На пороге мира

Крики, смех и улюлюканье зрительской толпы были ему сопровождением. Но это клетка — тут нет правил, кроме одного: заходят двое — выходит один, второго выносят, хоть и необязательно мертвым.

Кассель задрав голову удивленно уставился на это «чудо» с ловкостью макаки висящее под потолком клетки — такое поведение он встречал впервые.

А в следующее мгновение Ангелочек воспарил… Точнее прыгнул. С пятиметровой высоты клетки.

И полетел точнехонько в Валентина. К чести того стоит заметить, что он почти успел отреагировать. И почти увернулся. И удар обеих ног Лео пришелся не в голову, куда был направлен изначально, а всего лишь в неопорную ногу… Вот только пять метров помноженные на шестьдесят пять килограммов и еще на ускорение свободного падения… Нога Касселя переломилась, словно сухая палка, и обломки костей пропороли кожу. А сам Лео откатился, гася инерцию и поднялся, словно ни в чем не бывало.

И лицо его оставалось все таким же по-детски добрым, наивным и открытым. Ни следа триумфа, ни следа злобы, ни следа азарта… Чистые глаза ангела.

А дальше было кроваво, мерзко, страшно, жестоко и медленно. Раненый Кассель не мог сбежать, увернуться или защититься, а Лео планомерно, с деловитостью хирурга на операции, настигал его и причинял боль: дробя мелкие косточки пальцев ног и рук, отрывая ухо, и выковырнув один глаз (второй был оставлен этим маленьким монстром до самого конца, дабы Кассель мог видеть и бояться), ломая кости покрупнее, нанося методичные, не очень сильные, но многократные удары по гениталиям, ломая позвоночник в поясничном отделе, ломая нижнюю челюсть и вырывая обломки кости, а после этими же обломками вскрывая брюшную полость и наматывая теплые кишки на шею жертвы. Собственно ими он Валентина и задушил, совершенно не меняясь в лице, все с тем же добрым и по-детски невинным лицом. Ни тени удовольствия, ни тени брезгливости, даже интереса или напряжения на нем не отражалось. Ничего…

Мало кто заметил, еще меньше кто запомнил и вообще уже никого, кто придал бы значение, но еще в самом начале медленного убийства Лео что-то сказал Валентину. На оставшееся целым ухо. Совсем немного. Буквально два слова. Имя. И фамилию. Но это осталось только между ними. Между Касселем и Ангелочком.

Когда Лео отошел от тела под все то же шокированное молчание толпы, выражение: «у него руки были по локоть в крови», было применимо к нему совершенно буквально.

И также в полной тишине юноша покинул клетку. И прошел сквозь толпу, что расступалась перед ним, как стая мелкой рыбешки перед акулой, в тишине. И в раздевалке скрылся в тишине. Шум поднялся как только за его спиной закрылась дверь. И ни секундой раньше…

Администратор боев приветливо улыбался подошедшему, уже принявшему душ и переодевшемуся Лео. Вот только руки, отсчитывающие пачки купюр, дрожали. И в глазах его плескался ужас.

Видя это, юноша не стал ничего говорить. Молча, грузил деньги в черный ученический ранец. Горячо пожал, холодную от страха руку, непосмевшему отказать в рукопожатии администратору.

— Многовато впечатлений для одного дня, Василий, — не отпуская руки, сказал юноша. — Снотворное хорошо помогает забыться. Напиться, уколоться и забыться, как пел один древний российский бард, — не совсем в тему пошутил Лео, впрочем, продолжая смотреть прямо в глаза застывшему, как кролик перед удавом потеющему от страха, человечку. — Поспи, Вася. Поспи, и все забудется, — юноша отпустил руку администратора и, не прощаясь, ушел из ангара.

Лабертовский и Стариков были немногословны. Первый передал деньги второму, и тот уехал в окружении своей охраны на бронированном флаере с двумя чемоданами, одним собственным, другим выиграным.

Утром полиция обводила тела восьми охранников и хозяина на асфальте перед особняком Старикова. Лабертовский был найден застрелившимся в рабочем кабинете своего собственного дома.

Василий Шнырев… Эту ночь тоже не пережил: наркотики, алкоголь и снотворное — плохое сочетание. Вредное для организма. Смертельно вредное. Просто сдали нервы у человека. Всего лишь нервы… и гипноз тут совершенно не при чем. Наверное. К делу его все равно не пришьешь.

Следующим утром в маленьком летнем кафе на набережной сидели за одним столиком двое парней примерно одного возраста. Один был в кадетской форме с нашивками выпускного курса, другой в светлой летней рубашке, такого же цвета летних брюках и макасинах. Пили сок и смотрели на воду.

— Ты намекнул утром, что разговор не телефонный, — обратился один к другому, впрочем, не отводя взгляда от поверхности воды.

— Я все сделал, Паша, — тихо ответил второй. — Как ты и просил.

— Что просил? — удивился юноша в кадетской форме, названный Пашей, поворачиваясь к соседу.

— Убил его. «…заставил страдать, мучиться, вырвал ему глаза… нет, один глаз! Чтобы он до конца видел, а потом задушил эту падаль его же собственными кишками!» — слово в слово процитировал тот.

— Ты… достал Касселя? — слегка дрогнувшим голосом спросил Паша.

— И его. И Лабертовского, — подтвердил второй юноша, отпивая из своего стакана сок фейхоа.

— Но как?…

— Как ты и сказал. Буквально. Слово в слово. И мне за это еще дали пятьдесят тысяч, — поднял юноша рюкзак, стоявший у ноги, и поставил его к ноге Паши. — Отдай их Настьке на лечение и вообще… Как она?

— Лучше. Врачи обещали, что скоро из комы выйдет. Лицо только…

— Вот на них, новое лицо и сделает.

— Лёнь, не надо, — попытался вернуть рукзак Паша. — Ты и так помог уже… Если бы ты тогда, три месяца назад с врачами не договорился, Настька бы…

— Оставь, — спокойно и уверенно остановил его Лёня. — Ей нужнее. Особенно теперь, когда она вот-вот очнется.

— Но…

— Паш, как я мог иначе поступить? Мы же с одного детдома все. С тобой и с Настькой. Я же знаю, что остальные ребята, как узнали, дали сколько смогли. Сивый с Щербатым даже точку Старикова накрыли, чтобы денег достать…

— Ищут их теперь, дураков… Стариков из-под земли достанет и туда же опять закопает, — печально вздохнул Паша.

— Не закопает. Не ссы, Одноглазый, — взлохматил Лёня волосы Пашке. — Умер Стариков. Вчера вечером.

— Умер? — удивился тот.

— Умер, — подтвердил Лёнька. — Но впредь думайте головой, кого и когда брать.

— Повезло нам, — ответил Паша. Повисло молчание. Оно не было тягостным. Просто, каждый о чем-то своем думал.

— И что, прямо так… кишками? — спросил Паша Одноглазый. Лёнька кивнул.

— Я ж, просто со злости тогда сказал… в запале, — Лёня пожал плечами. Вновь помолчали.

— Спасибо, — тихо сказал Паша.

— Не за что, — тихо ответил Лёня. — Обращайся. На то и нужны друзья.

Глава 29

Под самое утро в квартиру вернулся Лео. Он был уставший, запыхавшийся, вспотевший. В каждой руке держал по дипломату. На спине его болтался школьный рюкзак.

— Что с тобой? — удивилась и немного испугалась Анна.

— Лифт не работает, — пожаловался Леонид. — Пришлось по лестнице подниматься. Устал, запыхался…

— А что в дипломатах? — поинтересовалась девушка.

— Деньги. Крупными купюрами! Тяжелые, дрянь такая!

— Откуда же? — окончательно успокоилась девушка. Раз парень шутит — значит все в порядке.

— Казнил одного маньяка по просьбе друга, попутно грабанул двух авторитетов. Перся потом пешком через полгорода. Почувствуй себя вьючным ослом называется…

— Проходи уж, народный мститель, — усмехнулась Анна. — Ужинать будешь?

— Естественно! — отозвался Леонид из своей комнаты. — Только душ приму по-быстрому, а то вспотел, как свинья.

— Хорошо, я как раз разогрею все, — крикнула Анна с кухни.

Через пятнадцать минут уже чистый, посвежевший и лучащийся довольной улыбкой Лео, сидел за столом и вдыхал божественный аромат поставленной перед ним пищи.

— Анна! Ты просто сокровище! Что бы я без тебя делал? — восхитился он, вонзая вилку в жареную картошку.