Ступень

- Идеал вообще не достижим - на то он и идеал.

- Но приблизиться к нему, говоря языком математики, сколь угодно близко, можно.

- Да, наверное. На мой взгляд, это музыка Баха, Бетховена и некоторых других классиков.

- Возможно. Но их музыка не могла пробиться через предохранительные барьеры мозга. Их смог пробить только случайно найденный вами ритм, который совпал с одним из биоритмов мозга. Так вот, может быть, я покажусь вам утопистом, идеалистом или просто сумасшедшим, но музыкой можно влиять на людей. Делать их лучше. Или хуже.

Джон задумался. Быть может, писатель прав. Хоть он и фантаст, но в этом что-то есть.

- Вижу, вы задумались над моими словами, - сказал Мак-Кейз, вставая. - Не буду вам мешать. Но подумайте об этом. Я верю, вы это сможете.

"Что - это?" - снова хотел спросить Джон, но Мак-Кейз уже направился к выходу. Лэкер пересел обратно за столик, где расположилась его группа. Слова Мак-Кейза не давали ему покоя. "Что он имел в виду - "Вы это сможете"? И эти биоритмы, мозговые барьеры..." В памяти снова всплыла последняя песня. Джон попытался выделить ритм. Постепенно это ему удалось. Подголоски отошли на задний план и исчезли, в голове стучал ровный, пульсирующий ритм ударных и ритм-гитары. И вдруг из этого ритма начала рождаться другая, новая мелодия. Явственно проступили переливы органа, стал слышен высокий и сильный голос соло-гитары и оттенявший ее бас, серебряной капелью отозвалось фортепьяно, синтезатор выводил свои неземные подголоски. Джон отключился от всего - он сидел и внимал звучавшей в нем музыке. И вдруг он понял, что это была ТА музыка, музыка, о которой он мечтал всю свою жизнь. Джон сорвался с места и, забыв шляпу, выскочил на улицу, в промозглую сырость осеннего Лондона. "Домой, домой, скорее домой - надо записать все это!"

Джон работал всю ночь. Новая музыка рождалась, звучала в нем, а он только успевал лихорадочно записывать. Но он зря торопился. Если он не успевал записать, музыка повторялась снова, а потом шла дальше. Менялся ритм, подключались новые инструменты, солировал орган, выбивали дробь ударные, а Джон писал, как одержимый.

Наконец, уже под утро, в голове Лэкера прозвучал последний аккорд, и все смолкло. Джон сидел словно в трансе, глядя на разбросанные по комнате исписанные нотные листы. Он хотел позвонить кому-то, но тут же забыл, кому. Не раздеваясь, Джон повалился на диван и забылся глубоким сном.

Проснулся он в два часа дня и сразу же принялся собирать разбросанные по комнате листки. Затем уселся за стол и стал расписывать партитуру для инструментов.

Когда он закончил, до концерта оставалось около двух часов. Джон отыскал в справочнике номер Мак-Кейза и набрал его. Писатель был дома.

- Привет, это Джон Лэкер. Кажется, мне удалось ЭТО. Приходите сегодня на концерт, - сказал он.

- Приду обязательно. Спасибо, что позвонили. Я не думал, что это будет так скоро.

- Я работал всю ночь. До встречи.

- До свиданья.

Джон положил трубку. Товарищам по группе он звонить не стал - им он все скажет перед самым концертом. Так будет лучше. А теперь - наскоро перекусить - и на концерт. Взгляд Джона упал на пачку исписанных листов. Секунду поколебавшись, он взял ручку и размашисто написал на первом листе всего одно слово: "Перерождение". Это было самое подходящее название для симфонии.

Последним, за пятнадцать минут до начала концерта, появился Чарли. Джон поднялся со своего места.

- Сегодня мы будем играть мою новую вещь, - без всяких предисловий заявил он. - Ты что, с ума сошел? - осведомился Чарли, не успевший снять пальто и так и застывший в одном рукаве.

- Нет, не сошел. Мы достаточно сыграны, чтобы сыграть ее с первого раза.

- Допустим. Но ведь полетит вся программа! Ведь в ней же все взаимосвязано, и новая вещь все испортит, даже если это хорошая вещь. Да ты это и сам знаешь! - Никакой программы не будет. Я написал симфонию, которая идет около часа.

- Ты точно рехнулся! Ее же надо репетировать, по крайней мере, месяц. Даже с такой сыгранностью как у нас.

- Не надо. Вы все поймете. Вот партитура. Ребята, я прошу вас. Ради меня. Если будет провал - все убытки на мой счет.

- Да причем тут деньги? - возмутился Бенни. - Давай ноты. Раз Джон просит, надо сыграть. Верно, ребята?

Чарли наконец снял пальто и махнул рукой.

- Ладно, будем играть. Давай ноты. Но если мы провалимся - а это весьма вероятно - то это будет на твоей совести.

- Да разве вы не видите, куда мы катимся?! - взорвался Джон. Мастерство совершенствуется, а музыка - ее нет. Нет того, что было у нас полтора года назад. Нет души. И я нашел ее! Мы должны вырваться из этого болота - сейчас или никогда! А теперь - на сцену.

Впервые Джон сам вышел к микрофону. Секунду он еще колебался. Поймут ли его? Должны понять. Ведь большинство сидящих в зале слышали их первые концерты, а, следовательно, и его вещи. Все, что он до сих пор создал, было прелюдией к тому, что они сыграют сегодня. Даже если десять человек поймут его - значит он писал не зря. Джон поискал глазами в зале Мак-Кейза, но не нашел его. Больше затягивать паузу было нельзя.

- Леди и джентльмены, сегодня мы даем необычный концерт. Сегодня впервые будет исполняться моя симфония, которая называется "Перерождение". Господа, прошу тишины.

Джон сел за свой орган. Взглянул на своих друзей - те в ожидании смотрели на него. Он осторожно опустил пальцы на клавиатуру. Музыка возникла незаметно из наступившей в зале тишины, и никто не мог бы точно определить момент, когда тишина перестала быть тишиной и стала звуком.

Музыка нарастала, она поднималась вверх, казалось, она звуковым давлением проникала в каждую трещину, каждую щель, заполняя все вокруг. И когда это нарастание достигло апогея, в музыку как бы исподволь включился четкий пульсирующий ритм ударных и ритм-гитары. С глаз слушателей как будто спала пелена, рухнули все преграды, и музыка заговорила с ними напрямую. В ней было все - и серебряный звон весенней капели, и свист осеннего ветра, и шаги одинокого прохожего на пустынной ночной улице, и радостный детский смех, и печаль утраты, вой падающей бомбы и перекрывающая его мощная и непобедимая симфония жизни. Здесь был и ласковый шепот влюбленных, и тяжелая и четкая поступь человека, освобожденного от оков, и печальная мелодия космических странников, вечно скитающихся в безднах Вселенной, здесь были вспышки сверхновых и уверенное биение пульсаров, музыка Космоса переплеталась с музыкой Земли, образуя единое целое, создавая мост, соединяющий Землю со всей Вселенной, и сердца людей - между собой. Но постепенно из всего этого выкристаллизовывалась одна, ведущая мелодия. Все остальные подголоски, слабея, сливались с ней, и эта новая мелодия, словно чистый и светлый ключ, лилась в души слушателей. Это была мелодия обновленного человека, человека будущего, которому все подвластно, гордого и сильного, доброго и смелого, Человека с большой буквы. Вот он лежит на земле, постепенно пробуждаясь от долгого сна, садится, с интересом осматривается по сторонам. Ему все ново - трава, цветы, лес, бабочки, птицы, облака в небе. Человек встает, осознав себя, расправляет плечи и... устремляется в небо, к звездам. Он должен познать этот новый мир, планеты и звезды, галактики и туманности, он должен познать всю Вселенную. Путь его долог и прекрасен.