Страница 6 из 16
Теперь Анатолий ехал со смешанными чувствами. С одной стороны, ему хотелось увидеть родные места, а с другой, боялся встречи с отцом. Одновременно с этими противоречиями в памяти стали пробуждаться воспоминания детства. В те времена он с трепетом прислушивался к родительским советам, но, как только уехал учиться в город, все изменилось. Толя постепенно впитал в себя атмосферу независимости и демократии, воспринимавшиеся молодым мозгом как вседозволенность. Он стал чувствовать себя слишком взрослым, и родительский авторитет постепенно угас, ну а после женитьбы и рождения дочери любую критику в свой адрес Анатолий воспринимал уже как оскорбление.
Заснеженные поля за окном казались бескрайними, и только изредка возникавшие лесочки напоминали, что это не тундра, а средняя полоса России. От такого однообразия и монотонного стука колес Толю все сильней клонило в сон, но, боясь проспать станцию, он вынужденно поменял вальяжную позу на позу «сосредоточенности», решив взбодрить себя изучением серого антуража вагона и его пассажиров.
Наконец, через полтора часа мучений, стоя на перроне вокзала, Анатолий пытался вспомнить, в какой стороне останавливается автобус, идущий до родной Антиповки.
– Толян! Нетребин, ты?
Обернувшись на окрик, Толя увидел здоровенного мужчину в форме охранника.
– Петруха! Привет, – заулыбался Анатолий, признав в здоровяке бывшего одноклассника.
– Каким ветром к нам? Что-то давненько тебя не было видно, – Петька с любопытством рассматривал старого знакомого.
– Да вот, решил своих навестить.
– Знаю-знаю… Дядя Леша сильно болен… Ты на автобус, или кто-то встречает?
– На автобус.
– Тогда чего стоим? Он сейчас без нас уедет, а следующий через три часа…
Идти по морозу целых пятнадцать километров не хотелось, поймать попутку было проблематично, а потому мужчины пулей кинулись за угол здания, где на их счастье еще стоял автобус.
– Давай рассказывай, где ты сейчас? – усевшись в хвосте пазика, поинтересовался Петр.
– Особо рассказывать нечего. Живу и работаю в Туле. Занимаюсь оптовой торговлей, – нехотя пробормотал Толя. – Лучше ты расскажи, откуда едешь в такую рань?
– Я тоже в Туле работаю, охранником. Сейчас вот с суток возвращаюсь.
– Живешь-то со своей?
– А с кем еще?! У нас уже третий пацан, так что все нормально. А ты, вроде как, развелся?
– Ага… Ладно, че об этом говорить. Ты наших видишь?
– Конечно. В сентябре же семьдесят лет школе исполнилось, так почти все собрались. А почему ты не приехал?
– Да… – Толя раздосадовано махнул рукой. – Некогда было…
– Ну, ну. Потому что с батей поругался?
Анатолий усмехнулся:
– У вас тут действительно ничего не скроешь. Все про всех знаете.
– А как ты хотел? Это же деревня!
И пока автобус мчался сквозь белые просторы, Петр все что-то рассказывал и рассказывал, но Анатолий не слушал, а только периодически согласно кивал…
Когда-то это был его лучший друг. Их дружба начиналась в детском саду, где они вместе бегали за девчонками, чтобы подергать за косички или отобрать какую-нибудь игрушку. С тех пор их называли «шайкой». Им это жутко нравилось, и, чтобы соответствовать прозвищу, они периодически выкидывали что-нибудь эдакое. И вот в одно лето, когда им было по 13 лет, они решили, как называл это Петруха, «рисануться» перед девчонками, внимание которых пытались заполучить. Требовалось что-то необычное, и тут Петя предложил взять у Толиного отца стоящую в кладовке и, видимо, давно позабытую банку пороха «Сокол», а затем сжечь ее на глазах у девчонок. «Вот будет фейерверк, – восхищенно твердил Петруха. – Девчонки обалдеют!». Но Толику эта идея не понравилась. Взять у отца… да откровенно говоря – УКРАСТЬ вещь, которая с наступлением охотничьего сезона, вероятно, понадобится… В общем, Толя отказался. Однако Петруха все сильней подсаживался на уши, утверждая, что «отец ничего не заметит, а осенью… ну мало ли куда она могла запропаститься…» Толя стойко выдерживал такой напор, не поддаваясь ни на какие соблазны, и вот тогда Петруха сделал ход конем! Однажды, сидя с девочками возле местного котлована, он, как бы между прочим, сообщил одной из них (особенно нравившейся Толику): «Сегодня вечером Толян будет делать салют! Так что приходите к старой мельнице». У девочки загорелись глаза и она согласилась. После этого Толя не мог поступить иначе, как украсть банку «Сокола».
Когда любопытствующая толпа собралась в назначенном месте и в назначенное время, они с Петрухой высыпали порох на расчищенную от травы землю, проложили тонкую струйку того же пороха на безопасное расстояние и торжественно зажгли. От спички огненный ручеек медленно побежал до основной кучи… Все замерли в ожидании чего-то неповторимого, но их ждало разочарование. Гора «Сокола», оставив лишь яркую вспышку и клубы белого дыма, исчезла за считанные секунды. Шоу не получилось! Девочки недовольно зашептались и демонстративно ушли. Зато кто-то из взрослых, заметив в сумерках вспышку света, решил, что это пожар и начал поднимать деревню. В общем, когда все выяснилось, отец так отодрал ремнем Толика, что тот реально не мог сидеть на заднице. А вот Петруха, сделав невинное лицо и сообщив, что идея с порохом принадлежит исключительно Толе, избежал наказания. Из-за этой бестолковой выходки, в результате которой только по чистой случайности никто не пострадал, отец был в ярости. Но и еще была причина. Этот порох принадлежал одному из городских охотников, съезжавшихся по осени в близлежащий лес. А достать банку «Сокола» в те годы было из области фантастики и, чтобы вернуть ее, отцу пришлось задействовать все свои связи. Короче, скандал был грандиозный… Петруха же, вскоре как ни в чем не бывало вновь стал лезть со своими предложениями, но Толя не простил предательства, и их дружба постепенно сошла на нет. Он решил, что настоящей мужской дружбы, хотя он и был еще совсем юнцом, не существует. Все это вымысел романтиков…
Так что Анатолию, несмотря на прошедшие годы, вести с Петрухой задушевные разговоры совершенно не хотелось. Как говорится, ложечки нашлись, а осадок остался…
–Толян! Забыл, где выходить? К Антиповке подъезжаем.
Почувствовав толчок в плечо, Толя вернулся мыслями в автобус и вслед за Петрухой поспешил на выход. Высадив пассажиров на краю деревни, «ПАЗ» обильно газанул в морозный воздух и, оставляя бывших одноклассников позади, помчался к следующему пункту назначения.
Антиповка была местом рождения Анатолия. Раньше он знал каждый закуток, каждое деревце, но сейчас спустя пять лет с трудом узнавал свою деревню. И дело даже не в том, что он долго не был здесь, а просто территория находилась под сплошным снежным покрывалом, поверх которого торчало лишь множество дымящихся труб. Став городским, Толя отвык от такой «цивилизации» и наблюдал за всем этим словно в первый раз.
Подойдя к перекрестку, мужчины остановились.
– Ладно, Петруха, рад был тебя видеть.
– Толян, приглашаю к себе. Посидим, поговорим… А?
– Спасибо… Ты же знаешь, по какому делу я приехал. Сейчас надо к отцу в больницу, потом побыть с матерью. Так что извини, в другой раз…
– Понимаю. Но все равно, если будет время, заходи. А дядь Леше передай, пусть выздоравливает. Он сильно переживал вашу ссору. Кстати, может, это и подкосило его…
Сделав такой не очень приятный вывод, Петруха, попрощавшись, поспешил на противоположную улицу, а Анатолий с резко упавшим настроением направился к родительскому дому. Услышанное он воспринял как «глас народа» (ведь наверняка так думала вся деревня), и обвинение в причастности к болезни отца с еще большей силой взялось щемить сердце и разжигать чувство вины.
Проходя по родной улице, Толя с трудом узнавал расположенные по пути дома. Заборы были почти не видны, а вместо них возвышались огромные сугробы, сквозь которые пролегали узенькие тропки, ведущие во дворы. В прежние годы сельчане не допускали такого запустения, но времена изменились. Сейчас в деревне оставались главным образом старики, которым все труднее становилось ухаживать за прилегающими территориями. Но, несмотря на запущенный вид домов, главная улица была более-менее расчищена, благодаря чему Анатолий без лишних усилий добрался до отчего дома.