Страница 7 из 11
Так вот, мог бы Путин исправить хотя бы ельцинскую дурь с государственным флагом. Советский флаг был одноцветно красным без всяких полосок, загогулин и рюшечек. В этом его простота, величие и редкость. Позже такой флаг появился у великого Китая. И цвет красный, и слово «красный» спокон веку любимы русским народом, о чем свидетельствуют хотя бы древние иконы и сам русский язык: «красная девица», «красный угол», «на миру и смерть красна»… А какие победы одержаны под красным флагом! Он был водружен на Северном полюсе, над поверженным фашистским Берлином, он находится на Луне. После непросыхавшего Ельцина умный человек непременно вернул бы красный флаг. Нет, Путин предпочел оставить трехцветную тряпицу, неизвестно что ныне означающую, кроме того что в недавнем прошлом она развевалась над драпающими от Красной армии двумя дивизиями предателя Власова. К слову сказать, епископу Тихону, по слухам духовнику президента (ныне без духовника как без айфона!), до того омерзителен цвет советского флага над рейхстагом, что он, как рассказал в книге «Несвятые святые», отказался взять машину красного цвета, потребовал черную, как у Брежнева и Суслова. Между прочим, «святыми» в помянутой книге оказались Булат Окуджава, видно, за то, что ликовал, созерцая расстрел Дома Советов, и Андрей Битов – не за то ли, что на страницах «Литературной газеты» предложил отдать Сибирь «мировому сообществу».
И какие были победы под власовским флагом? Как же! В фигурном катании, в темпах роста миллиардеров, да еще победа над ИГИЛом, запрещенным в России. И вот Ирина Яровая да Владимир Соловьев ликуют: «Идем от победы к победе!» А простые, не телевизионно-думские люди знают, что победа над ИГИЛом – это победа с помощью авиации дальнего действия да космических ракет над террористами, у которых не было ни самолетов, ни зениток. Президент Центра «Россия – Исламский мир» Шамиль Султанов, знаток проблемы, недавно заявил в «Завтра»: «Эта победа России может оказаться для нее пирровой». На эту же мысль наводит единственная встреча в сирийском небе нашего самолета с турецким, оказавшаяся для нашего пилота гибельной.
Мог бы Путин, будь умней, и герб вернуть. Даже Гитлер, придя к власти, не тронул прежний герб Германии. А что может быть выразительней и весомей, чем символы советского герба – снопы пшеницы да серп и молот! А что прекрасней звезды в самом верху, а внизу – восходящего солнца и его лучей! А земной шар, в котором некоторые видят символ нашей агрессивности, на самом деле – символ вселенской русской отзывчивости, здесь Пушкин со своими Моцартом и Байроном, с донной Анной и дон Гуаном; здесь Блок с его признанием: «Нам внятно все – и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений… Мы помним все… Мы любим все…»; здесь и Маяковский: «Я земной шар чуть не весь обошел…»
Есть у Ярослава Смелякова стихотворение «Наш герб»:
В других-то царствах-государствах гербы все больше, чтобы напугать соседей, со свирепыми хищниками – львами, леопардами, орлами – так в США, Германии, Польше, так было и у царской России… А у нас, говорю, серп да молот, солнце да пшеница – символы мирного труда и радости жизни. Советский герб – это словно великие строки классиков: «Да здравствует солнце! Да скроется тьма!»… «Светить и никаких гвоздей! – вот лозунг мой и солнца». Даже Гитлер, говорю, не тронул прежний немецкий герб, а тут… Подкралась гайдаро-чубайсовская банда к солдату, одурманила его азарином, навалилась всем скопом, украли советский герб, выбросили его, вытащили из чулана и повесили свой, двуглавый и четырехглазый, бдительный орел, чтобы как у Америки… Это могли сделать только родные братья по разуму чокнутой Новодворской.
Ну повесили. А где стихи о нем? Да где и песни не о нем, а вообще о нынешней жизни? Сейчас задушены всякие русские песни, а особенно советские. Они прорываются к народу только в дни праздников, когда надо же что-то петь, а ничего современного нет – в мертвом царстве песни не родятся, и тогда поют все советское, начиная чуть ли не со столетней «Катюши».. «Страна мечтателей, страна героев», как пелось в одной из советский песен, сейчас с помощью оружия массового одурения и таких его диверсионных программ, как «Пусть говорят», «Судьба человека», «Наедине со всеми», «Прямой эфир», превращена в страну сплетников и зубоскалов, копошащихся в чужом белье.
А после герба и флага пошло-поехало… Есть люди, которые всегда и во всем считают правыми себя, и если видят, что другие думают и живут иначе, то они уверены, что это притворство по причинам корысти, страха или чего-то еще. Эти люди просто не могут представить себе иного склада ума, характера, взглядов, чем у них. Если бы представляли, то не могли бы считать себя адептами демократии и свободы, а они считают. Таким был, например, Солженицын, таков и Путин. Неслучайно, что он за пять лет до срока издал Указ о всенародном торжестве по случаю столетнего юбилея писателя и ставит ему памятники. Во Владивостоке – уже стоит, потом поставят в Ростове-на-Дону, в Москве, последний будет в Калининграде – он же где-то там недалеко служил в своей батарее без пушек. Полная солженизация страны!
Вот спутники Путина по его просьбе приволокли из Америки прах генерала Деникина, члены правительства на свои дармовые поставили памятник Столыпину. Да почитал бы Путин хотя бы письма Толстого тому самому Столыпину. Писатель предупреждал: сударь, вас могут убить! И ведь сбылось… Но не нужен ему Толстой, он 65 лет без него прожил. Этих Толстых в русской литературе три, да еще два из них Алексеи, а два Николаевичи. Попробуй разберись. И что, президент обязан их всех знать? Нет этого в шахраевской конституции. Ему достаточно иметь одного преданного Толстого в Думе – Петра, да еще одного советником – Владимира. И хватит. Их великий однофамилец в трагические для России дни выступил со статьей «Не могу молчать», где писал:
«“Семь смертных приговоров: два в Петербурге, один в Москве, два в Пензе, два в Риге. Четыре казни: две в Херсоне, одна в Вильне, одна в Одессе”. И это в каждой газете. И это продолжается не неделю, не месяц, не год, а годы. И происходит это в России, в той России, в которой народ считает всякого преступника несчастным и в которой до самого последнего времени по закону не было смертной казни. Помню, как гордился я этим когда-то перед европейцами, и вот второй, третий год неперестающие казни, казни, казни… Беру нынешнюю газету. Нынче, 9 мая, что-то ужасное. В газете стоят короткие слова: “Сегодня в Херсоне на Стрельбицком поле казнены через повешение двадцать крестьян за разбойное нападение на усадьбу землевладельца в Елисаветградском уезде”. Двенадцать человек из тех самых людей, трудами которых мы живем, тех самых, которых мы всеми силами развращали и развращаем, начиная от яда водки и до той ужасной лжи веры, в которую мы не верим, но которую стараемся всеми силами внушить им, – двенадцать таких людей задушены веревками теми самыми людьми, которых они кормят, и одевают, и обстраивают и которые развращали и развращают их. Двенадцать мужей, отцов, сыновей…»