Страница 43 из 68
Наш полк, да, наверное, и всю дивизию, с ходу в бой не бросили, и мы заняли выгодный рубеж где-то между Прохоровкой и Кочетковкой. Отсюда, словно с наблюдательного пункта, нам хорошо было видно поле боя. Настроение у всех приподнятое. Мы видели, как много танков участвовало в сражении и сколько их еще стояло в тылу, под копнами хлеба. Когда полк, выдвигаясь на указанный рубеж, проходил мимо новеньких тридцатьчетверок, солдаты читали на башнях надписи: «Колхозник Татарии», «За нашу Советскую Родину!», «Вперед, на запад!», «Смерть оккупантам!» и другие.
Враг не имел успеха, не продвигался. Ему уже нечем наращивать силы. А у нас свежая стрелковая дивизия, танки, противотанковые орудия. А с воздуха надежно прикрывает авиация.
На этом рубеже мы пробыли примерно сутки. Присмотрелись, изучили обстановку. Меня ни на минуту не покидало чувство уверенности, что сражение нами будет выиграно.
Командир полка подполковник А. К. Щур вызвал к себе комбатов и, проведя рекогносцировку, поставил задачу: овладеть высотой 235.9. Исходные позиции заняли ночью. 1-й и 3-й батальоны в первом эшелоне, 2-й во втором эшелоне. Утром после короткой артиллерийской и авиационной подготовки перешли в атаку. Фашисты подпустили нас на близкое расстояние, затем обрушили шквал огня из всех видов оружия. Мы залегли. Показались «тигры». Они на ходу вели огонь из пушек и скорострельных малокалиберных зенитных установок. Кругом кромешный ад. Мы, однако, не растерялись. В то время как артиллеристы разделывались с танками, мы отсекали от них пехоту, прижимали ее к земле. Прорвавшихся «тигров» и «фердинандов» поджидали бронебойщики и били по ним в упор. Оказалось, что и эти чудовища уязвимы! Хотя на 3-й батальон навалилось до тридцати танков, а на 1-й — более десятка, никто не дрогнул.
Щур перед боем говорил мне:
— На тебя будет работать целый минометный полк.
Минометчики действительно поработали на славу: фашисты не выдержали и откатились.
Кто поджег вражеские танки, установить почти невозможно. Огонь на них обрушивался со всех сторон.
Мы поднялись в атаку. Продвигались медленно, преодолевая ожесточенное сопротивление. Каждый шаг стоил неимоверных усилий, но это был шаг вперед. Противник, видимо, еще надеялся, что возьмет Курск, и потому снова и снова переходил в контратаки. Как нам ни приходилось трудно, 1-й и 3-й батальоны успешно отбили четыре атаки. Связь работала хорошо.
— Петя, как дела? — позвонил я соседу.
— Жарко, но живем, — отвечал Мощенко. — А у тебя как?
— Ненамного легче.
А Щур в свою очередь подбадривал:
— Дерзайте, друзья. Скоро помогу.
Вот гитлеровцы опять устремились в контратаку…
У командира батальона во время боя свободной минуты нет. Он весь — внимание, наблюдает и за своими подразделениями, и за противником. Каждая минута может принести любую неожиданность. И надо мгновенно среагировать, своевременно поставить новую задачу минометчикам или артиллеристам, подсказать ротному, откуда ему грозит наибольшая опасность, поддерживать связь с соседними батальонами и знать обстановку перед их фронтом; докладывать командиру полка о ходе боя; заботиться о том, чтобы подразделения были обеспечены боеприпасами, а всем раненым оказана помощь…
Все это, вместе взятое, и называется управление боем. В батальоне оно осуществляется комбатом с наблюдательного пункта, поэтому НП выбирается с таким расчетом, чтобы с него просматривалось все пространство перед фронтом батальона, а еще лучше, если и перед соседями. НП — это как бы глаза и мозг батальона. Здесь сосредоточены и радиостанция для связи с командиром полка, и телефонный узел для связи с ротами и штабом полка. Тут же обычно находятся командиры приданных и поддерживающих средств со своей связью.
Таким образом, даже на сравнительно небольшом батальонном пункте управления людей набирается порядочно, и чтобы противник не обнаружил НП, его надо хорошо маскировать.
Враг не очень беспокоил нас с воздуха. В июльском небе тоже шел жаркий бой, только теперь вниз чаще летели «мессеры» и другие неприятельские самолеты. Хватало у нас и истребителей, чтобы гонять вражеские бомбардировщики, которые уже не отваживались снижаться, а бросали бомбы с большой высоты. А наши штурмовики на бреющем полете жгли реактивными снарядами и противотанковыми бомбами хваленые «тигры» и «пантеры».
Мы отбили пятую атаку гитлеровцев. Затем после мощного артиллерийского налета по противнику командир полка ввел в бой 2-й батальон — и высота 235.9 была взята.
Фашисты предприняли попытку отбить ее. Нам удалось отсечь неприятельскую пехоту от танков. Минометчики Карнаушенко нанесли большие потери противнику. Бронебойщики, подпустив вражеские танки на близкую дистанцию, стали бить их, а когда несколько «тигров» вклинились в боевые порядки наших рот, в ход пошли противотанковые гранаты. Было подожжено пять машин. Остальные отошли назад. Так была отражена последняя в тот день атака.
С наступлением сумерек в небе появились «хейнкели», тотчас заговорила наша зенитная артиллерия и к самолетам потянулись разноцветные трассы малокалиберных зенитных снарядов. У одного из «хейнкелей» под брюхом блеснул огонек. Машина окуталась дымом и отвалила в сторону. Правое крыло ее внезапно отделилось от фюзеляжа, и «хейнкель» начал беспорядочно кувыркаться. Такая же участь постигла еще один вражеский бомбардировщик. В воздухе появились парашюты гитлеровских летчиков.
Нефедьев выскочил из окопа и закричал:
— А, сволочь, не нравится?!
Ильин дернул его за ногу, и он свалился в окоп.
— Хорошо, комиссар, когда фашисты падают на землю, но и радоваться надо умеючи. Что даром лоб под пули подставлять?
Ильин сделал внушение Нефедьеву, смущаясь, но довольно твердо: он еще никак не мог привыкнуть к тому, что теперь они с Нефедьевым на одинаковых правах. Ильин, ныне старший лейтенант, был моим заместителем.
С наступлением темноты бой затих. И, как всегда в час передышки, у нас возникла куча дел. Нужно было вынести раненых, похоронить убитых, накормить и напоить живых, пополнить боеприпасы, организовать разведку и наблюдение…
Отправились в роты. Несмотря на ожесточенный бой, потери у нас оказались не очень велики, и командный состав, в основном, сохранился. Только сейчас почувствовали, что зверски голодны. Решили «заправиться». Пришел капитан Ульян Авраамович Сокур, командир 120-миллиметровой минометной батареи, и сообщил, что останется со мной на НП и его минометы и в дальнейшем будут действовать вместе с нашим батальоном. Огневые позиции минометчиков находились чуть сзади, в балке.
Заглянула к нам и Антонина Гладкая, теперь уже командир минометного расчета. Она не забывала свой батальон, в котором провоевала целый год. Мы обрадовались ей, словно родной, и я в шутку спросил, не нашелся ли какой-нибудь гвардеец, который завоевал ее сердце, ну и что-то еще в этом роде. А она серьезно ответила:
— Вы смеетесь, а я не знаю, что мне делать. Михаил Сазонов за мной ухаживает и говорит: «Давай напишем рапорт командиру полка и поженимся».
Я хорошо знал командира разведроты Михаила Александровича Сазонова, пограничника в прошлом, смелого, красивого парня, и в душе порадовался за Антонину. Но ведь война… И вместо прямого ответа, которого, видимо, ждала девушка, спросил:
— Ну, а ты как смотришь?
— А что смотреть? Я и сама не знаю, по-настоящему люблю его или нет… — И глубоко вздохнула: — Но он мне очень нравится!
— А он что говорит?
— Говорит, без меня не может.
— Ну, если не может, так подождет. Дальше виднее будет, живы останетесь — поженитесь.
Антонина молча кивнула головой, а я, чтобы отвлечь ее, спросил, не тяжело ли ей в минометной батарее, и в который раз с болью подумал о том, что поле боя не лучшее место для девчат.
— Легче, чем в артиллерийской батарее, — ответила она, — и вообще батарея уважает меня, все стараются помочь.
Утром 13 июля немцы опять пошли в атаку. Ожесточенные бои продолжались еще семь суток, вплоть до 20 июля, после чего 13-я гвардейская стрелковая дивизия была выведена во второй эшелон корпуса.