Крысиные бега

«Крысы, крысы кругом! Берегись крыс!» – вспомнились мне вдруг последние слова майора Куценко. Меня поразило, насколько эти слова были созвучны сказанному только что Олегом Киселёвым.

– Я ознакомился с содержимым папки, – продолжал Олег, глядя мне прямо в глаза, – и принял решение. Я еду с тобой, лейтенант.

Я с сомнением покачал головой.

– Это мой долг. У меня нет выбора, я дал слово. А тебе-то это зачем, сержант?

– В отличие от тебя, лейтенант, у меня был выбор. И я его сделал. В конце концов, теперь это и мой долг. А если честно, то просто не хочу оставлять тебя один на один с бандой головорезов. Я ведь не забыл девяносто пятый, лейтенант. И ты помнишь, я знаю. Неужели ты думаешь, что после всего, что мы пережили вместе в этой грёбаной Чечне, я смогу оставить тебя одного? Плохо же ты меня знаешь, лейтенант!

Почему-то его слова меня сильно взволновали. Чтобы скрыть нахлынувшие чувства, я достал пачку сигарет и закурил. Предложил Олегу – он взял.

– Я сейчас на вольных хлебах, лейтенант, ничто меня с прошлым не связывает. Ни с прошлым, ни с настоящим. Один я в этом мире, понимаешь. Ни жены, ни детей – никого. Деньжат подзаработать успел, да тратить так и не научился. Не так воспитан, наверное. Ты меня пойми, лейтенант, хочется настоящего дела, чтоб польза от этого была. А то ведь, не ровен час, сопьюсь. Другого-то я ничего не умею – только убивать и водку пить. Война другому не учит, будь она проклята. Да ты и сам это знаешь.

– Знаю, сержант. Принимаю тебя в свою команду.

Мы крепко обнялись.

– Давай свой паспорт, лейтенант. Я за билетами, до Саратова. На троих.

– На троих?

– Сашок едет с нами. Я без него никуда. А он – без меня. Ты не пожалеешь, лейтенант, это не парень, а клад.

Я махнул рукой.

– На троих так на троих.

На душе было легко и спокойно. Я был не один, нас была целая команда.

9.

Мы заняли целое купе. Олег приплатил проводнику, чтобы к нам больше никого не подсаживали. Александр тут же запрыгнул на верхнюю полку и завалился спать. Вскоре сверху послышалось мирное посапывание.

А мы с Олегом расположились внизу, за столиком. Запасливый сержант извлёк из сумки, которую предусмотрительно прихватил с собой из дома (знал ведь, подлец, что удастся меня уломать!), целую гору подходящих случаю продуктов: соленья, колбасу, варёную картошку, чёрный хлеб, а венчала всю эту царскую снедь бутылка «Завидовской охоты». Где уж он её откопал, не знаю – спиртзавод в Лотошино, где разливали эту лучшую в России водку, уже пару лет как обанкротился.

Олег вскрыл пузырь, налил по стопарику.

– Ну, будем. За успех нашего предприятия.

– За то, чтобы вернуться домой живыми, – поддержал я.

– Да уж неплохо было бы.

Мы выпили, от души закусили. Только сейчас я понял, насколько проголодался.

– Странный парень, – указал я кивком на верхнюю полку. – Где всё-таки ты его откопал?

Дохрумкав солёный огурчик (под хорошую водочку да ядрёный огурчик – никаких фазанов с трюфелями не надо!), Олег поведал мне такую историю.

– Нашёл я его на вокзале. Это было примерно с полгода назад. Парень был в плачевном состоянии, натуральный бомж. Оборванный, грязный, голодный. Сидит, неприкаянный, отрешённый, на полу, где-то в углу большого зала и раскачивается, словно китайский болванчик. Люди мимо него снуют, чуть не перешагивают, а он ничего не замечает. Таких бомжей на вокзалах хоть пруд пруди, но этот меня чем-то зацепил. Может быть, тем, что ни у кого ничего не просил, подаяние не клянчил, как другие. Накормил я его от пуза, денег дал, он за мной и увязался. Идёт поодаль, дистанцию держит. Делать нечего, притащил его домой, благо, один живу. Жена-то от меня, как с первой войны вернулся, ушла. Всё вывезла, стерва, даже мебель. Ну да Бог ей судья. Отмыл я пацана, одел во всё чистое. И оставил. Нехай, думаю, живёт, вдвоём как-то даже веселей. Но парень со странностями оказался. Во-первых, немой, хотя и слышит всё. Во-вторых, какой-то, как бы это сказать… неадекватный, что ли. Держится странно, движения угловатые, словно ломает его всего. Может, думаю, с психикой проблемы? Знаешь, обычно они себя так ведут, психи которые. Потом присмотрелся, пообщался, гляжу – нет, с головой у парня всё тип-топ. Но, чувствую, давит его что-то, крепко давит. Согнула его жизнь, шибанула, а выпрямиться сам не может, силёнок не хватает. Молодой совсем ещё пацан, зелёный, закалки жизненной нет.

Нашли способ общения. Я говорю, а он в ответ записки пишет. Вот и поведал он мне таким образом о своих злоключениях.

Олег налил ещё стопарик и в одиночку выпил. Волнуется, парень. Видно, прикипел он к Сашку всей душой.

– Извини, лейтенант, что тебе не налил, – спохватился он. – В горле что-то запершило. Так вот, прочитал я его поэму. Потом ещё раз. Ты знаешь, лейтенант, такого в книжках не пишут. История жуткая. Да суди сам. – Он выдержал небольшую паузу. – В две тысячи третьем парень попал в Чечню, на срочную. Служил в спецназе, где-то под Грозным. Прошёл хорошую подготовку, владеет навыками рукопашного боя, да и силёнкой Бог не обидел. Рядом с их расположением блокпост был оборудован, там «вэвэшники» стояли. На День артиллериста пригласили они к себе наших орлов, праздник как следует отметить. Водки где-то палёной надыбали, бочонок местного коньяка прикатили, да и наши армейские не с пустыми руками пришли. Словом, гульнули по полной программе, перепились все вусмерть. Потом поцапались по какой-то мелочи, слово за слово, до драки дело дошло. Бились крепко, хорошо хоть не перестреляли друг друга. Наш тоже махался будь здоров, марку армейского спецназа держал. А потом провал. Говорили после, кто-то металлической трубой ему по затылку приложил, со всего маху. Парень с катушек. Двое суток в подвале каком-то провалялся, потом те же «вованы» его и нашли. Думали, помер, перетрусили страшно. Но парень живучим оказался, как выжил, одному Богу известно, другой бы на его месте давно коньки отбросил. Переправили в медсанчасть, там врач местный, как глянул, говорят, на нашего Сашка, так целый час трёхэтажным матом крыл всех и вся. Врач-то толковый оказался, на войне не первый день, всякого навидался, но такого бардака… Словом, подлатал малость нашего бедолагу и лично в Ханкалу отвёз. Там Сашок на глаза представителю комитета солдатских матерей попался. Женщина боевой оказалась, добилась от руководства, чтобы первым же бортом в Моздок отправили. Сама же его и сопроводила. У самой сын, рассказывала, в плену чеченском сгинул, ищет теперь вот по всей грёбаной Ичкерии. В Моздоке в госпиталь поместила. А черед два месяца Сашка нашего выпихнули на улицу, с диагнозом «шизофрения». Ни документов, ни денег, не приличной одежды – ничего, одна только справка с заключением врача. Иди куда хочешь. Хорошо хоть, подлечили его немного, на своих ногах передвигаться мог, хоть и с трудом. Какие-то двигательные центры оказались у него задеты, а тут ещё и речь отнялась, изъясняться толком не может. Все на него как на юродивого смотрят, стороной обходят, никому дела до него нет. Как на бойню посылать, так они первые, а как парня сломали, так морды воротят. Уроды!.. И побрёл наш Сашка сам не зная куда, прочь из города. Видно, в тот момент плохо ещё соображал, что с ним происходит, всё как в тумане для него было – и перед глазами туман, и в башке туман. Сколько он так шёл, не помнит. Может, сутки, а может, и трое. Машины мимо него по шоссе снуют, но ни одна тварь не останавливается. И знаешь, кто его в конце концов подобрал? Духи на «волжанке», из местных, причём духи реальные. Отвезли в Пятигорск, билет до Москвы купили, на поезд посадили, денег на дорогу дали – и отправили. Вот тебе и духи. Свои пинка под зад дали, а эти, кого мы врагами считаем, людьми оказались, помогли. Жизнь всё-таки чертовски сложная штука, лейтенант. Давай, что ль, дёрнем ещё по одной?

Я молча разлил. Мы выпили.

– Вот так он до первопрестольной и добрался. Здоровье уже здесь, в Москве, восстановил, почти полностью. Сам, без всяких там докторов. А спасли его молодость, уникальная живучесть, большой запас жизненных сил и могучий организм. Немота вот только не прошла, да двигается он несколько странно, зато силы былые вернулись, качества бойцовские, профессиональные навыки. Да и с головой у него всё в норме, можешь мне поверить. Если бы мне позволили вынести врачебный вердикт, я бы сказал только одно: адекватен. Проблема в другом: если его найдут, за дезертира запросто сочтут – ведь документы его в части остались, никто его со службы не отпускал. До сих пор, небось, в «сочах» значится, а это, согласись, трибунал. Вот потому и держу его на полулегальном положении, от греха подальше. И знаешь что ещё. – Он понизил голос. – После того удара по голове что-то там у него в мозгах включилось, что у обычного человека выключено: он стал чувствовать приближение опасности. Ведь давно уже известно, что травма головы может пробудить в человеке экстрасенсорные способности. Здесь как раз тот случай. Вот он сейчас спит без задних ног, – Олег кивнул на верхнюю полку, где безмятежно похрапывал Сашок, – но стоит только замаячить какой-либо опасности, неважно какой, он тут же будет на ногах, уж извини за каламбур. Так что можешь, лейтенант, расслабиться: пока Сашок спит, нам ничего не грозит. Такой вот парадокс.