Страница 31 из 34
Как уже отмечалось, в распоряжении бригады находились казармы, конюшни, кладовые для фуража и другие хозяйственные и жилые помещения. Однако наблюдавший их изнутри Мисль-Рустем сообщал, что часть имеющегося была отделана на показ приезжающим высшим лицам, а основные постройки не обновлялись и постепенно приходили в упадок[567]. Так, упоминавшаяся дежурная комната «открывалась только для какого-нибудь приёма или для русских инструкторов, а остальное время была заперта, так как персы живо её изгадили бы. Это была, так сказать, дежурная комната на показ приезжим. Настоящие же караульные комнаты были маленькие, без мебели, весьма грязные и закоптелые… и находились под воротами»[568].
Еще одним негативным явлением, которое «захлестнуло» ПКБ, был переизбыток офицеров. Дело в том, что в чинопроизводстве командир бригады не был самостоятелен и не мог его регулировать. Будучи частью персидских вооруженных сил, ПКБ подпадала и под их практику формирования командного корпуса. «На качество офицеров здесь также не обращено внимания, – писал М. Алиханов-Аварский. – их производит не только военный министр за плату, но и сам командир бригады без особого разбора»[569]. Помимо этого, как отмечалось выше, в офицеры за подношения производил и сам шах. В персидской армии существовало неписанное правило, согласно которому все чины от наиба (подпоручика) до султана (капитана) жаловались командиром фоуджа, от султана до сартипа (генерала) – военным министром, а сартипом становились лишь по повелению шаха[570]. Полковник мог производить в чины самостоятельно до султана, не доводя до сведения персидского правителя[571]. Требовалось только утверждение военного министра. О последнем же русский офицер-инструктор вспоминал, что «он любит быть окружённым льстецами и очень легко раздаёт чины офицерам. Вообще нравственность его пользуется дурной репутацией даже среди персов. Говорят, что он годами не прикладывает своей печати, то есть подписи к фирманам и грамотам на утверждение наград, если через адъютантов не передали ему требуемого им “бешкеша”, подарка»[572].
Однако М. Алиханов-Аварский был не совсем прав, критикуя командира бригады. В России начальники отдельных частей имели право представления к производству в штаб-офицеры и награждению[573]. Этого же добивались и первые Заведующие – контроля над чинопроизводством. Командиры ПКБ были поставлены в такое положение, что вынуждены были мириться с назначениями «извне». Со стороны же, несведущему человеку, особенно привыкшему к строгой системе производства в офицерские чины в европейских армиях, казалось, что Заведующий неразборчив в выборе. Но, с другой стороны, при господствовавших в вооруженных силах и администрации Персии порядках, чинопроизводство становилось доходной статьей для производящего. Сложно сказать, насколько первые два полковника пользовались своим положением для улучшения собственных финансовых дел. Мисль-Рустем обвинял А. И. Домонтовича, что тот в 1879 г. «принял на службу в бригаду нижним чином… водоноса, курда, необразованного и безграмотного Керим-хана», через год произвел его в офицеры, а в 1882 г. он был уже генералом[574]. Однако в данном случае правильнее видеть политику первого Заведующего, который вынужден был в борьбе с мухаджирами опираться на немухаджиров. Относительно П. В. Чарковского прямых сведений такого рода нет. Возможно, он взял на вооружение практику предшественника относительно производства в офицеры, так как также вынужден был бороться с привилегированным положением бывших жителей Южного Кавказа. Показателен случай с упоминавшимся Керим-ханом. В 1882 или в 1883 г. он был произведен в генералы, а в 1884 г. «сделал на площади русскому полковнику Ч. скандал, за что и был переведён шахом в Исфахан», где с 1885 г. стал начальником местной кавалерии[575]. Подробности скандала неизвестны. Но с точностью можно утверждать, что он проявил еще одну проблему. Некоторые новопроизведенные офицеры из неродовитых стали ставить себя слишком высоко, кичиться своим положением, забывая о том, кому и чему они обязаны выдвижением.
С другой стороны, можно допустить, что полковник производил в офицеры и мухаджиров, чтобы заручиться их лояльностью. Считавшие себя потомками знатных мухаджиров, «находили службу в нижних чинах бригады для себя унизительною»[576]. Та же ситуация складывалась, если командирами над родовитыми мухаджирами назначали неродовитых[577]. К этому добавлялась практика передачи среди мухаджиров чинов по наследству. «Так, вы нередко можете встретить “сартипа” – генерала, 8 лет, – отмечал Мисль-Рустем, – которому уже вдолбили в голову, что он “сартип”, значит должен держать себя важно, чинно»[578]. Поэтому Заведующий вынужден был лавировать, чтобы избегать внутрибригадных конфликтов. Что касается продажи чинов, то Мисль-Рустем распространял свои соображения о финансовой нечистоплотности командиров бригады на трех первых полковников в общем[579], и основаны они были во многом на слухах и неправильно понятых действиях.
2.4. Результаты деятельности П. В. Чарковского
Из косвенных сведений видно, что П.В. Чарковский пользовался среди подчиненных большим авторитетом, а также стремился быть строгим и требовательным начальником[580]. Отдельные примеры, приводимые Мисль-Рустемом, свидетельствуют, что полковник также стремился поддерживать личный авторитет, офицерское достоинство и престиж пославшей его державы, как он их понимал, и при персидском дворе. Так, «русский полковник Ч., – писал свидетель, – был тоже однажды приглашён на священный салам в ночь Навруза, но ему поставили условием, чтобы он при входе в зал, где был назначен салам, снял сапоги. Полковник ответил, что он отказывается от чести лицезреть шаха на саламе, так как его ноги в носках, без сапог, не совместимы с русским парадным мундиром. Наиб ос-Солтане очень хотелось, чтобы полковник присутствовал, так как шах был всегда недоволен, если отсутствовали русские и всегда спрашивал; поэтому Наиб ос-Солтане упросил полковника всё-таки быть, но одеть не сапоги, а кавказские чевяки: они, дескать, без подошв, значит не сапоги, но за чулки сойдут, что Ч. и исполнил, – оказалось, что и овцы целы, и волки сыты, то есть, вышло и по-персидски, и по-русски»[581]. В другом случае персидский министр юстиции «предлагал русскому полковнику наказать по пяткам палками одного “сергенка” (сарханга – О. Г.) (персидского полковника)[582], заведующего конюшнями, за то, что тот не позволил полковнику взять для батареи лучших лошадей, хотя последний имел на это разрешение шаха[583]. Только благодаря заступничеству русского полковника бедный сергенк не отведал обычных палок»[584]. Следует также заметить, что в глазах шаха и опосредованно – военного министра Заведующий имел большой вес[585]. «Я был свидетелем, – писал Мисль-Рустем, – как на одном учении русский полковник Ч. пожаловался военному министру на одного пехотного “явера” – майора, за то, что он занял плац, где должна была производить учения кавалерия, и не ушёл по его требованию; и вот Наиб ос-Солтане, подъехал к этому “яверу”, командовавшему батальоном, вызвал его вперёд и приказал одному феррашу (слуге, исполнявшему полицейские функции – О. Г.) взять его себе на спину, а другим феррашам отпустить изрядное число палок (распространенное в Персии наказание палками по пяткам – О. Г.), после чего прогнал его из батальона; но через полчаса по просьбе русского же полковника, приказал ему вновь командовать батальоном»[586]. Здесь проявился и дипломатический такт П. В. Чарковского, не пожелавшего обострять ситуацию и наживать себе врага.
567
Там же. С. 142–146. Правда, следует заметить, что указанный автор не всегда говорил, ко времени какого из полковников – П.В. Чарковского или сменившего его Н. Д. Кузьмина-Караваева – относятся зарисовки.
568
Там же. С. 143.
569
Алиханов-Аварский М. В гостях у шаха. Очерки Персии. Тифлис: Типография Я. И. Либермана, 1898. С. 233.
570
Сборник новейших сведений о вооружённых силах европейских и азиатских государств. СПб.: Военная типография, 1894. С. 797.
571
Сведения Н. П. Мамонтова [Мамонтов Н.П. Очерки современной Персии. СПб.: Типография В.Ф. Киршбаума, 1909. С. 92], посетившего Иран в 1908 г. и писавшего, что производство в офицеры полностью зависело от Заведующего, имеют более поздний характер и к рассматриваемому периоду не применимы. К слову, возмущение М. Алиханова-Аварского тем, что «производить в чины, до капитана включительно, предоставлено даже иностранным инструкторам» [Алиханов-Аварский М. В гостях у шаха. Очерки Персии. Тифлис: Типография Я. И. Либермана, 1898. С. 214], свидетельствует о том, что офицер не слишком хорошо разобрался в данной ситуации.
572
Мисль-Рустем. Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г. СПб.: Типография и литография В. А. Тиханова, 1897. С. 85. Здесь же Мисль-Рустем в качестве примера привел случай попытки махинации Камран-мирзы с затворами для ружей Крика, установка которых должна была принести ему около 1 000 туманов (ок. 3 000 рублей) [Там же. С. 85–86]. Эта комбинация сорвалась, однако такое было далеко не со всеми его операциями.
573
РГВИА. Ф. 401. 1899. Оп. 5. Д. 61/№ 173–259. Л. 121.
574
Мисль-Рустем. Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г. СПб.: Типография и литография В. А. Тиханова, 1897. С. 146–147.
575
Там же. С. 136, 147.
576
Косоговский В. А. Очерк развития персидской казачьей бригады // Новый Восток. 1923. Кн. 4. С. 393.
577
В значительной степени указанную проблему взаимоотношений между офицерами дает понять свидетельство Л. К. Артамонова, изучавшего азербайджанские войска в 1889 г. «Отношения младших офицеров к старшим чисто лакейские. Так, например, однажды я был в гостях у артиллерийского штаб-офицера: нам всё время прислуживал (до снимания сапог включительно) старший субалтерн-офицер (поручик), считавший себя даже польщённым такой обязанностью… Это, строго говоря, тип персидского офицера, бедного, без связей и протекции. С другой стороны, старший, напр. сартип, раболепствует перед младшим в чинах, но знатным по богатству, связям и происхождению» [Артамонов Л. К. Северный Азербайджан. Военно-географический очерк. Тифлис: Типография канцелярии Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, 1890. С. 59].
578
Мисль-Рустем. Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г. СПб.: Типография и литография В. А. Тиханова, 1897. С. 37–38.
579
Мисль-Рустем. Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г. СПб.: Типография и литография В. А. Тиханова, 1897. С. 150.
580
Там же. С. 145–147.
581
Там же. С. 80.
582
Правильнее – сарханга.
583
Это была особенность персидской артиллерии, в которой орудиями, людьми и лошадьми заведовали отдельные начальники [Сборник новейших сведений о вооружённых силах европейских и азиатских государств. СПб.: Военная типография, 1885. С. 564].
584
Мисль-Рустем. Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г. СПб.: Типография и литография В. А. Тиханова, 1897. С. 83–84.
585
Правда, чем это объяснялось – боязнью оскорбить Россию или личными качествами П. В. Чарковского, с уверенностью утверждать сложно. Скорее всего, роль играли обе причины.
586
Мисль-Рустем. Персия при Наср-Эдин-Шахе с 1882 по 1888 г. СПб.: Типография и литография В. А. Тиханова, 1897. С. 117.