Страница 4 из 8
Дорога по Берели, а потом по Язевке была потрясающе красива. Я и в прошлом году ехал по ней. Но тогда, почему-то, я не так воспринимал ее красоту. Может быть в этом году мне помогли занятия ботаникой. Я наблюдал чудесный ковер субальпийских цветов: пионы, жарки, колокольчики, анютины глазки, незабудки и многие другие названия, которых я не знал и не знаю. Большинство из них я собрал и засушил в специальной гербарной сетке, взятой мною в Университете.
Альпийские луга Алтая
Менялась также и древесная растительность: внизу преобладали кудрявые березки, потом пошел смешанный лес, а за Язевкой (поселком) по правому крутому борту р. Язевке стоял густой темный дремучий лес – в основном, пихта. Деревья я, конечно, не коллекционировал, но, поскольку мне позволяла моя роль – роль ведущего-замыкающего, фотографировал их.
Так мы проехали Язевские водопады – я поклонился родным местам и не удержался, чтобы еще раз не сфотографировать, а в долине Язевского озера нам открылся вид на Белуху. Двуглавая белоснежная красавица – встала перед нами и, казалось, до нее совсем недалеко.
До ночлега оставалось 4—5 км и я, уверившись, что теперь все в порядке, решил проехать вперед, чтобы организовать стоянку. Я тронул свою лошадь рысью и, оставив позади Таню, Олега, Игоря и Женю, поехал обгонять караван. Но, только я поднялся на очередной увал, передо мной открылась картина: – дорога. Дорогу пересекает небольшой ручей, образуя болотце – даже не болотце, а густое месиво из воды и глины и в этом месиве лежит лошадь. Морда ее в грязи – видимо она пыталась встать, но не смогла. Видна также спина под вьючным седлом. Вьюки сняты. А вокруг стоят «караванщики» и смотрят. Никто не пошевельнется. Тут же лежат еще две лошади под вьюками. Я первым делом кинулся вытаскивать лошадь, потом глянул на наблюдающее скопище, в сердцах гаркнул на них, чтобы они шли дальше. Повторять приказание не пришлось. Все подхватили своих коней – вьючных и ездовых – и исчезли, как мираж.
Я влез в грязь и начал снимать вьючное седло. Подъехали Игорь и Женя. Игорь с ходу так же кинулся в грязь – даже рубашку сбросил, чтобы сподручней было, и мы втроем стащили седло, которое от налипшей глины стало многопудовым, затем стали поднимать лошадь. Она увязла прочно. Даже без седла и с нашей помощью – мы тащили ее за хвост, поднимали сбоку – она не могла встать. Тогда Игорь догадался – продел под передние ноги лошади веревку и мы стали тянуть – лошадь, наконец, выцарапалась.
Между прочим, интересно отметить, что этот эпизод очень похож на подобную историю на Обь-Енисейском водоразделе, когда мы вытаскивали увязшую в болоте лошадь. Женя даже, как Терешин отвернулся, когда мы хлестали лошадь плетью, заставляя ее подняться. Но, дальше: лошадь вытащена – она вся в грязи. В грязи седло, подпруги и даже вьюки. Решаем, что лошадь отгонят на заезжий двор в Язевое порожней, а оттуда пришлют две освободившиеся под вьючными седлами. Все уехали, я остался один. Но уже через 10—15 минут услышал крик Игоря. Я поднялся на бугор и увидел, что все наши лошади разбрелись по болоту, а ребята и девчата вытаскивают их. Я кинулся к своей кобылке, впопыхах забыл плетку, вернулся за ней и стал выгонять лошадей на дорогу. Особенно упорствовала одна – со спецчастью.
Наконец, на дороге показались Сизов и Толя-III. Сизов шел пешком в сандалиях и войлочной панаме, как пилигрим. Толя, будучи конюхом, равнодушно взирал, как я гоню лошадь. Все же я передал ее им и они исчезли, как и остальные. Я присел на вьюки передохнуть. Уже остыв, я сообразил, что лучше оставить у вьюков кого-нибудь другого, а самому все же проехать вперед. Но теперь думать об этом было поздно. Используя свободное время, я занялся сбором цветов для гербария.
Через полтора часа, когда я почти совсем замерз (в 9 часов вечера уже холодно), с противоположных сторон подъехали Сизов с двумя вьючными лошадьми (он встретил Ритулю, которая одна отважно ехала ко мне навстречу) и Шарковского с Филиппычем, которые задержались, разыскивая убежавших лошадей. Мы погрузили вьюки и седло и тронулись дальше к заезжему двору на Язевом озере. Я ехал впереди, за мной Сизов с вьючной лошадью, за ним, так же ведя вьючную лошадь, Шарковский и, последним, Василий Филиппович, ведя двух лошадей-беглянок. Вскоре мы с Сизовым оторвались и тут произошел эпизод, о котором нельзя умолчать. Сизов вдруг крикнул мне:
– Толя, подожди!
– Зачем? – спросил я.
– Подожди!
Я подождал. Сизов подъехал ко мне и сказал:
– Возьми мою вьючную лошадь.
Я удивился.
– Это еще с чего?
– Там в кустах чья-то лошадь бродит, – сказал он.
Я подумал, что, возможно, это одна из наших лошадей, которые перед этим разбежались по болоту, взял вьючную лошадь у Сизова и поехал вперед, а Сизов повернул к лесу, где он видел в кустах лошадь. Вьючная, как и всякая скотинка, которую неизвестно зачем тащат на поводу, шла упираясь, вымотала мне руку, а Сизова все не было. Наконец, он догнал меня почти у самого лагеря. Сизов был один.
– Где же лошадь? – спросил я.
– Это лошадь наших охотников, – ответил Сизов.
Когда Игорь уезжал от меня, я условился с ним, что он приведет вьючных на подсмену и, когда приехал Сизов и сказал, что взял этих лошадей у Ритули, я еще тогда подумал, что Игорь и Женя пошли на озеро ловить рыбу или пострелять уток – они оба заядлые рыболовы и охотники. Поэтому объяснение Сизова показалось мне вполне правдоподобным. И только приехав в лагерь я увидел, что наши охотники никуда не уходили и, следовательно, позади нас никакой лошади не было.
Правда, в горячке организационных дел по устройству лагеря, я не обратил на это внимания и вспомнил об «охотниках» только на следующий день, когда Сизов повторил аналогичную проделку с Шарковским. Сизов отдал ему свою вьючную с тем, чтобы поправить плохо привязанный спальник на своей лошади и 18 км «привязывал» спальник, а Шарковский тащил его вьючную лошадь. В связи с этим, я вспомнил историю военной службы Сизова, рассказанную им самим. Сизов, по его словам, одно время служил в авиадесантных частях (потом я уточнил, что это был аэросанный десант).
– Ну и как, – спросил я. – Участвовал ты в десанте?
– Нет, – ответил он.
– Почему?
– А нас выстроили и спросили: «Кто не может идти в десант?». – Я первый крикнул: – «Я!». Меня спросили: – «Почему?». «Нога стерта», – ответил я. Остальных спрашивать не стали и отправили на операцию, а я остался сторожить склад.
– У тебя правда была нога стерта? – спросил я.
– Нет, – ответил Сизов.
И отвечал он и рассказывал с легкостью необыкновенной, словно подобный поступок был проявлением солдатской смекалки и ничего предосудительного в том не было. Но, после того, как он меня и Шарковского, просто скажем, обманул при переброске каравана, я укрепился в мнении, что Сизов – филон, просто филон, даже не рационализатор. Беспокоит меня только одно – не проявилась бы только его недобросовестность в маршруте. Маршрут проверить можно, но трудно, а неверный маршрут может испортить всю карту или задать нам такую головоломную задачу, которую без проверочного дублирующего маршрута не решить. Опять же обуза, вместо помощи. Ну и «специалист» нам попался!
Я рискую свести весь свой дневник к описанию «похождений» Сизова, но обойти его молчанием тоже никак не могу. На ночлеге с ним произошел очередной эпизод. Взглянул Сизов на заезжий двор, где мы собрались ночевать и вдруг раскричался: – Это черт знает что! Инженеры, люди с высшим образованием спят на полу. Неужели нельзя было вымыть пол? Да я из своих личных денег бы заплатил 15—20 рублей. И рабочих заставляете спать в грязи…
Я никогда еще не видел Сизова таким неистовым. У него аж глаза побелели. Вымыть пол в заезжей было, конечно, не вредно, но часы показывали почти полночь, люди измотались трудной дорогой, перевьючкой, были заняты ужином и, конечно, ни о каком мытье полов в настоящий момент не могло быть и речи. Полы не просохли бы, если бы их даже и вымыли. Это чувство нереальности, полное отсутствие здравого смысла, как и во всех остальных поступках Сизова, всех развеселило и я постарался перевести разговор в шутку.