Шестой сон

Шарлотта проговорила, слегка поворачивая голову:

– Кристина, в стаканчике с йогуртом ничего нет.

Потом, не открывая глаз, снова задрожала.

– Она отвечает: «Нет, есть, дура! СМОТРИ, СЕЙЧАС ТЫ УВИДИШЬ МОЙ ПОДАРОК!»

– Отлично. Попробуй усилием мысли убрать содержимое стаканчика. Или лучше так: положи в него кусочек бумаги с надписью «НИЧЕГО». Так будет еще забавнее и эффектнее. И скажи ей: «Посмотри сама».

– Посмотри сама, Кристина.

– Ну и?

Закрытые глаза Шарлотты продолжали двигаться. Она в очередной раз вздрогнула и поменяла позу.

– Кристина достала бумажку, на которой написано «НИЧЕГО». Она крайне удивлена и вертит в руках стаканчик, словно надеясь отыскать двойное дно. Она в ярости. Рвет бумажку в мелкие клочья. В раздражении она топчет ногой стаканчик, а до меня ей больше нет дела.

Движения глаз замедлились.

– Прекрасно. Эта сцена из прошлого больше не будет тебя ранить, потому что теперь ты поняла, что, во-первых, это ее проблема, а не твоя, а во-вторых, этот момент отныне лишен для тебя эмоциональной нагрузки.

Однако Шарлотта все еще не выглядела успокоенной.

– Что случилось? Она все еще там?

– Нет, но я забыла, что здесь находился еще кто-то. До сих пор я его не видела, но сейчас вижу.

– Кто это?

– Мой отец.

– Твой отец?

– Да, прежде я его не замечала, но в действительности я обижена не на мачеху, а на него. Я обижена на него из-за того, что он так быстро забыл мою мать и выбрал эту мегеру. Словом… Я обижена на него за то, что он и пальцем не пошевелил, чтобы защитить меня. Именно его я ненавижу больше всех.

Жак не предусмотрел такого поворота событий. Вспомнив слова матери о «перепрограммировании», он начал импровизировать:

– Выйди из этой сцены на кухне. Попробуй вспомнить о самом приятном моменте, проведенном с отцом.

Глаза Шарлотты были по-прежнему закрыты, но двигались так, словно она листала альбом с фотографиями. Наконец она отыскала сцену, которая соответствовала тому, о чем просил Жак.

– Это было… это было в горах, в Фон-Роме в Пиренеях. Мне было пять лет. Мы с папой и мамой находились там на отдыхе. Поев блинчиков, мы отправились в кино на горнолыжную станцию, где проходил фестиваль мультфильмов Текса Эйвери. Мы с отцом смеялись до потери памяти, а потом он протянул мне носовой платок, чтобы я могла вытереть мои первые в жизни слезы радости.

Жаку пришла в голову мысль.

– Ты заменишь воспоминание об агрессивной мачехе и трусливом отце воспоминанием о киносеансе, проведенном в компании внимательного, любящего отца и еще живой матери. Теперь, когда ты вновь будешь думать о прошлом или о своей семье, первым возникнет образ твоего отца в кинозале на станции и ваш неудержимый смех перед экраном, на котором показывают мультики Текса Эйвери.

У Шарлотты вновь участилось дыхание, потом она постепенно успокоилась.

– Теперь ты можешь открыть глаза. Все кончено. Будь внимательна, когда произнесу «ноль». Пять… четыре… три… два… один… ноль!

Девушка открыла глаза и разрыдалась. Затем спохватилась, улыбнулась и стала дышать глубже.

– Дыши, Шарлотта.

Он подал ей бокал вина.

– Твой гипноз просто гениален! Кто научил тебя этому?

– Моя мама.

– Все-таки это так необычно: с помощью простого усилия воли оказаться в сцене из прошлого, которая причиняла такую боль… и переиграть ее на новый лад. Да еще заменить тот тяжелый момент моментом радостным! Кажется, что это так просто. Словно бы я перемонтировала фильм собственной жизни.

– Эту возможность предоставляет наш мозг, однако мы не пользуемся ею. «Производимое воображением обретает реальность», – учила меня мама. И можно еще добавить: «Хорошо это или плохо».

– Я хочу познакомиться с твоей мамой, – сказала Шарлотта.

– Не сейчас, – улыбнулся он. – Мама погружена в исследования, которые отнимают все ее силы. Домой она возвращается поздно, крайне утомленная.

Шарлотта взяла Жака за руку и нежно погладила ее:

– В любом случае, то, что ты сделал со мной благодаря своим знаниям, просто невероятно. Ты освободил мой разум, применив сверхкороткую терапию, которая, возможно, позволила мне сэкономить двадцать пять лет психоанализа.

Жак пожал плечами – мол, не стоит преувеличивать, – но ему было приятно.

– Я всего лишь убрал с твоего лица несколько прядей, закрывавших тебе глаза, – сказал он, встал и собрал в резинку челку Помпона.

Псу было любопытно, отчего его мир внезапно то сужается, то расширяется. В ту минуту он завидовал способности людей самостоятельно управлять своей шерстью. Этот, с темным мехом на голове, был для него почти что богом. И своим собачьим разумом Помпон принял важное решение: в следующей жизни он будет иметь руки и станет парикмахером.

Перед его глазами самец и самка приблизились друг к другу и поцеловались.

– Ты сделал много хорошего для меня, – сказала Шарлотта.

– А ты позволила мне узнать, что я могу сделать для тебя много хорошего, – ответил он. – Думаю, ты очень восприимчива, как и я, кстати. Все получилось, потому что ты согласилась на перепрограммирование. На самом деле я не убрал воспоминание, а просто сделал его относительным. Теперь, когда ты задумаешься о твоей семье, вместо стаканчика из-под йогурта перед тобой возникнет образ кинозала в Фон-Роме. Это похоже на то, как если бы я поменяла обои на рабочем столе твоего компьютера.

– Ты гений! – воскликнула она, прижимаясь к его груди.

Этот опыт дал Жаку Кляйну осознание того, что, благодаря способности управлять снами, он может внушить к себе любовь.

Звонок.

Он спал.

Опять звонок.

Он уже почти проснулся.

Жак Кляйн собирался перевести сотовый в бесшумный режим, но, охваченный дурным предчувствием, взглянул на номер звонившего.

Звонила Каролина. Он ответил. Каролина попросила его незамедлительно приехать к ней на работу. Он чмокнул в лоб спавшую Шарлотту, тихо оделся, быстро проглотил чашку кофе на кухне и вскочил в автомобиль, чтобы ехать в Отель-Дье.

Здание больницы было окутано утренней дымкой. «Скорые» пока что не начали сновать туда-сюда. Даже охранник на входе еще спал.

Мать встретила его у главного входа.

– Мы наконец-то собрались провести опыт! – бросила она в качестве приветствия.

– О чем идет речь?

– О моем секретном проекте.

Жак потер глаза.

– Я глубоко убеждена, что за парадоксальным сном существует еще одна, шестая стадия, – продолжила Каролина.

– Но ты мне всегда говорила, что после пятой стадии наступает латентный период, а затем – новый цикл. Или человек просыпается. Как там может существовать что-то еще?

Каролина Кляйн откинула назад светлые волосы:

– Дело в том, что шестая стадия – не естественного происхождения. Ее можно получить, искусственным образом вызывая еще более глубокий сон. По моему мнению, некоторые народы, как, например, индусы с их нирваной, упоминают именно об этом состоянии «сна за пределами сна». Само слово «нирвана» означает «угасание». В Тибете это называют yolban, что означает «стадия по ту сторону страдания». На иврите это называется olam atzilut – буквально «мир за пределами мира».

– И где, по-твоему, находится эта стадия на графике сна – выше или ниже?

– Пока что мне это не известно. Я ощущаю себя Христофором Колумбом, держащим курс на запад. Не знаю, какой континент мне предстоит открыть, но предчувствую, что где-то существует новая, непознанная территория.

– Насколько мне помнится, Христофор Колумб искал всего лишь кратчайший путь в Индию.

Они пересекли анфиладу коридоров и свернули к лестнице, ведущей в подвал.

– Тем не менее думаю, мне известно, что происходит во время этой шестой стадии. Еще больше замедляется ритм сердца, и еще больше расслабляется тело, но мозг при этом работает активнее. На электроэнцефалограмме может регистрироваться ритм, превышающий 45 герц. Речь идет об излучении нового типа волн, которые можно назвать эпсилон-волнами. На этой стадии будет иное восприятие времени. Во времена Колумба неисследованные земли называли Terra incognita. Вдохновившись этим термином, я нарекла эту стадию Somnus incognitus, что дословно означает «неизведанный сон»…