Сам ты Любаша

Но никакой угрозы человеческой деревне невиданное воинство не несло, только успевшие войти во вкус грабежей и насилия кочевники были до глубины душа поражены никогда прежде не виданным. Огромная стая волков атаковала захваченную деревню росичей. От потрясения и суеверного ужаса захваченные врасплох степняки даже не успели взяться за луки и стрелы… разъяренные серые хищники прыгали с разбегу, молча вцепляясь в горло лошадям или даже самим всадникам, не обращая никакого внимания на не менее перепуганных крестьян.

Как будто гнев неведомого местного бога несколько запоздало, но яростно и неотвратимо обрушился на захватчиков, обращая в беспорядочное бегство уцелевших. Немало детей Великой степи так и не вернулось в тот день к своей матери, а возвратившиеся сложили страшные сказки, рассказываемые по вечерам у костра многими поколениями.

***

Кажется, что-то наконец пошло не по плану Ратмира, даже Кирилл сумел это почувствовать, хотя прежде никаких мистических способностей за собой не замечал. Поблекшие от разлитой в воздухе смертельной угрозы краски летнего дня вернули свое очарование, стало легче дышать. Давящая волна всепоглощающего холода спала, Ратмир как будто даже стал ниже ростом и опять начал восприниматься как человек. Иллюзия, увы… в которую так захотелось поверить и наконец сделать явью.

Впавшим в отчаяние и побежденным Ратмир, к огромному сожалению, не выглядел, просто недовольным, как ворчливый дедушка, раздосадованный проделками невоспитанных внуков. Осуждающе покачав головой, волхв сделал шаг назад и медленно растворился в воздухе.

Он улетел, но обещал вернуться, сука.

Любава… это могла быть только она. Амулет на груди продолжал холодить кожу, но в отличие от могильного холода, исходящего от Ратмира, ощущение теперь было даже приятным, дарящим свежесть в жаркий полдень.

Относительно немногочисленные кочевники, человек десять, прекратившие было свою атаку после появления колдуна, снова активизировались и двинулись вверх по склону, непонятно о чем переговариваясь между собой. «И снова здравствуйте», что называется. Но с исчезновением Ратмира настроение полностью изменилось, страх и панику всадники теперь почти не вызывали, только острую досаду от невозможности что-либо им противопоставить. Даже кинуть в гадов нечего, полный голяк, если только туфлю снять. В отличие от жительниц деревни, Любава (и он, соответственно, теперь тоже), носила не лапти, а удобные и даже симпатичные ботиночки из мягкой кожи. Но совершить этот совершенно бессмысленный жест Кирилл не успел. Только машинально попятился вглубь капища… дальше крайней стены отступать уже некуда, и всё, привет Хюррем. Но хоть того мальчика при нем в котле не сварили, уже большое спасибо. Монгольский всадник, спешившись у входа, с масленой улыбкой разглядывал добычу… даже восхищенно зацокал языком.

Если повезет, можно хотя бы пнуть как следует… чтобы не ходить черномазому больше по девушкам.

Но не успел Кирилл даже толком сформулировать свою мысль, как снаружи послышалось испуганное конское ржание, крики и яростный собачий лай. Кочевник, направившийся было прямиком к нему, замер в недоумении, гаденькая ухмылка на его лице сменилась плохо скрываемым испугом. Кирилл, забыв о своем кровожадном намерении (любопытство победило за явным преимуществом), подбежал к проходу, благо откровенно деморализованный монгол никак тому не препятствовал. Пропустить уникальное зрелище было совершенно непростительно, шанс увидеть нечто, даже отдаленно похожее, выпадает раз в жизни, и то очень мало кому… если вообще кому-то до сих пор выпадал.

Оху… охренеть!

Любашины глаза, даже невероятно широко распахнутые, наверняка выглядят со стороны очаровательно, мило и трогательно, как и всё в этом теле. Хотя, казалось бы, еще больше, чем с утра они стать уже не смогут. Сострой он в своем прежнем облике подобную рожу, ничего милого не было бы точно.

Такого себя он и представить никогда не мог, даже узнал не сразу. Хотя всё осталось прежним и до боли знакомым, Любаша ничего в его внешности не поменяла, даже явилась в красно-синей футбольной форме с номером четырнадцать и бутсах. Могла бы что-то более подходящее найти, хотя сейчас, конечно, не до такой ерунды.

Он как будто стал выше ростом, а глаза горели невыносимо ярким синим огнем, смотреть невозможно, как на разлетающиеся при сварке металла снопы ослепительно-холодных искр. Такое обычно в ужастиках про одержимых дьяволом показывают.

Растерзанные тела кочевников и нескольких лошадей, живописно разбросанные по склону, представляли собой идеальный фон. На заднем плане мелькали то ли волки, то ли собаки, не спеша уходящие в лес.

В руке Любава непринужденно держала огромный меч, испещренный непонятными письменами, то ли рунами, то ли арабской вязью (Кирилл в который раз почувствовал пробелы в своих познаниях), испачканный чем-то подозрительно темно-красным. Явно уж не клубничным вареньем, которое этим самым мечом открыть пытались.

Неженкой Кирилл себя не считал, доводилось повидать кое-чего не слишком приятного, и излишне эмоционально он обычно не реагировал. Но тут как-то всё уж слишком… по-настоящему. Любава машет этим мечом (откуда он взялся, кстати?) в его теле совсем не в шутку… и сама может удар пропустить. И тогда его (на данный момент бывшее, но такое родное и с теплотой вспоминаемое) тело может всерьез испортиться или того хуже. Определенно есть от чего испытать стресс. Наверное, в этом женском теле реакции невольно становятся… более женскими, и ничего с этим не поделать.

Встретившись с ним взглядом — плещущееся в собственных глазах темно-синее пламя завораживало и пожалуй даже… восхищало, Любава улыбнулась, и в этом уже можно было узнать ее, такой горьковато-наивной улыбки он за собой не помнил. Пугающий синий огонь в тридцать предыдущих лет смотревших на него из зеркала глазах наконец погас, они вернули свой нормальный голубовато-серый цвет и озарились неожиданной радостью, гораздо более горячей, чем он надеялся.

— О… ты… — Любава сделала шаг навстречу, протягивая руки, ее внушающий всяческое уважение меч как по волшебству (Хотя почему как?) куда-то испарился.

Кирилл тоже непроизвольно развел руки в стороны… но, к сожалению, встречу на Эльбе испортил уцелевший кочевник. Жадность вкупе с самонадеянной глупостью пересилили в нем страх и осторожность, монгол попытался схватить желанную добычу в охапку и посадить на своего коня, намереваясь скрыться. Захваченный врасплох Кирилл (такой наглости он не ожидал) начал брыкаться и вырываться, пытаясь укусить похитителя. Но Любава (глаза ее остались нормальными, просто загорелись обычным человеческим гневом) одним прыжком оказалась рядом и, не прибегая к помощи волшебного меча, очень сильно, а, главное ловко, заехала кочевнику кулаком в лицо. Сдавлено вскрикнув, бедняга отлетел назад и, вписавшись всем телом в ограду, мешком рухнул на землю.

Хороший удар. — восхитился Кирилл. — Точно в табло.

А это все-таки уже его заслуга, те самые «рефлексы тела», про которые говорила Любава, ей вряд ли до сих пор доводилось драться. Сам он тоже не устоял на ногах в момент удара по кочевнику и чуть замешкался с подъемом на ноги, так и тянуло немного отдохнуть, задержавшись в горизонтальном положении. Но долго отдыхать, естественно, не пришлось, Любава тут же подала ему руку и легким движением поставила на ноги.

— Ты в порядке? — В ее (его?) глазах опять было что-то такое, в чем можно запросто утонуть, только на этот раз глубина условного моря была не непроницаемо черной, а голубовато-серой, больше похожей на настоящее. Без Любаши совершенно точно ничего подобного с его взглядом не было.

— Да, спасибо, — далеко не сразу сумел ответить Кирилл, оказавшись в своих собственных объятиях. Да, так и есть, по-другому не воспринимается. Руки Любавы сомкнулись на его талии… Всё, он запутался окончательно, лучше не пытаться это осмыслить. А просто отдаться блаженному, успокаивающему всерьез расстроенные за последнее время нервы чувству.