Страница 3 из 34
-2-
И вот однажды Соломон Гросби, в очередной раз пытаясь сотворить золото из ничего (а «ничем» в данном случае был обычный кусок хлеба), сам того не подозревая, получил нечто большее и могущественное, чем золото.
В результате неудачных опытов по превращению хлеба в золото, как и следовало ожидать, Соломон получил какую-то с виду испорченную хлебную массу, которую он сгоряча швырнул на пол и ушел спать.
Утром, выйдя из спальни и пройдя в лабораторию, которую он забыл закрыть на ночь, Соломон увидел, что хлебной массы на полу не было. Похоже было, что ее кто-то съел.
– «Наверное, Пират сожрал». – Подумал Соломон и уже через пять минут забыл и про массу, и про Пирата. Поясню сразу для читателя, что Пиратом звался любимый доберман Соломона.
Он и не вспомнил бы о произошедшем случае, если бы днем Пират, ни с того ни с сего, вдруг бросился на темнокожего раба по имени Бапото, который работал садовником и нанес ему несколько рваных ран. Собаку с трудом оттащили и посадили на привязь в доме. После нападения пес сразу принял виноватый вид и начал жалобно поскуливать, прося прощения. Случай этот, показался странным еще и потому, что Пират и садовник до этого были в прекрасных отношениях.
Но самое удивительное и шокирующее для Соломона произошло вечером. То, что собака покусала раба, на него не произвело никакого впечатления, ибо для людей из секты «Проклинающих Бога Отца» остальные люди приравнивались к животным. Но собаку все равно надо было наказать, чтобы она не покусала других рабов или, не дай Мать Бога, членов его семьи.
Решив проучить пса, Соломон взял пса на поводок и повел в сарай, чтобы там учинить наказание. Пират, предчувствуя это, весь дрожал, но покорно плелся за хозяином.
Но когда Соломон замахнулся на него плеткой, то на какое-то время его охватила оторопь, а на голове зашевелились волосы от того, что он услышал.
Пират, преданно глядя Соломону в глаза, лающим, хриплым голосом вдруг произнес: «Простите, хозяин».
Плетка выпала из рук Соломона и он на какое-то время так и застыл в этой позе с рукой, поднятой в замахе.
И на самого Пирата, похоже, то, что он сделал, тоже произвело шокирующее впечатление.
Но он быстрее хозяина вышел из ступора и уже более отчетливо произнес: «Не бейте меня!».
После этого Соломон потерял сознание.
Очнулся он от того, что кто-ТО теплым шершавым языком лизал его лицо. Он открыл глаза и увидел улыбающуюся, с высунутым языком, морду Пирата.
«Матерь Божья! – подумал про себя Соломон. – Надо больше спать. Уже галлюцинации начинают наполнять мою грешную голову».
Но не успел он закончить эту мысль, как лающий, хриплый голос спросил его: «Как чувствуете себя, хозяин?».
И тут Соломон понял, что это реальность. Он понял также и то, что эта реальность не должна стать никому известной.
Быстро перемотав морду Пирата веревкой, Соломон повел собаку в дом, строго-настрого предупредив пса о том, что если он позволит себе при ком-нибудь сказать хоть слово или полслова, то это будут его последние в жизни слова.
Пират послушно кивнул головой в знак согласия, как бы сообщая, что он все понял и будет немым, как раньше, покорно побежал рядом с хозяином.
Поздно вечером, все еще не понимая причину произошедшего, и надеясь на то, что это все-таки какие-то галлюцинации, Соломон удалился с собакой в свою алхимическую лабораторию и к своему очередному удивлению, граничащему с потрясением, очередной раз понял, что это не галлюцинации. Пират мог разговаривать человеческим голосом. И не просто разговаривать. Он понимал суть речи, произносимой Соломоном, и отвечал вполне адекватно.
– И давно ты это умеешь? – строго спросил Соломон пса.
– Только сегодня в первый раз, хозяин, – ответил Пират, – но сейчас кажется, что умел это делать всегда.
– Почему ты бросился на садовника?
– Мне показалось, что он хочет на вас напасть.
– Но меня не было в доме! Как тебе могло это показаться? Он же, как мне сказали, просто подстригал розы.
– Я не знаю, хозяин, но я увидел в его руках ножницы и подумал, что он может ими убить меня и вас. И я решил напасть на него первым. Разве это не справедливо, первым убить того, кто хочет убить тебя?
– Это справедливо, если ты знаешь точно, что тебя вот-вот убьют. Но этот раб никогда не давал повода даже подумать о нем такое. Он был всегда само послушание и миролюбие.
– Вот это меня и насторожило, хозяин. Я подумал, что если он миролюбив, значит, он замышляет что-то плохое. Значит, он подкрадывается. Когда он подстригал розы, я на мгновение осознал, что он представляет смертельную угрозу и нанес удар первым.
Мы, животные, имеем на это право. Мы нападаем первыми потому, что защищаемся сами и защищаем свою территорию. Так устроен этот мир. Мы делаем это инстинктивно и люди всегда прощают нам это. Но сейчас, хозяин, я на какое-то мгновение понял, что делал это не инстинктивно, а с полным пониманием дела, целенаправленно.
Я был уверен, что мне это «сойдет с рук», потому, что я более глуп и слаб по сравнению с вами, хозяин. Когда уже все произошло, и я увидел лежащего беспомощного садовника, я понял, что совершил, что-то не то. Поэтому и принял такой виноватый вид. Но поверьте, хозяин, в момент нападения я думал, что защищаюсь от будущей угрозы.
Соломон на несколько секунд задумался, пристально глядя Пирату в глаза. Быстро в уме, проворачивая и анализируя услышанное, он смутно нащупывал какую-то ниточку, здравое зерно, в сказанном Пиратом.
«А ведь, действительно, какая прелесть! Напасть первым потому, что тебе показалось, что то же хотят сделать по отношению к тебе. Это же оправдание любому преступлению! Только жертва после этого, уже не должна сказать даже слова в свое оправдание. Она должна умереть. А дальше обвиняй ее, в чем хочешь. Я убил потому, что меня хотели убить! Смерть за замысел!
Молодец Пират! Ай да молодец! Теперь надо выяснить, как этот пес научился говорить и соображать как человек, и думаю, что я, наконец, схвачу Бога за бороду и заставлю его выполнить все свои обещания!». – Так думал Соломон, глядя в глаза своему доберману.
– Ну, а как ты думаешь, Пират, после чего ты вдруг так лихо научился разговаривать? – уже более миролюбиво спросил собаку Соломон.
– Мне сложно это сказать, хозяин, но вчера вечером я забежал сюда, хоть это мне и запрещено. Дверь была открыта, а запах отсюда шел довольно аппетитный. Вы же знаете, хозяин, что мы, собаки, не можем устоять ОТ соблазна при виде еды. Вы кидаете мне объедки и крошки со своего стола, а я всегда счастлив и готов служить вам за это верой и правдой! Но я грешен и иногда что-нибудь да сворую со стола или с кухни. Когда меня на этом ловят, то я получаю либо шваброй, либо веником, но не обижаюсь. Даже, наоборот, я прекрасно понимаю, что негоже отнимать еду у детей и давать ее псам. Но иногда так хочется хоть ненадолго почувствовать себя человеком. Так вот вчера вечером, когда вы, хозяин, пошли спать, забыв закрыть лабораторию, я забежал сюда на запах хлеба и увидел под столом серую аппетитную для меня массу. И я ее съел. Простите меня за это, хозяин, но мне, как обычному псу, было очень сложно удержаться от этого.
«Опять гладко и умно говорит пес, – думал Соломон, глядя на Пирата и внимательно слушая его, – тем более, что где-то я уже все это слышал. Ах да! Это же наш женоподобный Бог говорил первым членам нашей организации про псов и детей. Под псами он понимал всех тех, кто не принадлежит нашей вере. Ишь ты какой, Пират! Не иначе сам Бог заговорил твоими словами!».
– Так причем здесь хлеб, пес? Я тебя спрашиваю, как ты научился говорить и соображать как человек, а не о том, как ты воровал у моих детей еду с кухни или сожрал кусок испорченного хлеба в моей лаборатории! – опять резко оборвал Пирата Соломон.
– В том то и дело, хозяин, – уже заискивающе продолжал Пират, – через какое-то время, после того, как съел эту массу, я начал чувствовать, как что-то неладное стало происходить в моей голове. Я стал чувствовать, как расширяется и увеличивается мой мозг. Поверьте, хозяин, голова начала болеть и распираться изнутри и я подумал, что ее вот-вот разорвет на кусочки. Мне даже пришла в голову мысль, что меня подвела собачья жадность. Чего там хозяин в лаборатории нахимичил, а я вот сдуру взял и сожрал. И теперь конец пришел моей короткой собачей жизни.