Окаянный престол

– Нет и нет, – уждав немного, весело отзывался бородач, – я православный.

По своему виду отказывал ксендзам он окончательно, выговаривал весомо и привольно, но по-прежнему дружески и выжидающе помаргивал на них припухшими очми, не вставал и никуда не уходил.

– Этто оч-чень хорошо, что вы православный, – вновь зачинал терпеливый Лавицкий, – но куда лучше было бы, если бы вы приняли Бога истинного…

Московит вдруг ясно взглянул в глаза иезуиту, хуже умевшему по-русски.

– Наша народная proverbium гласит, – рек поп, – Prima caritas ab ego! – и ласково огладил ворот родной рясы, пестрой от греческих крестиков под бородой.

Капелланы отворили рты, проглотив вдруг по юркому кусочку милой латыни, коей неожиданно почтил их pater-barbarus.

«Знай наших! Умник – владыко Игнатий!» – за стенкой умилился русский царь.

Сей бойкий иерей и впрямь третий день уже как состоял всеямосковским патриархом. Старого первосвятителя – Иова давно вывезли прочь из Кремля, простым монахом возвратили Старицкому дальнему монастырю – тому самому, в котором первый патриарх Руси начал некогда свой иноческий путь. Сам виноват – до последнего мига упрямился, Гришку уличал как одержимый. Отрепьев даже глянуть на былого благодетеля не захотел, знал – ни к чему все равно это. Не то чтобы уж как-то стыдно или страшно было, а – так, ни к чему.

При виде царственного чернеца-писаки своего, как знать, вдруг по дури стал бы вспучивать глаза и поливать выношенного на своей груди дракона-самозванца столь неистово, что – черт знает – поселил бы сомнение и в приближенных плотно к Дмитрию сердцах. Иова увезли в Старицу, когда царевич переминался еще под Москвой.

Пришла нуждишка в новом патриархе. Иезуиты было встрепенулись: мол, владыко на Руси – изобретение Борисово, доселе митрополия московская, кладя поклоны падающей Византии, не дерзала ставить над собой родных владык. А Дмитрий бился супротив Бориса, стало быть и против всех его тиранств, не исключая православных патриархов. К тому же! – обещался королю и воеводе Мнишку – перевесть Русь твердой поступью в католицизм, для этого ведь патриарх не надобен, а папы римского достанет вполне.

Дмитрий посоветовался с другом – арианином Бучинским, со знающими дьяками, боярами, рядом верой-правдой думающими со времени путивльского кремля, и так ответствовал ксендзам: водить народы в сферы иных вер надо тихонечко, не торопя и не поря, – Дмитрий царит сам на Москве без году неделя, и ту торжественную малость, коей все же жива была и под Годуновым церковь и народная душа, вдруг попрать – глупо. Напротив: патриарх, помимо общей пользы, коли поставить своего осмысленного человека, сможет со временем примером и указом… да хоть спровадить Русь духовным маршем в Ватикан!.. Что же касательно большого поспешания, обещанного в харатейках Мнишку, так воевода сандомирский сам много чего обещался, а сам из-под Южного Новгорода убежал.

Иезуиты вынуждены были придержать уносливых коней миссионерского азарта. Дмитрия же, наоборот, разохотил священский вопрос, – загорелось выставить владыку могучей учености, дабы ходил бодрым направником, зрячим поводырем паствы всей.

Призвав на патриарший двор высших московских святителей, Дмитрий, Ян Бучинский и начитанный полуполковник Иваницкий стали испытывать в новейшей мудрости волнующихся иереев. На первый же предложенный царем вопрос ответом было жесткое усилие морщин и – следом – величественное молчание. Быстро перешепнувшись с помощниками, государь-экзаменатор милостиво разрешил ответчикам воспользоваться книгами. Расслабившись, отцы завздыхали свободнее, им подали на выбор коробы-тома из государственной библиотеки. Отрепьев знал: по выбранным из книги человеком положениям тоже можно судить о господстве разумения или дури в нем.

Многие сразу похватали милые, памятные по расписной обложке «Азбуковники» и завращали с ветром пестрые страницы.

– Я так и думал, – нашел все первым низенький архиепископ тульский, – только своими словесами было боязно сказать. Вот кабы ты, мила надежа, нас из постной триоди альбо из Апостола спросил – мы б тебе отстучали, языки о зубы не преткнувши… По нам – мирское суемудрие сим вечностию вызубренным знакам не одна чета.

Из памяти Отрепьева – вымытым уголком заброшенного, погребенного в пыли лубка – глянула подвижная картинка: за обедней плачущий архиерей корит Бориса Годунова за призыв в Россию иноземных лекарей и офицеров.

– Следы апостолов, конечно, много выше теософий светских, – ответил примирительно, но с вкрадчивым нажимом туляку Отрепьев, нечаянно он теперь облекал своей плотью нежные приемы старого царя, – но, обожаемый отец, по букве следа их видать: апостолы ходили неучами по земле – в начале исчисления, давно очень, а нам с вами сегодня – аж в семнадцатом столетии! – перед всем в естестве сутей миром бы не оплошать.

– Богомерзок пред Богом всяк любляяй геометрию, – сообщил дородный, в повитых мелким бесом косицах святитель, кажется, не открывавший взятых книг.

– Никто и не понудит вас ни инженерией, ни геометрией, – чуть раздражился царь. – Я спрашиваю самые азы.

Тульский архиепископ, раскрыв свой требник, наконец стал отвечать.

– Земля получила начало от вод, через все большее и большее сгущение. В ее середку помещен огонь, сиречь геена – мучение, под водою – черный воздух, под воздухом – тартар-адис, темность смрадная…

– Не может быть… – Ян Бучинский забрал у епископа книгу и сам перечел об угрюмой Земле. Дмитрий обнял голову руками – печально помычал (но царь развеселился в тайной глубине: всего-то года два назад сам тешил в Гоще кафедру социниан страстями по Индикополову, а теперь покачивал спокойно полной головой над теми, кого Русь «от юности своея» чтит чудо-мудрецами).

Кудрявый протопоп, не признающий геометрии, зыркнул вполглаза в книжицу, придерживаемую в опущенной руке (книжка заложена оказалась его пальцем на какой-то красочной картинке), и огласил свое понятие Вселенной:

– Сей мир есть облиян вонданским морем, в нем же земля плавает, яко желток в яйце, но не может двинутися, понеже ни на чем стоит!

– Ну, спаси ее Бог! – Дмитрий поблагодарил протопопа и прошел было к очередному докладчику, как Бучинский, взявший на осмотр и это сочинение, воскликнул:

– А ведь добрая книга, великий Димитр. Глянь, просто святой отец рисунок не так понял.

Советник показал царю страницу с точной астрономической схемой: действительно, желтки плывут в «вонданских» расходящихся кругах.

Отрепьев обратил Вселенную лицом к священству:

– Прояснит ли кто сию парсуну мира?

Под непонятливым жалобным взором царя духовные начали жмуриться и расступаться.

– Не знать о редких умах собственной Отчизны, царь Димитр, им вовсе стыдно, – заметил вполголоса Бучинский, – взгляни: главы кириллицей тиснуты, и писал какой-то ваш Иван.

Тем временем еще ряд отвечающих с шуршаньем и царапаньем жемчужных трав на рукавах и полах отступил – и экзаменаторы узрели кое-что сокрытое дотоле. Два самые дородные епископа за руки держали одного – менее плотного, но необъятно бородатого: они его же бородой и книгой плотно зажимали ему рот. Заметив, что открыты, богатыри засмущались и ослобонили собрата, убрали все от его губ.

– … И не какой-то Иван, а преподобный, – в тот же миг заговорил бородач, по видимости, отвечая Бучинскому и как бы в пику ему заостряя ответ, – преподобный болгарский экзарх Иоанн. А по незнанию вашему, великолепный пан, следует заключить, что не всегда милей увлечься собственным умом, нежели не пренебречь великим чужеземным.

Бучинский ошалело заморгал. Бородач крякнул и, не дав поляку времени распутать безделушку силлогизма, продолжал:

– А в-третьих, ежели угодно государю моему беседовать о сей геоцентрической системе, проповеданной экзархом Иоанном, – кивнул он на страницу, заданную всем, – то нечего скорее соизволить…

И архиерей прочел короткий птолемеев курс – на основании лунных фаз он доказал шарообразность Земли и по сродству придал ту же форму Земле, Солнцу и звездам, затем он сопоставил высоту приливных волн морей с высотой шара Луны над земным горизонтом, а закруглил свой ответ точным расчетом сквозной толщи шара Земли – получившейся около девяти тысяч верст.