А те, что идут, делают это, вероятнее всего, не по собственной воле. Доверять им нельзя. Заплати сколько угодно, но за достоверность полученных данных никто не поручится. Шантажировать их тоже нечем: к семьям там большинство относится как к вынужденной необходимости, да и поди доберись до них! Сексуальные подвиги? Всем наплевать, там таким никого не удивишь. Подозрительные бизнес-аферы? Возможно, этим заинтересуется соответствующее ведомство, но еще неизвестно, станет от этого хуже попавшемуся или подставившему.
Подцепить на чем-то еще? На любви, на преступлении? Один шанс на миллион.
У Реджи тоже был один шанс на миллион, на то, что в ближайшее время с той планеты выберется куда-то «выездной» гражданин, которого можно будет использовать. И этот шанс выпал. Семнадцатилетний мальчишка приехал якобы на знаменитый фестиваль цветов, и в праздничном ажиотаже несложно прибрать его на пару дней…
«Нельзя думать о том, что он кого-то любил, – сказал себе Реджи. – Если всё пойдет как надо, я тоже буду любить этого кого-то. Родителей. Друзей. Неважно. Я стану им, я сделаю всё, что должен был сделать он… И смогу работать. И у меня будет здоровое – они там все здоровее некуда – молодое, куда моложе моего, тело. Я проживу жизнь за нас двоих, и я ни за что не попадусь…»
– Ну, раз ты решил, – негромко произнес товарищ, хотел было взять Реджи за руку, но не нашел места, к которому мог бы прикоснуться без риска сдвинуть капельницу или коснуться обожженной кожи. – Всё готово. Попытка – только одна. Времени нет совсем. У тебя будет всего несколько часов, чтобы обвыкнуться с ним… если получится, конечно.
«Получится».
– Ты оптимист…
«Нет».
Он запретил себе быть оптимистом. Верить в то, что когда-нибудь сможет встать на две здоровые ноги, пожать руку другу, поцеловать девушку…
– Марта хотела тебя видеть.
Повисла пауза.
«Скажи – нет».
– Понимаю.
«Ничего ты не понимаешь, – мог бы сказать Реджи. – Не надо ей меня видеть – таким. Вообще не надо, чтобы потом не снились кошмары. Она совсем молоденькая, она забудет… Поэтому – не нужно нам видеться. Меня прежнего больше нет».
– Тогда до утра, Реджи, – сказал товарищ, поднимаясь. – Может, ты еще передумаешь?
«До утра. Не передумаю».
А утро наступает как-то удивительно быстро, и Реджи с тревогой ждет – не отменят ли эксперимент, не вмешается кто-нибудь из Лиги по правам человека, еще какая-нибудь шваль, а то еще собственное начальство побоится трогать гражданина не самой мирной планеты… Но, похоже, решено пойти ва-банк, и Реджи спокойно засыпает под наркозом, чтобы очнуться…
…и видеть потолок. Видеть врачей и медсестер, коллег, начальника.
Вот только ощущения странные. Это он, Реджинальд Грэм, но на самом деле это не так, и он это чувствует. Может быть, произошел сбой, как стращал товарищ, и теперь в этом молодом сильном теле живут двое? Но Реджи этого не чувствует. Да и не почувствует, наверное, случись что. И все же ему кажется, дело не в том.