Robbie Williams: Откровение

Он везет Айду на встречу с женой своего менеджера, Дэвида Энтховена, Мерен. Они сходят куда-нибудь пообедать и пройдутся по магазинам. А он в это время на пару часов засядет в студию с Гаем Чемберсом.

Сначала, сидя вместе на заднем сидении, они записывают на айфон поздравление к свадьбе одного из друзей Олли Мерс, в финале крича в унисон: «Сам не знаешь, что делаешь!» Роб затем начинает обдумывать – но не ожидать с нетерпением – грядущий Soccer Aid. Идея эта им с Джонни пришла как разовая акция, воплощение детской мечты. Но им было приятно, что по ходу дела получается заработать денег и помогать людям. Но теперь при приближении даты мероприятие вызывает страх. «Начало в январе, и я волнуюсь. Я-то поначалу хотел один раз провести такое, и все, но вот уже десять лет этим занимаюсь». Он говорит, что в любом случае сделает все, что должен – «это большое дело, которое поддерживает британский ЮНИСЕФ…» – но произносит это с таким выражением, как будто его год чем-то запятнан.

«Из дома я бы сам посмотрел с удовольствием, – говорит он, – но весь процесс меня в какие-то смешанные чувства вгоняет. Я думаю за месяцы до события, и меня это достает. Для меня вообще кошмар полный – так плотно общаться с таким количеством народа столько времени. Мне не очень приятно, что многие пялятся на меня как на диковинку. А многим людям притом совершенно ясно, что я в больших компаниях не в своей тарелке. Что еще больше нервирует. Не мое это. В общем, чувствую, возвращается оно. Оно самое».

Он говорит, что у него уже заранее психосоматическое заболевание началось. В прошлом году он себя убедил в том, что у него тропическая болезнь, даже настоял на том, чтобы провериться в Клинике тропических заболеваний. «Я просто паникую насчет того, что я – дутая фигура, а вокруг столько народу, – объясняет он. – Там, мягко говоря, я не в зоне комфорта». На этот раз он пытается что-то придумать, чтоб сделать ситуацию терпимее – не открывать особо душу и не участвовать в общественных мероприятиях, которые его ввергают в панику. Но голос его звучит не слишком-то оптимистично.

Он говорит, что в последнее время его навыки общения ухудшились. Я считаю, что со стороны наоборот – кажется, что улучшились. «Хуже, чем у кого угодно!» – повторяет он с вызовом, но в то же время как бы подшучивая над собой, и разражается смехом. Потом он рассказывает, что когда недавно ему пришлось дать интервью по поводу Soccer Aid, то после 40 минут притворства у него «мозг взорвался». Например, его спросили о лучшем воспоминании про Soccer Aid. Он тут же понял, каким был бы честный ответ: «Заправка-стоянка в Киле. Там я съел “сэндвич пахаря”, потому что неделю без углеводов жил. Так вот: гигантский сэндвич, напиток Ribena и пакетик Skips по дороге в Лондон».

В лондонской студии Гая Чемберса Роб слушает наговоренное голосом комедийного актера Стива Ферста для трека, который будет заглавным на новом альбоме – The Heavy Entertainment Show. Ему не кажется, что эта версия лучше той, что он записал в Лос-Анджелесе. Та – совершенно смехотворная, многословная, в духе ведущего боксерского соревнования: «Леди и джентльмены!.. Лучший в мире артист развлекательного жанра!.. Вес!.. Двести миллионов фунтов!.. Действующий чемпион мира развлечений в легком и тяжелом весе!.. Здесь, сегодня вечером, на пике своей музыкальной формы!… Мистер Робби Уильямс!»

В конце концов они решают, что без интро песня только выиграет.

Тем временем он решает поправить текст песни, в текущей версии один куплет глуповат:

I am notorious

For making all the crowd sing the chorious

You know how it goes

(Я печально известен за то, что заставляю людей петь хорово. Вы знаете, как происходит оно.)

Ему кажется, что последнюю строчку нужно заменить на что-то получше. Строчку крутят-вертят, и поучается I just made up that word! (Я только придумал это слово!). Так, безусловно, лучше. Роб отправляется в отсек, где пишут вокал, чтоб напеть строчку.

Проходя по студии, Роб замечает на столе словарь. Тут он делает то, что часто делает, когда словарь оказывается под рукой, а он при этом думает о ком-то или о чем-нибудь – он раскрывает словарь на первой попавшейся странице и тычет пальцем не глядя. Какое слово выпадет? Сегодня в его мыслях Ноэл Галлахер. Слово, на которое попал палец – knocker (дверной молоток).

Гай и Ричи работают над инструментальными дорожками, так что Роб им пока не нужен, и он лезет в интернет почитать последние новости про Айду на утреннем Loose Women.

Заголовок: «Я чувствовала себя фальшивой невестой».

Сегодняшняя поездка – не «Бентли», который он купил в конце прошлого года. Особенно ему нравится табличка с номерным знаком, который он нашел, прочитав статью о нем. E IS BAD («Э – это плохо»).

«Люди смотрят, видят Крэга, но не смотрят на тыл, что удобно, – говорит он. – Я кружусь в этой машине, думая, какое я сделал ироничное замечание насчет экстази, но, мне кажется, люди этот момент не очень просекают».

Мы убиваем время в Челси, ожидая Айду. Роб указывает на паб через улицу и сообщает, что вот там он как-то, записывая свой дебютный альбом Life Thru A Lens, сильно напился. «Это был День Элтона Джона», – говорит он. Потому что к концу дня он уже так нажрался, что пришел к Элтону Джону домой и принес ему кассету со своими новыми песнями. Элтон Джон отправил его в рехаб.

«И как студия?» – спрашивает Айда.

«Не очень много сделал, – признается он. – Но достаточно, чтоб оправдать визит в студию».

Машина едет на запад, в их пригородный дом. По дороге он рассказывает Айде о том, что сделал то, что они сто раз уже осудили как глупость. Он читал о себе в интернете. «Проглядел несколько комментариев вчера, – делится он. – Очень много народу меня не любит до сих пор». Он объясняет, что именно, как ему кажется, занесло его в тот тред: «Наверное, я просто сознательно или бессознательно, но захотел понять: кто-нибудь вообще заметил, как я похудел?»

«Я тут не в игре, – говорит Айда. – Я в такие игры не играю. Не хочется мне. Слишком уж больно. Я не из тех, кто говорит: мне похер, что люди говорят. Мне лично далеко не похер, что говорят люди. Я не льдышка. Я не статуя. Мне трудно отпускать».

Роб говорит, что читал статью в NME – «пробежал по диагонали» – и расценил ее как некую саркастичную защиту его нового контракта с рекорд-лейблом (а он недавно заключил контракт с Sony). Там между строк читается: «Он, конечно, дерьмо, но это наше дерьмо». Толковый пересказ сути. Статья, озаглавленная «В защиту Робби Уильямса», начинается так: «Ну нет, послушайте же, вернитесь, не уходите, выслушайте меня. Люди как-то забывают главное о Робби Уильямсе – то, что вообще-то он не так уж плох». Дальше идет критика густым потоком, который разражается, наконец, таким: «Но кто Робби Уильямс есть и кем он всегда будет – это настоящей поп-звездой. Эгоистичный. Неуверенный. Противоречивый. В чем-то, возможно, неприятный и обескураживающий, но всегда захватывающий»

Уже вскоре Роба захватывают другие воспоминания, другие промахи. «Я тебе рассказывал, как представил Айду «моя жена Адель»? Мы были на вечеринке ФИФА Олли Мерс, и я такой: привет ребята, вот моя жена Адель. Что-то в голове переклинило».

«Очень неудобно нам было», – говорит Айда.

Январь 2007 года

Если вы хотите фильм про Робби Уильямса, такой, в котором сюжетная арка логична, приятна и безгрешна, то сюжет будет таким: он выжег себя в туре 2006 года, упал на самое дно, отправился в рехаб и, выздоровев, приведя разум в порядок, избавившись от вредных привычек и восстановив свое положение в мире, в котором он встретит женщину, с которой все, наконец, обретет смысл: любовь до гроба, свет побеждает тьму, радость убивает страх, и рука об руку идут они в грядущую счастливую жизнь.