Страница 2 из 35
– Тем более что вы отправляетесь на север, – тут же подхватил лудильщик. – Дороги там опасные. Без ножа нехорошо.
– А что, и у вас были неприятности? – спросил я, надеясь, что он может знать что-то, что помогло бы нам отыскать разбойников.
– Да нет, – ответил он, копаясь в вещах. – Дела еще не настолько плохи, чтобы кому-то пришло в голову обидеть лудильщика. И все-таки дороги там опасные.
Он вытащил длинный узкий нож в кожаных ножнах и протянул его мне.
– Рамстонской стали!
Я вынул нож из ножен и оглядел клинок. Это и впрямь была рамстонская сталь.
– Да нет, мне бы чего попроще, – сказал я, возвращая ему нож. – Мне в основном для повседневных нужд, колбаску там порезать…
– А чем вам рамстонская сталь для повседневных нужд не годится? – возразил лудильщик, снова сунув мне нож. – Им можно лучину на растопку колоть, а потом сразу бриться! Заточку держит только так!
– Мне может потребоваться его и на излом взять, – уточнил я. – А рамстонская сталь хрупкая.
– Что есть, то есть, – охотно согласился лудильщик. – А как говаривал мой батюшка: «Лучшего ножа у вас не будет, пока этот не сломается!» Хотя это касается любого ножа. А по правде говоря, этот нож – единственный, что у меня есть.
Я вздохнул. Я же вижу, когда деваться некуда.
– И огниво.
Он протянул мне огниво едва ли не прежде, чем я успел это сказать.
– Я поневоле обратил внимание, что у вас пальцы в чернилах, – сказал он, указывая на мои руки. – У меня есть бумага, отличная бумага! И перья, и чернила тоже. Что может быть хуже, чем сочинить песню и не суметь ее записать?
Он протянул мне кожаную папку с бумагой, перьями и чернильницей.
Я покачал головой, помня, что кошелек маэра отнюдь не бездонный.
– Да нет, лудильщик, сдается мне, песни писать я пока что бросил.
Он пожал плечами, по-прежнему протягивая мне папку.
– Ну, не песни, так письма! Я знаю одного парня, которому как-то раз пришлось вскрыть себе вены, чтобы написать записку возлюбленной. Это, конечно, весьма романтично. И очень символично. Но еще и весьма болезненно, негигиенично и смотрится жутковато, если честно. Так что теперь он всегда носит при себе перо и чернила!
Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица: слова лудильщика напомнили мне о том, о чем я совсем позабыл в спешке, уходя из Северена. Денна! После разговора с маэром о разбойниках, двух бутылок крепкого вина и бессонной ночи мысли о ней совершенно вылетели у меня из головы. И я ушел после нашей ужасной ссоры, не сказав ни слова! Что она подумает, раз я так жестоко разговаривал с ней, а потом взял и исчез?
Я был уже в целом дне пути от Северена. Не мог же я вернуться только затем, чтобы предупредить ее, что ухожу? Я поразмыслил. Нет. А кроме того, Денна сама столько раз исчезала без предупреждения, не сказав ничего на прощание… Уж конечно, она меня поймет, если я поступлю так же…
«Глупо… Глупо… Глупо…» Мои мысли метались по кругу: я пытался сделать выбор из нескольких равно неприятных вариантов.
И тут хриплый рев лудильщикова осла навел меня на мысль.
– Скажи, лудильщик, а ты, часом, не в Северен ли направляешься?
– Скорее за Северен, чем в него, – сказал он. – Но и туда тоже.
– Я только что вспомнил, что мне нужно отправить письмо. Если я тебе его дам, возьмешься ли ты отнести его в один трактир?
Он медленно кивнул.
– Возьмусь, – сказал он. – При условии, что вам понадобится бумага и чернила…
Он улыбнулся и помахал папкой.
Я поморщился.
– Понадобится, лудильщик. Но сперва скажи, сколько ты с меня возьмешь за все, вместе взятое?
Он окинул взглядом разложенные товары.
– Соль с коробочкой – четыре бита. Нож – пятнадцать битов. Бумага, перья и чернила – восемнадцать битов. Огниво – три бита.
– И доставка письма, – добавил я.
– Срочная доставка! – с улыбкой уточнил лудильщик. – Причем даме, судя по вашему выражению лица.
Я кивнул.
– Так-так… – лудильщик потер подбородок. – Ну, в других обстоятельствах я бы заломил тридцать пять, мы бы с вами как следует поторговались и вы бы сбили цену до тридцати.
Цена была разумная, особенно учитывая, как нелегко добыть хорошую бумагу. И тем не менее это была треть тех денег, что дал мне маэр. И эти деньги нам потребуются на еду, на ночлег, на другие нужды…
Но не успел я что-нибудь ответить, как лудильщик продолжал:
– Однако я вижу, что для вас это слишком дорого. А смею заметить, плащ на вас на диво хороший. Я лично всегда рад сторговаться и оказать человеку услугу…
Я машинально плотней завернулся в свой красивый вишневый плащ.
– Может, я бы и согласился с ним расстаться, – сказал я. Мне даже не пришлось изображать сожаление – оно было неподдельным. – Но тогда ведь я останусь без плаща! А ну как дождь пойдет, что же я стану делать?
– Это не проблема! – сказал лудильщик. Он вытряхнул из мешка матерчатый сверток и показал его мне. Когда-то ткань была черной, но от времени и многочисленных стирок она вылиняла, сделавшись темно-зеленоватой.
– Потрепанный малость, – заметил я, щупая расходящийся шов.
– Да ладно, просто хорошо объезженный! – возразил лудильщик, набрасывая плащ мне на плечи. – А сидит-то как! И цвет вам идет, как раз глаза подчеркивает. К тому же на дороге, где полно разбойников, не стоит выглядеть чересчур богатым!
Я вздохнул.
– А что вы дадите мне в придачу? – спросил я, протягивая ему свой красивый плащ. – Этот плащ и месяца не ношен, заметьте себе, и под дождем ни разу не бывал!
Лудильщик ощупал мой великолепный плащ.
– Ого, сколько кармашков! – с восхищением сказал он. – Чудная вещь!
Я пощупал потертую ткань плаща лудильщика.
– Если дадите в придачу иголку с ниткой, я, так и быть, сменяю свой плащ на все это добро, – сказал я, внезапно охваченный вдохновением. – И вдобавок уплачу вам железный пенни, медный пенни и серебряный пенни!
Я усмехнулся. Это были жалкие гроши. Но именно столько просят лудильщики в сказках, продавая какой-нибудь волшебный амулет ничего не подозревающему сыну вдовы, который отправился по свету искать счастья.
Лудильщик расхохотался, запрокинув голову.
– Я как раз собирался предложить то же самое! – сказал он. Потом закинул мой плащ на плечо и крепко пожал мне руку.
Я порылся в своем кошельке и выудил железный драб, два винтийских полупенни и, к своему изумлению, атуранский твердый пенни. Последнее было большой удачей для меня: твердый пенни стоил всего лишь малую часть винтийского серебряного кругля. Я вытряхнул содержимое десятка карманов вишневого плаща в свой дорожный мешок и забрал у лудильщика свое новое имущество.
Потом торопливо написал записку Денне, объяснив, что мой покровитель неожиданно отослал меня по делам. Извинился за все резкости, которые ей наговорил, и пообещал встретиться с нею сразу, как вернусь в Северен. Мне хотелось бы, чтобы у меня было побольше времени на то, чтобы составить это письмо. Мне хотелось бы подобрать более продуманные извинения, получше все объяснить, – но лудильщик уже упаковал мой красивый плащ, и ему явно не терпелось отправиться дальше.
У меня не было воска, чтобы запечатать письмо, и я использовал уловку, которую придумал, когда писал письма для маэра. Я в несколько раз сложил лист бумаги, а потом свернул его так, что пришлось бы его разорвать, чтобы развернуть снова.
Я протянул письмо лудильщику.
– Его нужно отдать красивой черноволосой женщине по имени Денна. Она живет в «Четырех свечках» в Северене-Нижнем.
– Ах да, совсем забыл! – воскликнул лудильщик, пряча письмо в карман. – Свечки!
Он сунул руку во вьюк и вытащил пучок толстых сальных свечей.
– Свечки-то точно всякому нужны!
Как ни забавно, свечки мне действительно могли пригодиться, хотя и не затем, что он думал.
– А еще у меня есть вакса для сапог, – продолжал он, роясь в тюках. – А то у нас тут знаете, какие ливни бывают?