Между ночью и днем

– С вами все в порядке, с миром, полагаю, тоже. Выспитесь, тоже будете так думать. Я скажу Хуану доставить вас к Марианне, – Алва стремительно поднялся и направился к двери. – Ричард, вас эти бумаги тоже касаются, прочтите. Только начните с короткого письма, так вам будет проще.

Дикон взял лежащее сверху письмо. Почерк показался знакомым.

„Дорогой Робер,

заранее прошу прощения, что письмо это выйдет сумбурным. Впрочем, Реджинальд опишет все подробно и по порядку.

Новости сюда доходят редко – надорские земли все еще трясет, и зимой отправляться в путь опасно, но мы решили все же послать гонца в Олларию, не дожидаясь весны.

Святая Октавия, как же я рада, что вам удалось победить Таракана и выжить самому! Надеюсь, монсеньор благополучно вернется в столицу и все наладится окончательно.

Я никак не могу поверить, что Ее Величества Катарины больше нет, и виню себя, что оставила ее одну в такой час. Пытаюсь оправдать себя тем, что наш план был необходим для победы над Тараканом, но… Но, Робер, уверьте меня, что Ричард не имел к этому никакого отношения, что слухи об убийстве – грязная ложь! После предательства монсеньора он мне не брат, но от одной мысли, что он мог убить Ее Величество и опозорить род Окделлов, мне хочется отречься от своего имени и своей семьи!“

Дикон перечитал последнее предложение и осел в кресло. Не может быть. Прошел год. Неужели Айри спаслась, но все время пряталась? Но где?! Неужели Робер все знал и молчал?! Дикон кинул взгляд на Иноходца, но тот бездумно смотрел на огонь в камине.

„Надеюсь, вы не обидитесь на меня за разрыв помолвки, раз уж она все равно была не всерьез? Мне хотелось бы покончить с этим как можно скорее. Я не хочу возвращаться в Олларию – после смерти Ее Величества Катарины это уже не имеет смысла. Я предпочту остаться в Лараке – это будет правильнее.

Я помню, как дрожала земля и рушился замок. Помню, как накануне не смогла уехать из него. Помню грохот камней и страх. И темноту. А потом откуда-то взялась вода, соленая и ледяная. Она бурлила и пенилась, рвалась вверх, увлекала за собой. Мне кажется, я бы умерла от страха, не будь я вместе с Реджинальдом. Нас вышвырнуло на берег незнакомого мне прежде озера – нас и тех людей, что были в Надорском замке, когда он рушился. Реджинальд сказал, что Озеро возникло на месте нашего замка – уверена, он прав. В тот момент я вряд ли что-то понимала, мне просто было страшно и холодно. Как и всем остальным. Думаю, мы бы просто замерзли там на берегу, не возьми Реджинальд все в свои руки – я плохо помню даже как мы дошли до ближайшей деревни. Прежде я никогда не слышала, чтобы он повышал голос, но тут… Впрочем, я бы никогда прежде и не додумалась, что он может отправиться с тайной миссией к Лионелю Савиньяку. Мне кажется, я его прежде совсем не знала. Зато выдумала на пустом месте, что герцог Алва влюбился в меня. Надеюсь, монсеньор не узнает про эту глупость. Хотя, вздор – об этом знали все при дворе, так что не узнать он не сможет, а жаль.

Говорят, что до начала нового круга помолвки и свадьбы невозможны, поэтому я решила, что помолвка будет в первых числах Весенних Скал, а свадьба – в конце Летних. Герцогиня Мирабелла против, но я выйду замуж и без ее благословления – я стану женой Реджинальда и ее мнение меня не интересует!

Надеюсь, что у вас тоже все будет хорошо и что мы еще когда-нибудь встретимся.

С искренней сестринской любовью,

Ваша Айрис Окделл“

Дикон отложил письмо и уставился в окно, за которым уже давно стемнело. Мать, сестры, Лараки и жившие в замке люди все же выжили. Стихии отпустили их, как прежде спасли Катари. И случилось все после шестнадцатой ночи. Скалы не прощают предательства, но могут отпустить невиновных.

– Думаю, вам это тоже не помешает.

Алва протянул ему бокал, и Дикон вцепился в хрустальную ножку, чтобы не расплескать, если рука все же дрогнет. Крепко же он задумался, если не заметил появления Ворона.

Дикон перевел глаза на кресло, где сидел Робер. Кресло было пустым.

– Хуан проводит его до дома Марианны.

Дикон кивнул, отпил из бокала и закашлялся. Кесера.

Стало тепло и легко, почти беззаботно – то ли от выпитой кесеры, то ли от принятого решения.

– Эр Рокэ, я думаю, что мне нужно поехать в Ларак завтра же!

Ворон устроился на подоконнике и усмехнулся:

– Ричард, попробуйте для начала подумать. Что решат несколько дней? И рады ли вам там будут, если вы внезапно появитесь у ворот? Подарки Излома – это прекрасно, но это не повод для бездумных поступков.

Закатные твари, а ведь эр Рокэ прав! В прошлый раз Айри набросилась на него с кулаками, и они так толком и не помирились. Наль… С Налем они не ссорились, но… Но слухи об убийстве Катари дошли и до Надора.

– Вы считаете, что мне вообще не стоит туда ехать?

Дикон понуро опустил голову и уставился на свои руки, стиснувшие бокал. Айри его ненавидит, матушка никогда и не любила. Он там не нужен. Даже Скалам. Хотя им он, наверное, должен. Раз уж синяя вода отпустила людей.

– Отчего же, – покачал головой Алва после недолгого размышления. – Вам следует туда поехать, но не бездумно срываясь с места, а подготовившись к встрече. Вы поедете дня через два-три. Герцогу Эпине нужно время, чтобы написать ответ. Если вы скажете, что Катарина Оллар жива, вам не поверят. А письму герцога Эпинэ – вполне. Да и мне тоже следовало бы написать вашей сестре. Кроме того, госпожа Арамона наверняка тоже захочет написать в Ларак – ей передали два письма, от вашей сестры и от графа Ларака.

Точно, письму Иноходца поверят. А письму Ворона Айри наверняка обрадуется! Очень обрадуется!

Дикон поспешно кивнул.

– Вы прочитали письмо виконта Лара?

– Нет, эр Рокэ, я не успел. Я прочел письмо Айри и…

– Так прочитайте, – перебил его Ворон.

Дикон снова кивнул и схватил листы, исписанные убористым почерком Наля. Кузен подробно описывал, что происходило в момент крушения замка, как рушашиеся камни внезапно сменила бурлящая вода, вышвырнувшая людей на берег, и как они добирались до ближайшего селения, а оттуда в Ларак… Главным из всего этого для Дикона было одно – вода отпустила их на рассвете семнадцатого числа Зимних Скал. За несколько часов до этого он чувствовал, что происходит что-то необычное, что Стихии волнуются и что-то затевают. А потом ему виделась вода, что бурлила и пенилась, рвалась вверх, ввысь, и в воде были камни, а сам он был каждым из тех камней и ничем одновременно.

Это была ночь Расплаты, но не за то, что он не ушел с арамоновой дочкой, нет. Синеглазая приняла его клятву, а ее он не предавал. Дело было в Изломе. В том, что случилось у синего озера с живой водой. Он мог не защищать Ракана, мог не пытаться встать щитом, встать скалой на пути удара и отвести его от Ракана. Тогда он убеждал и самого себя, и Скалы, что он не предавал, он ошибался и делал глупости, но не предавал! И тогда перед глазами возникли и рушащийся Надор, и лицо Айрис, и Наль, и сестры, и мертвая Катари.

Он делал то, что должен – тогда и прежде, в Лабиринте, когда не послушался слов Алвы и дотащил его до озера. И Алва, так или иначе, принял его помощь.

Он был верен Ракану и своей клятве, Стихии признали суд глупостью и невольной ошибкой, признали и простили. Возможно, не до конца, но…

– У вас есть какие-то вопросы? Если да – задавайте. Если нет – ступайте спать.

– Думаю, я все и так понял, – Дикон неуверенно улыбнулся и поставил пустой бокал на столик. – Спокойной ночи.

Ворон попрощался с ним кивком, и Дикон вышел из кабинета, но отправился не к себе, а вниз, на улицу. Ледяной зимний воздух обжег лицо, пробирающий до костей ветер заставил поежиться, зато голова стала ясная и легкая. Снежинки медленно кружили в свете фонаря, и от этого кружения становилось очень спокойно. Теперь точно понятно: нужно поехать в Ларак, а там Скалы сами скажут, что делать. Он поймет их язык, как Алва понимал язык Лабиринта. И все будет просто и ясно. Камни не ошибаются, только люди.