Страница 9 из 25
Но даже само сумасшествие (в смысле собственно умственного расстройства) не есть нечто резко обособленное от нормального состояния; между нормальным умственным состоянием и полным сумасшествием существует длинный ряд промежуточных состояний. Ясно, что средние члены этого ряда не могут быть названы ни нормальным состоянием, ни полным сумаcшествием; они именно суть нечто среднее, и в подобных случаях только внимательное изучение данного случая in concreto, т. е. со всеми его, так сказать, индивидуальными особенностями, позволяет решить вопрос о вменении. Итак, должно иметь в виду, что возможны разные степени умственного расстройства. В самом деле, существует громадная разница между тяжелою формою настоящей меланхолии в полном ее развитии и тем угнетенным состоянием духа с заметной замедленностью движения представлений, в которое временно впадают пьяницы после усиленных эксцессов in Baccho. Точно так же бывает различна и степень прирожденной недостаточности умственных способностей: в самом деле, нелегко указать границу между безумием и слабоумием, а между тем определение этой границы в практическом отношении весьма важно, раз по закону безумие есть обстоятельство, исключающее вменение, слабоумие же почитается лишь обстоятельством, уменьшающим вину.
Из сказанного ясно, что закон, формулирующий условие невменения, не должен ограничиваться одним указанием причин невменения, – ибо при этом останется неопределенным, какая именно степень или сила действия известной причины должна считаться обстоятельством, исключающим способность ко вменению. Во избежание этой неопределенности почти во всех современных европейских уголовных кодексах выставляется так или иначе выраженный общий критерий состояния невменяемости, или, другими словами, общее определение понятия о невменяемости. Ст. 95 нашего действующего уложения тоже выставляет некоторый критерий состояния невменяемости, но неудовлетворительность формулировки этой статьи именно в том и состоит, что выставляемый ею критерий слишком узок и односторонен, захватывает не все случаи отсутствия способности ко вменению, а лишь часть их. «Преступление или поступок, учиненные безумным от рождения или сумасшедшим, не вменяются им в вину, когда нет сомнения, что безумный или сумасшедший по состоянию своему в то время не мог иметь понятия о противозаконности и самом свойстве своего деяния». Однако весьма нередки случаи, когда человек душевно больной положительно не в состоянии воздержаться от совершения противозаконного деяния, несмотря на то, что имеет ясное понятие о противозаконности и самом свойстве своего деяния. Так бывает, например, когда при относительной нетронутости интеллектуальной сферы к преступлению роковым образом влекут так называемые насильственные представления (Verrticktheit aus Zwangsvorstellungen, abortive Verrticktheit Westphal) или когда преступное деяние есть результат самостоятельного первичного раздражения в психомоторных областях мозговой коры (Zwangshandlungen) или же результат болезненного расстройства сферы органического побуждения (impulsive Handlungen). Понимание свойства и значения совершаемого есть лишь одно из двух необходимых условий свободы действования и определяет собой лишь так называемую (Mittermayer, Krafft-Ebing) свободу суждения или libertas judicii. Но для свободного действования необходима, кроме свободы суждения, и свобода выбора способов действования, другими словами, необходима способность руководиться правильно сознанным или понятым в своем действовании (libertas consilii). Где нет возможности сознательного выбора способов действования, там нет и способности ко вменению.
Особенно затрудняет на практике не только экспертов, но и присяжных заседателей формулировка 96-й ст. нашего ныне действующего уложения: «не вменяется в вину учиненное в болезненном припадке умоисступления или совершенного беспамятства только в том случае, если таковой припадок точно доказан». Требование, чтобы умоисступление или беспамятство было точно доказано, могло иметь смысл лишь при нашем прежнем судопроизводстве, всецело основанном на системе формальных улик. При теперешнем же судопроизводстве, когда уголовные дела решаются присяжными заседателями по внутреннему убеждению, последние не только могут, но и должны бы признавать неответственным подсудимого во всех тех случаях, когда эксперты заявляют основательное сомнение в нормальности его душевного состояния в момент деяния. Тем не менее в силу 96-й ст. Уложения о наказаниях присяжным заседателям в подобных случаях всегда ставится такой вопрос: «находился ли подсудимый в момент преступного деяния в точно доказанном припадке умоисступления», – и это требование точной доказанности иногда затрудняет и запутывает присяжных даже в случаях совершенно простых и ясных. Так, мне вспомнилось разбиравшееся в С.-Петербургском Окружном суде в 1882 году дело солдатки Ульяны Матвеевой, нанесшей, при обстоятельствах, заставлявших подозревать умоисступление, рану своей сопернице. При испытании в больнице Св. Николая Чудотворца обвиняемая оказалась раздражительным, невропатическим субъектом, подверженным частым головным болям и приливам крови к голове. Врач, производивший испытание, д-р Сикорский (после в судебном заседании он не присутствовал), не высказываясь с полною определительностью, склонился, однако, в пользу того мнения, что Матвеева нанесла удар своей сопернице не в припадке умоисступления, а в простом аффекте ревности и злобы. Вызванные в суд эксперты, д-ра Майдель, Чечотт и Черемшанский, несмотря на то, что были спрошены поодиночке, все трое решительно признали в этом случае умоисступление. Однако присяжные на поставленный им вопрос о вменении дали следующий странный ответ: «умоисступление не было точно доказано», и подсудимая была осуждена. Очевидно, присяжные-формалисты в этом случае интересовались не столько уяснением себе того состояния, в каком находилась обвиняемая в момент своего деяния, сколько решением вопроса – точно или не точно эксперты доказали в этом случае умоисступление.
При ныне действующем Уложении о наказаниях (ст. 95 и 96) особенно бывают затруднительными для врача в его судебно-медицинской практике те случаи, когда обвиняемый во время учинения деяния при сохранившейся способности суждения (Unterscheidungsver-mogen) находился в состоянии, исключавшем способность свободного определения к действию, т. е. был лишен способности выбора образа действования (отсутствие Wahlfahigkeit, libertatis consilii). Сюда относятся многочисленные случаи insanitatis moralis, manie raiso
ante, транзиторных истерических расстройств, так называемая Verrticktheit aus Zwangsvorstellungen (Westphal). Эти случаи не подводятся под 95 ст. нашего уложения, ибо здесь нет ни резкого сумасшествия, ни полного безумия, причем подсудимый был бы лишен способности понимать противозаконность и самое свойство своего деяния. Подвести их под ст. 96-ю тоже не всегда бывает возможно, ибо по этой статье припадок умоисступления или совершенного беспамятства непременно должен быть точно доказан; экспертирующий врач может быть глубоко убежден, что преступление совершено в транзиторно-ненормальном психическом состоянии, и, однако, не находит в результатах предварительного следствия достаточно данных для того, чтобы точно доказать в данном случае припадок умоисступления. В этом отношении особенно интересно дело девицы Губаревой, где нельзя было прямо доказать резкого психического расстройства подсудимой в момент учинения ею преступления, но можно было лишь возбудить основательное сомнение в нормальности ее умственного состояния во время деяния, и то лишь не иначе, как выставивши на вид обстоятельства, в акты предварительного следствия не попавшие. Случай этот заслуживает подробного описания, ибо, с одной стороны, он интересен не только в судебно-медицинском, но и в психопатологическом отношении, с другой стороны, в этом процессе ярко обнаруживается неудовлетворительность существующих условий врачебной экспертизы на суде и затруднительность последней в случаях, подобных настоящему.