Бокал звезд

Мелодия оборвалась: орган, подобно остальным увеселительным штучкам в доме, быстро надоедал.

Бросив «Нолу» на середине, Дэн заглянул в кухню, проверить ужин. С порога в нос ударил аромат «Объеденья» — Большая Бриджет как раз доставала из кулинарного тракта дымящиеся порции.

С мисками в руках они устроились в гостиной перед огромным, во всю стену тривизором. Транслировали «Очевидца катастроф». Стратолайнер стремительно падал на землю, оставляя за собой черный след. Пара с энтузиазмом жевала куриную кашу, не отрывая глаз от экрана. Все-таки катастрофы — захватывающее зрелище!

Лайнер озарился алым. Пассажиры повыпрыгивали из аварийных люков, опалив себе все, что можно. Земля неумолимо приближалась; взгляду предстал горный хребет посреди зеленой долины, вдали вырисовывались очертания мегаполиса. Мелькнула робкая надежда, что лайнер рухнет в мегаполисе, но увы — удар, по традиции, пришелся на долину. В небе расцвел чудовищный цветок, черный с красными прожилками. Квартира содрогнулась от грохота взрыва. Запах гари и паленой плоти смешался с ароматами «Объеденья». Напоследок диктор объявил число жертв и пообещал новое увлекательное шоу.

Дэн проглотил остатки каши.

— На город ни разу не упало, — проворчал он. — Интересно, почему?

Хелен зевнула.

— Понятия не имею. — Потом спохватилась: доктор Купидон советовал больше интересоваться супругом: — Как дела на работе, милый?

Ответ сильно покачнул авторитет брачного консультанта.

— Дела отвратительно. Кошмар! — Дэн вскочил и стал расхаживать по комнате. — Изо дня в день одно и то же! Новых развлечений не шлют. Месяц долбимся в «Янки — Доджерс».

— Тебе же нравится бейсбол.

— Нравится, только старье надоело. — Дэн остановился, капризно выпятив нижнюю губу — не помогала даже ямочка на подбородке. — У Микки Мэнтла случилось короткое замыкание, мяч за пределы поля выбить не может. А вчера, когда мне выпали «Янки», вообще проворонил легкую подачу! — Он грустно помотал головой. — Ощущение, что фирма нас больше не любит, иначе давно заменила бы этот хлам.

— Тс-с, не смей так говорить! Конечно любит.

— Сомневаюсь. Где уважение к человеку, в поте лица играющему по два дня в неделю вахтовым методом? Хоть бы Микки Мэнтла починили.

Дэн снова принялся мерить шагами комнату, к нему мгновенно подбежал механический щенок терьера и начал прыгать вокруг.

— Скучно сил нет!

— Тебе скучно?! — возмутилась Хелен. — А мне каково? — Доктор Купидон мысленно погрозил ей пальцем, но она мысленно отмахнулась. — Целыми днями только и делаю, что сижу дома, рисую да играю на органе!

— Зато в «Манеж» можешь ходить сколько влезет, — возразил Дэн.

— Чего ради? Новинок все равно нет, да ты и сам туда не особо рвешься.

— Согласен, — вздохнул Дэн. — В плане новых игр правительство не лучше фирмы.

Щенок встал на задние лапы, передние положил хозяину на колени, и тут же полетел в угол, отброшенный мощным пинком.

— Куда катится мир! Игры им лень придумывать!

— Надо написать президенту, — заявила Хелен, поднимаясь. — Он наверняка знает, что делать.

— Не уверен, — нахмурился Дэн. — Мы два раза писали — и тишина. Боюсь, он нас разлюбил.

— Не говори ерунды. В последней программе он клялся нам в любви, даже обещал детей.

— Он вечно обещает, — отмахнулся Дэн. — А толку?

Щенок по-пластунски выбрался из угла. Дэн занес ногу для удара.

— Погоди, моя очередь, — вмешалась Хелен и с размаха пнула щенка в голову. Тот откатился в сторону, натурально поскуливая. На сердце сразу полегчало. — Вот что, давай писать президенту!

— Ну, давай, — вздохнул Дэн.

Они неохотно приблизились к пишущей машинке — одно ее присутствие вызывало комплекс неполноценности. Хелен нажала на кнопку.

— Нам… мы бы хотели написать письмо.

Машина загудела.

— Кому?

— П-президенту.

— Секунду. — Агрегат настроился на нужную частоту. — Продолжайте.

— Г-господин президент, — промямлила Хелен, — мы… нам совершенно нечем заняться. С нетерпением ждем новых игр. Подпись: Дэн и Хелен Смит. — Ликуя, она обернулась к мужу. — Все, дело в шляпе!

Выпустив телефон, Хайнс наблюдал, как тот, пятясь, исчезает за дверью своей крошечной кельи, потом обвел взглядом троих помощников: толстомордого Моргенштейна, рыбоглазого Риппа и вислощекого Траска.

— Снова старик! Жалуется насчет писем. «С нетерпением ждем новых игр!» Варианта, что у нас иссякла фантазия, никто даже не допускает.

— А вам не приходило в голову дать им возможность самим придумывать себе развлечение? — осведомился Траск.

— Приходило, и сразу попало в разряд «Идиотские затеи». — Хайнс сложил изящные ладони на столешнице. — Ибо не сеют они, Траск, и не жнут… Моргенштейн, ваши предложения?

— Может, снова повысить квоту на рождаемость?

— Не потянем, — решительно возразил Хайнс. — Прокормить еще ладно, а куда их девать потом, когда вырастут? Рипп, слушаем тебя.

— Поскольку старые игры закончились, а новых нет, публику можно отвлечь, добавив остроты в шоу-катастрофы, — заметил Рипп.

— Нельзя. Они и так острее некуда, — снова возразил Хайнс. — Пятьдесят процентов насилия и пятьдесят — расчлененки.

Тонкие губы Риппа растянулись в улыбке — ни дать, ни взять трещина на ледяной глади.

— Есть другой выход. — Он замолчал, вопросительно глядя на Хайнса. Тот кивнул. — До сих пор мы свято чтили традиции, внушая зрителям, что беда случается с кем угодно, только не с ними. Учитывая вымышленный характер событий и места действия, а также полное отсутствие названий — на них даже в лучшие времена никто не обращал внимания, — упирается все в сюжет — и здесь мы ни разу не поступились ни совестью, ни интеллектуальными ресурсами. Если наводнение, то исключительно там, где никто не живет, чтобы публика, обитающая на побережье, не начала трястись за свою шкуру. Ураган — только в захолустье, хотя их давно стерли с лица земли, но зритель-то не в курсе. Главное, он знает, что живет в мегаполисе и никакое несчастье ему не грозит. — Рыбьи глаза уставились на собравшихся. — Надо, чтобы в следующий раз бутафорный отдел устроил наводнение в декорациях прибрежного мегаполиса, ураган пусть обрушится на мегаполис в центре, а стратолайнер упадет не в лесу, а прямо на улицу — желательно, людную.

Траск возмущенно вскочил.

— Немыслимо! Люди решат…

Хайнс жестом велел помощнику сесть.

— Дай Риппу закончить.

Лицо советника вновь исказила трещина улыбки:

— Траск уже все сказал. Люди решат, что они в опасности — как раз этого мы и добиваемся. Пускай поймут: наводнение, ураган, катастрофа могут затронуть их напрямую. Народ устал быть сторонним наблюдателем. Вот испытают на своей шкуре весь страх и ужас, мигом набросятся на игры, даже не посмотрят, новые они или нет.

Моргенштейн кивнул, жирные щеки колыхнулись в такт.

— Думаю, стоит попробовать.

Белый как мел, Траск уставился на коллег.

— Напоминает расправу, которую русский царь учинил над группой социалистов в девятнадцатом столетии, — фальцетом заговорил он. — Слыхали, джентльмены, или вас просветить? Царь приговорил социалистов к расстрелу, им зачитали приговор, дали поцеловать распятие, сломали над головой жезл. Когда первую тройку поставили к стенке, преступникам сообщили о помиловании. В результате, один даже тронулся.

— Зато другие нет, — отрезал Рипп. — Если не ошибаюсь, на том эшафоте побывал Достоевский. Как знать, вдруг этот печальный опыт дал толчок к написанию «Братьев Карамазовых». — Он повернулся к Хайнсу. — Ваше мнение?

Хайнс потер седеющий висок — верный признак сомнения, потом наконец нарушил затянувшееся молчание.

— Все верно: эмоциональные потрясения меняют людей. Возможно, царь, сам того не осознавая, стал идейным вдохновителем «Карамазовых». Но Достоевских уже не осталось. Меня больше волнует тот, что потерял рассудок.

— Врожденная чувствительность после потрясения сделала Достоевского настоящим знатоком душ, она же свела с ума более слабого в интеллектуальном плане товарища, — вклинился Рипп. — К вашему сведению, у нас отсутствуют не только Достоевские, но и склонные к безумию индивиды.