Страница 41 из 50
Вместе с тем Василий решил тотчас же наказать казанского царя Магмет-Аминя, дерзко поднявшегося на нас незадолго до кончины Иоанна III, и весной 1506 года отправил против него на судах войско. Поход этот был неудачен. Наши высадились на берег, построились для боя и пошли под Казань, но татарская конница зашла им в тыл и отрезала от судов; бой кончился полным поражением русских. Получив известие об этом, Василий, нимало не смутясь, в тот же день отдал распоряжение о движении новой сильной рати под Казань, которая подошла туда через два месяца и вновь потерпела полную неудачу. На этот раз казанцы пустились на хитрость: они притворно бежали перед нашими полками и увлекли их за собою на пригородное Арское поле, где в это время как раз была ярмарка, ежегодно собиравшая под Казань торговцев со всего Востока. Русские думали, что казанцы бегут, бросили их преследовать и кинулись на грабеж, которому предавались до ночи. На рассвете же Магмет-Аминь внезапно двинул свои войска на наших, беспечно расположившихся на ярмарочном поле, и нанес им жесточайшее поражение; при этом были убиты князья Курский и Палецкий. Оставшиеся от погрома бросились на суда и поспешно отступили, преследуемые казанцами, которые были остановлены только близ реки Суры московской конницей, шедшей под начальством доблестного Феодора Киселева.
Всех вернувшихся из похода воевод Василий встретил без всякого гнева; он только сложил главное начальствование над ратью с брата своего Димитрия, проявившего оба раза под Казанью полную неспособность распоряжаться войсками, и тотчас же приказал знаменитому полководцу своего отца князю Даниилу Холмскому готовиться идти в третий поход под Казань. Поход этот, однако, не состоялся: Магмет-Аминь поспешил принести повинную, очевидно устрашенный настойчивостью и твердостью великого князя; он вернул всех наших пленных и по-старому признал себя подручником Москвы.
Отправив своих послов осенью 1507 года заключить с Казанью мир, Василий вместе с тем двинул свои войска на запад – воевать Литовскую землю. Причины этой войны заключались в следующем: узнав о смерти тестя, король Александр стал сейчас же готовить свои полки к войне с Москвою, рассчитывая на усобицу, которая там поднимется, так как предполагал, как мы уже говорили, что у сидевшего в заключении Димитрия довольно сильная партия. При этом Александр не замедлил известить и ливонского магистра Плеттенберга, что теперь настала самая подходящая пора, чтобы ударить соединенными силами «на неприятеля веры христианской». Плеттенберг согласился с этим, но отвечал, что надо дождаться конца перемирия и наверное узнать, как будут молодые князья управляться в своем государстве, так как он тоже ждет несогласий между ними.
Рассчитывая, что приготовления Литвы к походу страшат Василия и заставят поднять головы всех недовольных им в Московском государстве, Александр послал вместе с тем в Москву послов своих, Глебова и Сапегу, требовать возвратить Литве все наши прежние завоевания для заключения вечного мира. На это бояре московские вежливо, но твердо объявили, что великий князь владеет только своими землями и их не уступит. Вслед за тем Василий послал напоминание Александру, чтобы он не принуждал жену свою королеву Елену Иоанновну к латинству.
В августе 1506 года Александр умер, не оставив после себя детей.
Это навело Василия Иоанновича на мысль, что в своем лице он мог бы соединить как Восточную Русь, так и Западную, притом совершенно мирным путем. Для этого он отправил сестре Елене тайный наказ, в котором говорил, что она может прославить себя навеки этим великим делом, и предложил ей переговорить с епископами, панами, всей радой и земскими людьми об избрании государем на Литве своего брата – московского великого князя. Однако этому мудрому замыслу Василия не суждено было осуществиться. Елена прислала ответ, что королем Польским и великим князем Литовским уже выбран брат Александра – Сигизмунд.
В связи с этим избранием Сигизмунда в Литве встала сильная смута и усобица.
При покойном Александре первое место в Литве занимал некий князь Михаил Глинский, потомок татарского князя, перешедшего вместе с Тохтамышем к Витовту. Этот Глинский родился православным, но, воспитываясь в Германии, принял затем латинство; он много путешествовал, был прекрасно образован и славился большою храбростью и знанием военного дела, которое изучил, прослужив несколько лет в войсках германского императора. Вернувшись в Литву, Глинский снискал себе дружбу Александра, но возбудил против себя своим высокомерием недовольство множества панов. Когда Александр был выбран королем Польским, то Глинский получил еще большее значение в Литве, хотя и не носил этого звания. Когда же в 1506 году Александр умер, то литовцы сильно опасались, чтобы Глинский, владевший огромными землями и богатствами, не стал бы искать для себя великого княжения, и поспешили выбрать себе в великие князья брата Александра – Сигизмунда, не снесясь вовсе с поляками, которые очутились вследствие этого в необходимости избрать себе в короли того же Сигизмунда, чтобы не расстаться с Литвой.
Первым делом литовских панов после избрания Сигизмунда было, разумеется, постараться возбудить в последнем холодность и недоверие к Глинскому, чего они скоро и достигли. Но властолюбивый Глинский отнюдь не желал мириться со своим новым положением. Между тем Сигизмунд, человек смелый, предприимчивый и коварный, вступив на престол, стал тотчас же деятельно готовиться к борьбе с Москвой, не желая упускать благоприятного, как казалось ему, времени, наступившего после двух наших неудач под Казанью, и рассчитывая на содействие со стороны Крыма, где в это время верный друг Иоанна III – Менгли-Гирей – сильно одряхлел, а все дела вершили его алчные до наживы сыновья, причем походы Василия под Казань на пасынка Менгли-Гиреева – Магмет-Аминя – возбудили и старого крымского хана против нас. Послав подговаривать крымцев и ливонцев собраться против Москвы, Сигизмунд отправил Василию Иоанновичу послов с извещением о своем вступлении на престол и с новым требованием возвращения литовских областей, взятых Иоанном III.
Но в это время как раз благодаря твердости Василия в Москву уже прибыли казанские послы с просьбою о мире, и наши бояре дали послам Сигизмунда обычный ответ, что великий князь чужих земель и вотчин не держит, а только свои: «Чем нас пожаловал и благословил отец наш, князь великий, и что нам дал Бог, а от прародителей наших и вся Русская земля наша отчина». К этому ответу было прибавлено, что перемирие покойным великим князем было заключено с Александром, «а с Сигизмундом королем нам перемирия не было. Если же Сигизмунд хочет с нами мира и доброго согласия, то и мы хотим с ним мира, как нам будет пригоже». Затем Сигизмунду было послано подтверждение и о том, чтобы он берег вдовую королеву Елену Иоанновну и отнюдь не принуждал бы ее к латинству.
Получив этот ответ, Сигизмунд удвоил усилия, чтобы возбудить против нас ливонцев и крымцев, причем, посылая последним большое количество золота, он не устыдился раболепно испросить у Менгли-Гирея ярлык не только на те земли, которыми владел: Киевскую, Волынскую, Подольскую и Смоленскую, но и на те западнорусские города, которые уже были за Москвой: Чернигов, Новгород-Северский, Курск, Путивль, Брянск, Мценск, а также и на Новгород Великий, Псков, Рязань и Пронск.
Однако все замыслы Сигизмунда не удались. Ливонцы, видя, что в Москве дела идут хорошо, от войны отказались; крымцы ограничились небольшими набегами на наши владения, а в самой Литве скоро встала страшная смута, которую поднял Глинский. Он несколько раз жаловался Сигизмунду на своих врагов, но, не найдя у него управы, сказал королю: «Ты заставляешь меня покуситься на такое дело, о котором оба мы после горько жалеть будем», – после чего завел пересылку с Москвой; затем он неожиданно напал на своего главного врага, пана Заберезского, убил его и, удалившись в восточные области Литовского княжества, стал покорять их под свою власть, потянув при этом за собой и многих русских, в том числе князей Мстиславских и Друцких, чтобы перейти на сторону Москвы.