Страница 13 из 32
– Вполне. Пошли.
Через калитку за забор, где высыхал под жарой огород. Овощи давно были собраны. Подвязанные хвосты огурцов и помидоров пожелтели и съежились. Трава тоже пожелтела и размазалась по земле, будто кто-то набрызгал кляксами чернила.
Ленка плелась сзади. В глубине огорода у деда росли фруктовые деревья. За двумя толстыми яблоневыми стволами высился оголовок старого кирпичного колодца. Верх был прикрыт железным листом и придавлен несколькими кирпичами. На вороте болтался обрывок ржавой цепи.
Дед поставил банку с компотом на землю, стал стаскивать кирпичи.
– Мы его… туда? – оторопело спросила Ленка.
– Нет тела – нет дела, – ответил дед. – Помощи просила? Получай. Вечером поедешь домой, к себе на квартирку, а завтра как ни в чем не бывало отправишься на работу, будешь строить карьеру, забудешь об отце еще на какое-то время. Я все равно трубку не беру, на письма не отвечаю, на праздники не езжу. Да?
Дед стащил железный лист, посмотрел в черное нутро старого колодца. В который уже раз за много лет пытался разглядеть дно, хотя бы блики света в мутной воде, движение. Не видел ничего.
– Сиди и жди, – велел он Ленке и вернулся к машине, прихватив брезент.
Солнце стояло в зените, пекло нещадно, прожаривало старые косточки. Пот сначала катился градом, потом высох, оставшись только под мышками и в области паха. Дед зашел в дом, поставил банку с компотом на стол, приник к графину с водой и долго, жадно пил. Знал, что скоро почувствует себя еще хуже, потому что нельзя вот так сразу много пить, вредно; но не останавливался, пока не заныло внизу живота.
Наконец он вышел к автомобилю. Подошел к багажнику, распахнул его. Похлопал руками по карманам мертвеца, стараясь смотреть куда угодно, только не на размозженное до осколков черепа лицо. Вытащил из нагрудного кармана пиджака документы – паспорт, водительские права. Еще там лежало несколько пятитысячных купюр, пара кредитных карточек. Все это засунул себе в карман. Потом расстелил старый брезент, густо усеянный темными разводами, обхватил тело, перевалил его через багажник.
– Бог простит, – буркнул дед, взялся за край брезента и потащил через двор к колодцу.
Ленка ждала под деревьями, суетливо нарезая круги, не в силах успокоиться. То и дело чесала затылок, но не замечала этого.
– Хватайся, – кивнул дед на брезент. – Надо сбросить вниз. Как обычно.
Ленка посмотрела странно, как на безумца. Впрочем, деду было все равно. Вместе они подняли тело и сбросили в нутро колодца.
– Займись уборкой, – сказал дед. – Сложи, как надо. И обратно в подвал.
Он отошел в сторону и, пока Ленка возилась с брезентом, достал паспорт, пролистал.
С фотографии смотрело молодое лицо, все в веснушках, с небольшой рыжей бородой.
Пареньку едва стукнуло двадцать четыре. Молодой еще совсем. На десять лет младше Ленки, но по возрасту – как ее парень, который пропал пять лет назад.
Он даже похож был немного на того самого Пашку. Улыбкой, что ли. Ямочками на щеках. Цветом глаз… Но звали его по-другому – Леонидом.
– Деда, а где звуки? – спросила Ленка. – Когда упало тело?
– Об этом, дочка, лучше не спрашивай, – ответил дед, убирая паспорт обратно в карман. – Пойдем, займемся девочкой.
Пять лет назад Ленка тоже прикатила в такую вот несусветную жару, на закате лета, на каком-то дорогом автомобиле. Залетела, не поздоровавшись, закрыла ворота и бросилась к деду, испуганно тараторя:
– Я не хотела! Я правда не хотела! Как-то само собой получилось. Понимаешь… не хотела! Не знала, что делать. Не поехала в больницу. Не собиралась. Подумала, вы поможете! Поможете ведь? Поможете?
А потом рухнула у дедовых ног без сознания.
Низ живота – край джинсов и выбившийся ворот рубашки – будто окунули в красную краску. Кровь. Вся рубашка была в мелких частых каплях. Руки тоже заляпаны. Лицо в ссадинах, а над правой бровью глубокая рваная рана.
Бабка запричитала, крестясь. С крыльца ей было тяжело спускаться, поэтому она торопила:
– Тащи живее в хату! Забинтовать надо! Отпоить! Промыть! Что творится, прости господи, что творится!..
Дед приобнял дочь, поволок по ступенькам. Угодил пятерней во влажную дыру на затылке, разглядел между волос кровь, а еще – кусочки черепа, будто кто-то разбил Ленке голову, как фарфоровую вазу. Как она вообще сюда добралась живая?
В груди гулко колотилось сердце, и с каждым его ударом дед чувствовал, как уходят силы. Сердце могло не выдержать. С ним уже случались перебои. Будет тогда у бабки в доме два трупа разом.
Все же справился, затащил. Пронес сквозь сени в комнатку, уложил на диван, а сам растянулся на полу, тяжело дыша. Пот катился по глазам, жег.
– Что стряслось-то? Что случилось? – причитала бабка, суетясь вокруг дочери.
Нашла где-то йод, шмат ваты. Принесла влажную тряпицу. Принялась вытирать кровь. Дед то и дело ловил бабкин испуганный взгляд. Она боялась произнести вслух то, что и так было видно.
– Ребенка нет, – подтвердил дед. – Нет внучки, видишь?
Бабка застыла, тревожно жуя губами. Глаза вращались в желтых морщинистых глазницах.
– Я не перенесу, – наконец сказала она. – Ей же рожать через три месяца только…
– Проверю в машине. Отдышусь и проверю. Ты на затылок посмотри. Там пробито.
Бабка когда-то давно проходила фельдшерские курсы, а потом работала в сельской школе медсестрой: бинтовала разбитые коленки детям, смазывала зеленкой ссадины, закапывала в носы капли. Кое в чем разбиралась, одним словом. Она тут же раздвинула волосы, охнула, принялась суетиться еще больше.
Дед же пытался осознать случившееся.
Дочка стабильно приезжала раз в месяц, проведать. Много лет назад она уехала из села в город, поступила учиться на PR-менеджера – современная, непонятная профессия, – закрутилась в студенческой жизни, потом быстро нашла работу, взяла в ипотеку квартирку и вроде как стала совсем взрослой.
Где-то около двух лет назад случился в ее жизни мужчина, какой-то знакомый по Интернету. Влюбилась, значит, начала привозить его тоже. Мужчину звали Пашей, был он бизнесмен средней руки – выкупал вокруг города земельные участки и сдавал фермерам в аренду.
Паша сюда ездить не любил, и это было видно. Держался отстраненно, все время, что называется, сидел в телефоне и при удобном случае предпочитал уезжать «по делам». Оставлял Ленке деньги на такси, забирал автомобиль и мчался в город.
Ленка ночами сиживала с бабкой в летней кухне. Пили чай, откровенничали. Дочь вываливала на мать все свои городские проблемы. Ну, а кто еще выслушает?
У Пашки был скверный, тяжелый характер. Мог вспылить просто так, мог наорать, оперировал шаблонами поведения из Интернета – считал, что девушка должна готовить, убираться, стирать, ждать своего мужчину у окна, денно и нощно тоскуя о любимом. Иногда запрещал общаться с подругами, иногда – проверял переписки в телефоне и устраивал скандалы, если начинал подозревать Ленку в измене. Такое поведение вскрылось не сразу, а походило на тягучий, желтоватый гной, вытекающий из вздувшегося пузыря. Сначала вспышки гнева носили локальный характер, потом их становилось больше, а затем Ленка не успела оглянуться, а уже погрузилась в вонючую жижу подозрений, скандалов и ссор с головой.
Однажды во время такой ссоры Пашка не удержался и отвесил Ленке звонкую оплеуху за то, что она приготовила окрошку не так, как надо.
Вареной морковки не добавила!
Ленка тут же собрала вещи и съехала к подруге. Два дня Пашка искал, звонил, извинялся, просил вернуться, а потом написал: «Прощай, дурочка», – и удалил ее из всех социальных сетей, заблокировал во всех мессенджерах и вроде бы пропал навсегда.
Через несколько дней после ухода Ленку начало тошнить, появилась слабость во всем теле, разрослась непонятная ломота без температуры. Уже в больнице ей сообщили, что это токсикоз, шестая неделя беременности.
Если проблемы приходят, говаривала бабка, то сразу все вместе.