Без взаимности (ЛП)

Опустившись на колени, я с улыбкой смотрю в голубые глаза Ники. Он убирает в сторону слоненка, ухо которого жевал, и улыбается в ответ.

— Лей…ла-а-а! — восклицает он.

— Привет, малыш. Ты меня помнишь, да? — я машу ему указательным пальцем, и Ники, как и всегда, хватает его мокрой ладошкой.

Я наклоняюсь и целую держащий меня за палец кулачок. Ники хихикает и снова принимается за слоненка. На память мне приходят слова Томаса, что для Ники сейчас все еда.

— Эй, а у меня для тебя есть подарок. Вот, — я снимаю с себя белую меховую шапку-ушанку. — Можешь забрать, хотя моя самая любимая у тебя уже есть. Боже, до чего же ты милый! Так бы и съела тебя! — вспомнив о Сьюзен, я поспешно добавляю: — Но не буду, не волнуйся.

Ники играет со своей новой шапкой, размахивая руками, пока я набираюсь смелости сказать, ради чего сюда пришла.

— Я нарушила договоренность, — выпаливаю я, как и Томасу, когда мне нужно поделиться чем-то непростым. И тут же съеживаюсь. — Уф. Как-то само вырвалось. Наверное, надо начать с самого начала… Не то чтобы для тебя это будет иметь какое-то значение, — Ники по-прежнему занят шапкой, вертится туда-сюда и машет ручками. — Мы с твоим папой заключили соглашение. Неформальное. То была молчаливая сделка. Поверь мне, я согласилась только потому, что считала… будто ему это необходимо. Мне это тоже было нужно, но ему — в гораздо большей степени. Вот только я порушила все планы.

Я слышу, как Сьюзен переступает с ноги на ногу, но сейчас все мое внимание сосредоточено на малыше, которому совершенно плевать на мои слова.

— Знаю, что ты ничего не поймешь, и, вероятнее всего, скоро обо мне забудешь, поскольку мы с тобой больше не увидимся, но мне важно сказать: я нарушила нашу договоренность не нарочно. Как-то само произошло, понимаешь? Я не планировала… ну… влюбляться в твоего отца, — зажмурившись, я глубоко вздыхаю.

— Но сейчас поступлю правильно. Я… Я ухожу, Ники. Волноваться не о чем, произошедшее тебя никак не коснется. И мои ошибки тебя преследовать не будут.

Я вспоминаю о слезах, которые пролила Эмма, оплакивая то, чего не могла контролировать. Случившееся уплаченной цены не стоило, теперь я это понимаю. Ничто не может оправдать того, что я натворила. И если существует хотя бы призрачный шанс, что последствия коснутся этого маленького мальчика, на это я больше пойти не готова.

На глаза наворачиваются слезы, но я их сглатываю. Впрочем, Ники не замечает.

— Твой папа тебя очень любит. Он совсем не похож на моего отца. Он тебя не бросит, и я уверена, твоя мама любит тебя так же, если не сильнее. А еще, знаешь, любовь твоего папы к маме такая же большая, как и любовь к тебе. Поэтому… не беспокойся ни о чем, — шмыгнув носом, говорю я. — Я сожалею обо всех проблемах, которые принесла с собой, — наклонившись, целую Ники в лоб, и он хихикает в ответ. — Больше мы с тобой не встретимся, так что береги себя, ладно? Я тебя никогда не забуду.

Взглянув на Ники в последний раз, я встаю, поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с самой красивой и хрупкой женщиной, какую только видела. Хэдли.

Она… Она вернулась.

Вернулась. Как я и думала. Я всегда это знала, но реальность все равно кажется невероятной. Меня тянет рассмеяться, а потом тут же расплакаться.

Прежде чем успеваю сделать хоть что-то из этого, я понимаю, что ситуация просто из ряда вон.

Какая-то ополоумевшая незнакомка болтает с ее ребенком. Хэдли оглядывает меня взглядом своих красивых ореховых глаз, и мне становится очень стыдно. Я ощущаю себя голой.

Я сплю с твоим мужем. Да, это я. Влюбилась в него, мечтаю о нем и, наверное, буду продолжать мечтать всю оставшуюся жизнь. Так что можешь прикончить меня на месте, если хочешь. На самом деле, именно это я бы тебе и посоветовала.

— Ты неплохо с ним ладишь, — мелодичным голосом произносит Хэдли.

— Что? — писк, который я издаю, в сравнении с ее голосом похож на вопль гиены.

— С Николасом. У тебя хорошо получается.

Мелодия тембра Хэдли спотыкается об имя ее сына, и появляются фальшивые нотки. Теперь, когда первоначальный шок от вида возлюбленной Томаса ушел, я могу рассмотреть ее с максимальной объективность, на какую только способна.

Припухшие веки и красные глаза; светлые волосы, пусть и красивые по-прежнему, выглядят растрепанными. На Хэдли белый халат, который слишком просторный для ее миниатюрного тела. Она кажется еще более хрупкой, нежели когда я видела ее в предыдущий раз, но при этом более спокойной. Словно светится каким-то странным светом.

Вот она, женщина, которая бросила своего семимесячного сына. Которая ушла от Томаса. Мне хочется наорать на нее, встряхнуть хорошенько. В это мгновение я страшно ревную и злюсь. В жизни Хэдли есть все, о чем мечтаю я, а ей плевать.

Прежде чем гнев успевает вырваться наружу, я говорю себе, что ошибаюсь. Это я отняла у Хэдли принадлежавшее ей. И на ревность я не имею права.

— У меня…э-э-э… совсем нет опыта с детьми, но с Ники почему-то все получается легко, — говорю я. — У вас прекрасная семья.

Хэдли застывает, и я тут же сожалею, что произнесла последнюю фразу. Именно в тот момент я проявила свой гнев. А может, и ревность… Не знаю. Нужно поскорей уйти, пока я не наговорила лишнего, что в итоге будет стоить Томасу немало проблем.

В этот момент в комнату возвращается Сьюзен.

— Вот, — она протягивает мне книгу, на которую я в замешательстве смотрю. — Держи. Я нашла ее на столе, хотя искала повсюду, — поскольку книгу я так и не беру, Сьюзен добавляет: — Томас не любит, когда трогают его книги, но ты, должно быть, в числе отстающих по его предмету, если он хотел, чтобы ты прочитала ее перед началом экзаменов, разве нет?

В карих глазах Сьюзен пляшут чертики. Интересно, как ей удается сдерживаться в такой момент.

— Х-хорошо, — взяв книгу, отвечаю я.

Практически выбежав из дома, я несусь, до тех пор пока он не исчезает из виду. Потом резко останавливаюсь посреди дороги и запрокидываю голову вверх. Не помню, когда в последний раз на улице было так солнечно. У меня такое чувство, будто я не видела солнце несколько лет.

Мир стал ярче. А я ощущаю, что сделала нечто правильное. Словно споткнулась и восстановила равновесие. Нарушенные правила снова возымели действие. И во вселенной снова все хорошо.

Глядя в безоблачное небо, я загадываю желание. Пожалуйста, пусть Хэдли вернется навсегда. Дай Томасу все, что он хочет. Прошу тебя, Господи.

По дороге в свою башню я плачу. Ненавижу это поганое солнце.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Сегодня суббота, и, кроме меня, дома никого нет. Пару месяцев назад я бы использовала это время, чтобы всласть насладиться порно и Twizzlers. Насчет конфет мои привычки не изменились, а вместо просмотра порно я сижу за ноутбуком и безостановочно пишу.

Пальцы порхают над клавишами, из меня нескончаемым потоком льются слова, и мне кажется, что еще никто и никогда не писал ничего подобного. Эта героиня жила у меня в голове уже на протяжении нескольких недель. Она шумная, носит неоново-зеленый рюкзак, отважная и хочет посмотреть мир. Ее зовут Ева. Все это время я ее игнорировала, потому что, знаете ли, я как бы собиралась писать стихи, а не фантастические истории. Писатели ведь неудачники. А вот поэты гении. Именно они меняют мир и заставляют людей думать. Они творят волшебство. Как Томас.

Но продолжать игнорировать Еву я больше не могу. Она должна воплотиться в своей истории. Кроме того, я знаю, что если не начну писать, то никогда не перестану плакать. Можно, конечно, вернуться к давним привычкам, к выпивке и травке, а потом и сыграть в ящик. Но я не хочу умирать. Я хочу жить. И писать.

Клик-клик-клик.

Внезапно раздается пронзительный звук — это звонит мой телефон. Подпрыгнув от неожиданности, я вскакиваю из-за стола. Обстановка в моей комнате похожа на последствия взрыва: повсюду лежат книги, разбросана одежда и пустые коробки от конфет. Задумавшись на мгновение, не отправить ли звонок на голосовую почту, я почему-то решаю ответить.